Будь ты проклят, сводный!

Может, он уже остыл ко мне, но медлит с расставанием, думая, как бы сделать это мягче?

Я раскачиваюсь на стуле, балансируя на задних ножках, и мотаю головой, вытряхивая паразитирующие мысли, с легкостью способные перерасти в паранойю.

Необходимо сосредоточиться на списке дел.

Итак…

Поход по магазинам. А! Не забыть попросить у Аркадия Валерьевича машину, потому что закупаться я намерена тотальным образом. Сегодня, ― сейчас, после того как я разберусь с пунктами ― освобожу место в спальне для скульптурного станка, и опустошу узкий стеллаж под инструменты…

Один из пунктов обвожу красной гелевой ручкой, напоминая себе важность его исполнения. Встретиться с Лизой и Марком. После моего отъезда из России мы поддерживали связь, но вдруг прекратили с тех пор, как я рассказала им о своих отношениях с Адрианом. Марк как сквозь землю провалился, а Лиза… по крайней мере, она отвечала на мои сообщения.

Большое расстояние ― та еще подлянка.

Спустя пятнадцать минут активного планирования я понимаю, что загрузила себя до повального изнурения. Тем не менее, я улыбаюсь, с нетерпением ожидая сладкого момента, когда свалюсь без толики сил на кровать, уткнусь лицом в подушку и без промедлений погружусь в сон.

Иначе в этом доме мне не выжить.

Обвожу еще один пункт. Зачеркиваю и переписываю его над остальными вместо заголовка. Вывожу крупные буквы, гневно вдавливая ручку в плотную бумагу.

ИЗБЕГАТЬ СВОДНОГО БРАТА.

Не вестись на его провокации.

Быть выше этого детсадовца-переростка с горой мышц.

Похоже, понадобится отдельный список. Своего рода заповеди.

Поставив финальную точку, я закрываю ежедневник и поднимаю руки высоко над головой, разминая затекшие мышцы спины и плечевого пояса. Включаю на ноутбуке плейлист с любимыми песнями, заделываю волосы в пучок и приступаю к грандиозной перестановке.

Спонтанная тяга к переменам увлекает с головой. Получается отличная кардио-тренировка на все тело. С недавних пор я приучила себя к регулярным занятиям спортом, изменила пищевые привычки и поумерила безмерную любовь к пицце. Переезд в Испанию стал моим звездным часом. Моим шансом по-настоящему поверить в свою привлекательность. Вдали от родных краев, а главное от насмешек Антона, я вырвалась из кокона и распахнула крылья.

Мне знаком новый взгляд сводного брата, которым он то ли сожрать меня пытается, то ли воспламенить заживо. Чередует характер невербального посыла, избегая однообразия. Так смотрят парни, когда хотят забраться девушке под юбку и совершить с ней кучу непотребств. Так на меня смотрел Адриан, когда обнимал и целовал… но не переходил черту.

Взобравшись на вершину сахарных грез о моем испанце, я подскакиваю едва ли не потолка из-за громоподобного стука в дверь.

― Мать твою, ты там оглохла?! ― неистовый ор из коридора швыряет меня обратно на бренную землю.

Вот черт.

― Эй, мартышка! Сделай свою сраную музыку тише, ясно? Ты, блять, не одна здесь живешь! ― истерит Антон, сотрясая стены.

Мартышка?! Зачем вспоминать это дебильное прозвище? Ударил с хирургической точностью по больному. До четырнадцати лет я ненавидела собственное отражение из-за лопоухости.

Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ! Я всерьез озабочена сохранностью бедной двери, по которой буйный качок молотит своими кувалдами, не задумываясь о том, что перебарщивает, и спешу урезонить его.

Мажор с нестабильной психикой, хорохорясь, пышет жаром. Снова вижу его по пояс голым и с растрепанными волосами. Лицо и шея красные, в засосах, расцарапанные могучие плечи резко вздымаются на вдохах и медленно опадают на выдохах. Резинка серых спортивных штанов немного приспущена, словно он натянул их впопыхах.

― Что-то не так? ― невинно хлопая ресницами, любопытствую я и строго-настрого запрещаю себе пялиться на нижнюю часть его тела.

― Что, на хрен, не так? ― низко цедит Антон и показывает двумя руками на свой пах. ― Ты мне трахаться мешаешь.

Я задираю подбородок, продолжая смотреть ему прямо в глаза.

― Так заткни уши.

― А может я тебя заткну, а? ― сводный брат подставляет локоть, мешая мне захлопнуть дверь перед его носом. ― Что ты здесь устроила, черт возьми? ― рявкает бугай, оттесняя меня вглубь комнаты.

― На что похоже? Не догадаешься?

― Заебала ты меня, Ибрагимова. Ты разучилась по-человечески отвечать? ― бесится мускулистая каланча, исподлобья озираясь по сторонам. Кривит в недоумении физиономию, созерцая кавардак.

― Не тебе учить меня человечности, ― я скрещиваю руки на груди. ― Уходи, Антон.

Сын Аркадия Валерьевича смотрит сверху вниз с презрением.

― Заканчивай с этой херней и притихни, ― бодает меня плечом, шагая к письменному столу. Топает, как слон!

Он громко захлопывает крышку ноутбука.

― Не трогай мои вещи без разрешения! ― я подхожу к нему и возвращаю крышку в прежнее положение.

― Этот комп купил тебе мой отец, ― гавнюк снова ее закрывает. Осклабившись, наклонятся вперед и по слогам произносит: ― Ты-не-за-слу-жи-ла.

Вновь провоцирует меня, питая надежду, что я сорвусь на истерику или плач.

В отличие от Куркова, я повзрослела.

― Вы-ме-тай-ся, ― подражая его агрессивному тону, чеканю я.

С ошеломляющей скоростью Антон отшвыривает стул, служивший единственным препятствием между нами, рывком притягивает меня к себе и усаживает на письменный стол. От изумления я теряю дар речи! Да что уж там… я цепенею!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ТАША

― Повтори-ка, ― с обманчивой мягкостью просит Антон, положив ладони на край стола по обе стороны от моих бедер.

А… что повторить? Вот бы вспомнить. Мне несвойственна забывчивость. Совсем-совсем. Я помню свою жизнь, начиная с двух лет. Помню, как разучивала алфавит с мамой, и то, как заработала каждую ссадину на теле. Помню вражду с учительницей физики, поездку с мамой и папой к морю, когда мне было четыре, и все ссоры с Антоном.

Я блуждаю растерянным взором по его инквизиторскому лицу и учащенно сглатываю. Сквозь упавшие на лоб прядки проглядывается вздувшаяся венка, и я пялюсь в упор на то, как она слабо подрагивает под кожей. Нашла способ удерживать внимание подальше от его голого торса.

В ноздри ударяет запах его кожи, дезодоранта «Old Spice» и посторонний аромат женских духов. Приторный, тяжелый, с нотками тропических фруктов и карамели. Наверное, братца «пометила» девица, от которой он прибежал сюда и начал бушевать, как ненормальный.

Вспомнила!

Я велела ему проваливать.

― Уходи, ― вопреки ожиданиям, что от моего тона Антон покроется толстой коркой льда, он надменно ухмыляется.

― Ты на моей территории, захочу ― и пропишусь в твоей комнате, ― мерзавец убирает руки со стола, накрывает ими мои ягодицы и притягивает к себе. Что он творит?! ― И в твоей кровати.

Совсем ошалел!

Для удержания баланса я ставлю одну руку позади себя, а второй отпихиваю сводного брата. Со звоном луплю по горячей, упругой коже, а Антон только иронически посмеивается над моими жалкими потугами вернуть себе безопасное пространство. Он не сдвигается ни на сантиметр, словно мои удары для него не более чем щекотание перьев. Ему и раньше доставляло неземное удовольствие проявлять физическое превосходство и придавать измывательствам формат игр.

― О моей кровати даже не мечтай! ― осаждаю я недородственничка. Извращенец! ― Я расскажу Аркадию Валерьевичу о том, что у тебя не все дома. Пусть отправит тебя к врачу.

Улыбка соскальзывает с его лица. Насупившись, Курков-младший переходит в наступление и вербально атакует, затем пускает в ход свои клешни и крепко впивается пальцами в мои бедра. Я судорожно ловлю ртом воздух, глуша агонию в легких потоком желанного кислорода. Но даже набрав полную грудь, я не чувствую облегчения. У меня все горит под кожей. Как я еще не дымлюсь?! В нижней части тела особенно горячо. Там, где настойчиво касается Антон.

Наклонившись, он впечатывается своим лбом в мой.

― Только попробуй тявкнуть что-то папе обо мне, и я клянусь, что ты пожалеешь о возвращении, ― угрожает наглец, напирая твердым торсом на мои плотно сжатые колени.

Я начала жалеть о приезде в Россию задолго до момента, когда мой рейс приземлился в Домодедово.

― У тебя проблемы с контролем гнева, ― облизав рот, на выдохе произношу я. ― Обратись к психиатру.

― Ты ― моя проблема.

― Что за бред? ― я накрываю руки Антона своими и пытаюсь отцепить, но он приклеился, как пиявка. ― Не своди все свои беды с головой к моей персоне. Тебе слово нельзя сказать ― ты мигом взрываешься.

― Не говори со мной. Не смотри в мою сторону. Не попадайся мне на глаза.

Я со злостью стучу кулаками по его предплечьям. Вот болван! Опять двадцать пять. В который раз заводит свою излюбленную шарманку.

― ТЫ ворвался в МОЮ комнату! ТЫ наезжаешь на меня! Я не сделала ничего преступного! Из нас двоих ты сочинял причины для конфликтов и охотно в них вступал! А я… ― спотыкаюсь на полуслове, задавшись вопросом: стоит ли разоряться эмоционально, если мой оппонент не предпринимает никаких усилий, чтобы урегулировать споры мирно. Бессмысленная трата энергетического ресурса. Рядом с Антоном мои нервные клетки гибнут с утроенной скоростью. ― Я не враг тебе, Антон.

― Ты мой самый главный враг, ― шепчет мне на ухо безумец. ― Я так сильно тебя ненавижу, что хочу разорвать в клочья здесь и сейчас.

За что?

Но вместо этого я говорю:

― Разорви. Сделай это уже, наконец, ― взмахнув ресницами, отважно сталкиваюсь с ним взглядами. ― Хватит мучить меня и растягивать пытки.

Увеличившийся в спортивных штанах бугор свидетельствует о других его желаниях. Антона возбуждает жестокость? Или вызов? А может он еще не остыл от развлечений со своей подружкой, которую оставил одну, и я его раззадорила?

Каким-то чудом мне удается сохранять самообладание, переваривая эти мысли. Я зажата между столом и тяжело дышащим сводным братом. Со стояком. И сверкающей злобой в глазах. Его широкие плечи закрывают обзор на комнату и распахнутую дверь, к которой кто-то приближается.

По полу спальни расползается длинная тень.

― Э-э, Антош? ― сладко зовет Куркова девушка.

― Возвращайся в мою комнату, ― Антон даже бровью не ведет, тревожась, что его подружка застала нас в такой двусмысленной позе.

― Но…

― Я с ней не закончил! ― взбешенно лает на несчастную, обернувшись через плечо. ― Тебе еще раз повторить?

― Хорошо, ― с грустным вздохом бормочет девушка и уходит.

Ну и гавнюк.

Я пихаю Антона в сотый раз, и он, наконец, отшатывается.

― Я сказал, мы не закончили, ― холодным взглядом смотрит на меня в упор.

― Закончили.

Я сползаю со стола, лихорадочно поправляю на себе одежду, приглаживаю волосы и на протяжении всех этих хаотичных действий не перестаю бросать на подлеца резкие, неласковые взоры.

― Долго собираешься прикрываться беспочвенной неприязнью ко мне? ― дрогнувшим голосом спрашиваю я, поднимая перевернутый стул. ― Долго будешь использовать отмазку, будто из-за ухода матери проклинаешь весь женский род? Судя по всему, ― усмехаюсь я, кивком указывая на дверь, ― ты женщин очень даже любишь. Чего ты добиваешься? Мстишь отцу за то, что он обрел свое счастье с другой? Надеешься, что наши родители разойдутся? Извини. Этому не бывать, и тебе пора смириться. Они любят друг друга, и я желаю им только счастья. Если бы ты знал, что такое любовь, ты бы все понял, и перестал демонстрировать повадки капризного мальчишки.