Сладкие папики

Джек говорил это каждое утро, и каждое утро это было просто, чтобы что-нибудь сказать. Но я все равно улыбнулась.

Потом завернула за угол к конюшне. Мое сердце подпрыгивало каждый раз, когда я видела моего прекрасного мальчика. Он уже знал, что я иду, навострив уши и глядя в мою сторону. При виде меня конь тихонько заржал и тряхнул головой, и я улыбнулась. Глаза у него были большие, карие и такие добрые, а уши длинные — как у осла, как сказал бы Джек — а нос мягкий, словно бархат.

— Привет, — поздоровалась я, и он боднул меня, щекоча мою щеку своей челкой. Я почесала его за ушами и потерла белое пятно на лбу. Мой большой ребенок выглядел сегодня таким большим, шаркая по своему стойлу, стремясь выйти и поиграть. Я сняла с крючка оголовок (Примеч. часть уздечки), надела его, сдвинула засов на двери стойла и вывела его наружу. Его шаги были изящными и упругими, глаза возбужденными. Я привязала его к столбу и направилась обратно к стойлу.

Он заржал, когда я опустила его седло на перила, обнюхивая мои карманы в поисках лакомства, пока я чистила его.

Самсон был большим ирландским тяжеловозом (Примеч. порода лошадей). Бывший охотник, определенно принадлежащий кому-то, кого больше интересовал азарт, чем мастерство. Я подобрала его на аукционе, мое сердце застряло в где-то горле, пока я торговалась с каким-то дилером из Форест-оф-Дин (Примеч. неметрополитенский район в графстве Глостершир (Англия)). Черт знает, что случилось бы с Самсоном, если бы мою ставку перебили, но я поняла, что он для меня, как только наши глаза встретились через торговый двор. У меня даже не было возможности прокатиться на нем, не говоря уже о том, чтобы проверить, прежде чем я предложила цену, но это не имело значения. Я рискнула, и это дорого мне обошлось, хотя он был слишком неопытным для своего возраста, прыгал слишком сильно и слишком неуклюже, и боялся всего на свете, когда мы выезжали одни. Но я упорно продолжала, несмотря ни на что. На все проблемы с зубами, все обучение, все удары, шишки и падения. Мы учились вместе, он и я, и это было лучшее чувство.

Он был практически черным, его шерсть казалась очень темной, грива плотной и густая, а хвост длинный. Самсон дышал мне в плечо, пока я чесала завитки его челки, и не двигался, пока целовала его нос.

— Давай прокатимся.

В мгновение ока я оседлала его, схватила шлем и вскочила ему на спину, даже не успев застегнуть ремешок на подбородке. Он вышел с высоко поднятой головой, навострив уши, когда мы прошли мимо других лошадиных морд в стойлах и дальше мимо Джека. Он помахал мне, когда мы выезжали со двора. Я заставила Самсона перейти на рысь (Примеч. это движение лошади, при котором поочередно переставляются пары ног по диагонали), когда мы вышли на дорогу.

Седло казалось тверже, чем обычно, из-за воспаленной плоти между моих ног. Каждый шаг напоминал о том, что прошлой ночью меня трахнули. Меня действительно трахнули прошлой ночью. Вероятно сильнее, чем меня когда-либо трахали до этого, и определенно глубже. Рик трахался как порнозвезда. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Один в киске, другой в руке. Может быть, я сама могла бы быть маленькой порно-шалуньей.

Нервы снова натянулись, на меня нахлынули воспоминания об адреналине, эндорфинах и страхе. Это вернуло меня с небес на землю.

Едва ли я порно-шалунья, но я справилась. Наверное.

Они оба кончили. Это ведь хорошо, верно? Даже если Карл в значительной степени сам дрочил моей рукой, это все равно считалось.

Я мысленно вздохнула. Это считалось.

В следующий раз я сделаю это лучше. В следующий раз я разденусь как профессионалка, раздвину ноги достаточно широко для двоих и скажу им, чтобы они пришли и взяли то, за что заплатили. Дрожь пробежала по мне. А может и нет.

Самсон ускорил шаг, и мы легким галопом пересекли общий выгон, повернули за угол парковки. Я похлопала его по плечу и подбодрила. Конь заставил меня гордиться собой. Опустив голову, тот продолжал шагать. Когда мы добрались до входа в Хауг-Вуд, я замедлила его шаг до рыси. Я пыталась сосредоточиться на своей позе, на изяществе работы ног, но движения были слишком интенсивными. Моя киска все еще ощущалась только что оттраханной, слишком нежной напротив седла. К тому же все, о чем я могла думать, — это они.

Голые тела, первобытные звуки и запах секса в воздухе.

Стоны Рика, такие болезненные… такие… отчаянные. От этого воспоминания мне стало жарко, щеки горели от утренней свежести, а бедра непроизвольно сжались. Я подпрыгнула и приземлилась, наклонилась вперед, чтобы прижаться к луке седла таким образом, что кожаная ручка прижалась к клитору. Перед глазами посыпались искры. Блядь.

Я огляделась — дорога была пуста. Только мы. Я и Самсон. Поэтому подтолкнула его вперед и пустила рысью. Перестала подниматься в такт, прижимаясь к кожаному гребню, когда Самсон поднимал ноги. Блядь. Я вынула ноги из стремян и раздвинула бедра, удерживая себя впереди седла, двигаясь, потираясь.

Ворчание Рика. Удар плоти о плоть. Напряженная задница Карла, удары его бедер. Выпуклость его члена в моих пальцах. И Рик. Металл против моего клитора. Хлюпанье пальцев, когда он вставлял их внутрь. И влажность… ох, блядь, влажность…

Дрожь между моих бедер, ровная рысь Самсона. Я уговаривала его идти быстрее и терлась, терлась о сиденье.

Блядь.

Глаза Рика, когда он прижал мои бедра к груди, как он трахал меня, жестко. Как он проник внутрь, как сомкнул мои пальцы вокруг большого жесткого члена Карла.

Блядь.

Я удерживала себя у луки седла. Мое дыхание было прерывистым. Тук, тук, тук.

Два члена сразу. Их готовность. Сильные руки Карла поднимают меня, его толстый член толкается в мою задницу, заставляя меня рычать и кричать, как Рик. Толчок его бедер, и я бы завизжала, растянулась, приняла его. А потом еще, гораздо больше. Пальцы Рика на моем клиторе, потирают меня, пробираясь внутрь, растягивая меня, и я бы извивалась…

Ох, блядь.

И я приму их. Приму их обоих. Два толстых члена, два ворчащих, толкающихся и врезающихся в меня тела. Карл сказал бы мне, что делать… Рик сказал бы мне, как хорошо это ощущалось… и я буду потерянной… растянутой двумя большими чертовыми членами.

Ох, ебать меня.

Я остановила Самсона и сунула руку в свои брюки, стоя в стременах, с замиранием сердца ожидая, когда же пальцами найду свой пульсирующий клитор. Потом потерла его в поисках оргазма.

Лес был наполнен щебетом птиц. Самсон шуршал носом в зарослях, скрипела кожа, пока я раскачивалась в седле. Сплошной комок нервов, отчаянно жаждущий оргазма. Я кончила с шипением, мои стоны застревали в горле. Эйфория охватила меня, успокаивая мое колотящееся сердце.

Я улыбнулась и рассмеялась над абсурдностью ситуации, убеждая себя, что здесь безопасно, пока не услышала голоса и знакомый перезвон велосипедного колокольчика.

Вот это да. Я вернула Самсона на дорогу, прежде чем успела застегнуть свои брюки, и он бросился вперед, как только я отпустила поводья.

Я громко смеялась. Ярко покраснела. Смущенная, возбужденная и обезумевшая от эндорфинов.

Это сделали мы.

Это сделала я.

Ветер в лицо. Знакомый тройной стук его копыт по земле, и я потеряла себя. Я потерялась в езде.

Мы были живы. Мы были свободны. Мы были всем.

Я усмехнулась, когда он перешел на рысь, похлопав его по спине, он фыркнул и перешел на шаг. Вот это мой мальчик.

Мы завершили круг, совершив длинную поездку, и увидели велосипедистов, когда вернулись к Джеку. Самсон обливался здоровым потом, его голова красиво покачивалась, уши торчали вперед. У меня все еще болело и приятно пульсировало между ног. Клитор все еще был чувствительным, в животе щекотало при мысли о том, что меня возьмут два члена.

Я спрыгнула на землю во дворе, ноги были словно желе, пока я подтягивала Самсона обратно к перилам. Я ослабила седло, затем его сняла, потом уздечку и, пока он жевал завтрак, окатила его прохладной водой в лучах утреннего солнца.

Я уже собиралась выставить его в поле, когда у меня в кармане зазвенел мобильный.

Необычно.

Люди редко звонят мне по утрам.

Я достала его, и на экране вспыхнуло имя, которое я действительно не хотела видеть:

Донор спермы.

Черт побери!

Меня охватил ужас. Тот же страх, который я испытывала при звуке его имени, с тех пор, как мне исполнилось десять лет, и я не могла не обращать на него внимания. Странная смесь чувств, которые я не могла объяснить, не хотела объяснять.

Не хотела, чтобы в этом был хоть какой-то смысл.

Ни у кого нет времени на такие вопросы.

Какого хрена может хотеть донор спермы в девять часов утра в воскресенье?

Мой палец завис над кнопкой ответа, пока я не решила, что мне насрать, чего он может хотеть в девять утра воскресенья.

Я отправила его на голосовую почту.

Нахер его.