Девять Завтра [Авторский сборник 1959]

Видите ли, дело вот в чем. Крупные промышленники путешествуют в космосе не часто, обычно используют видеосвязь. Отправляясь на какие-нибудь сверхважные межзвездные конференции, как, вероятно, в данном случае эти трое, они принимают спейсолин. Во-первых, у них нет достаточного опыта космических полетов, чтобы обойтись без него. А во-вторых, спейсолин очень дорог, а промышленники предпочитают пользоваться дорогими средствами. Я знаю их психологию.

Так что двое будут под действием спейсолина. А вот тот, что с контрабандой, не рискнет — даже рискуя космической болезнью. Под влиянием спейсолина он все выболтает. Он должен сохранить контроль над собой.

Все очень просто.

«Гигант Антареса» пришел вовремя. Я принял боевую стойку, готовясь прищемить хвост ядовитой крысе и проводить с миром двух почтенных акул галактического бизнеса. Первым вошел Липски. У него толстые красные губы, круглые щеки и начинающие седеть волосы. Он взглянул на меня и сел. Ничего. Он под воздействием спейсолина.

Я сказал:

— Добрый вечер, сэр.

Он сонным голосом ответил:

— Сэр-пантиновая Панама согреет сердце за чашечкой кофе.

Так действует спейсолин. Мозг человека отпущен на свободу. Последний услышанный слог вызывает свободные ассоциации, и с него начинает звучать ответ.

Следующим вошел Андиамо Ферруччи. Черные усы, длинные и навощенные, смуглая кожа, лицо в оспинах. Он сел.

— Как путешествие? — поинтересовался я.

— Шествие под бой часов кукушка куковала, — было мне ответом на это раз.

Липски подхватил:

— Ковала в кузнице корова.

Я улыбнулся. Остается Харпонастер. Я сжал в одной руке игольчатый пистолет, в другой — магнитные наручники.

И тут вошел Харпонастер. Худой, с обтянутой кожей, и хоть и почти лысый, но значительно моложе, чем выглядит на своей голограмме. И накачан спейсолином по жабры.

— Черт возьми. — Выругался я с досады.

Харпонастер:

— Ми, соль, фа, а вы сказали, в последние дали.

Ферруччи:

— Дали сняли, спорная территория шла домой дорогой.

Липски:

— Дорогой, под дугой, горд, лорд.

Я переводил взгляд с одного на другого, а они все более короткими периодами продолжали нести чепуху, пока не смолкли.

Мне было, конечно, ясно: один из них играет. Он все продумал заранее и понял, что если не примет спейсолин, то окажется под подозрением. Может, он подкупил врача, вводившего раствор, или избежал этого каким-то другим способом.

Один из них играет. Это не так трудно. В субэфире регулярно идут комедии о спейсолине. Поразительно, как свободно при этом можно обращаться с кодексом морали. Вы и сами их слышали.

Я смотрел на них и услышал, как внутренний голос спрашивает:

— Ну, и как же ты укажешь пальцем на виновного?

Уже восемь тридцать, и на карту поставлена моя работа, моя репутация и моя голова, которая как-то неуверенно сидит на шее. Я отложил все это на потом и подумал о Флоре. Она не будет ждать меня вечно. Кстати, очень вероятно, что и полчаса не станет ждать.

Интересно. Можно ли соблюдать свободные ассоциации, если я заведу их на опасную территорию? А, черт, надо попробовать:

— Высунул голову из-под нар котик. — Я сказал это так, что два последних слова прозвучали как одно.

— Наркотик снизу, а бабло нужно сохранить — с готовностью откликнулся Липски.

— Нить Ариадны помогла Тесею, — дополнил Ферручи.

Харпонастер был совсем краток:

— Сею, сею, посеваю.

Я попробовал снова, не забывая об осторожности. Они запомнят все, что я скажу, и поэтому слова мои должны быть совершенно невинными. Я сказал:

— Это чертовски хорошие космические линии. — Это должно было развернуть их извилины в сторону спейсолина.

Ферруччи:

— Линии по глине или звери к водопою, шкуры принесут большую прибыль…

Харпонастер:

— Быль или небыль, но полосатые преступники охотятся по одиночке…

Липски

— Одиночке не выжить на линиях…

Дальше они принялись неразборчиво вторить друг другу. Из всех их откровений я уловил только «карты» и «рты». Не густо.

Я попробовал еще несколько раз и ничего не получил. Обманщик, должно быть, немало практиковался или же у него прирожденный талант к свободным ассоциациям. Он не напрягал мозг, позволил словам выходить свободно. И он прекрасно знал, кто я такой и что мне нужно. Или мой «нар котик» меня выдал, или «космические линии», но выдали точно. Так что он знает.

И издевается надо мной. Все трое произнесли нечто, что можно истолковать как внутреннее чувство вины: «наркотик снизу», «бабло», «преступники», «одиночке не выжить», «большая прибыль» и тому подобное. Двое говорили это случайно, сами не зная почему. Третий забавлялся.

Как же мне найти этого третьего? Меня охватил приступ ненависти к нему, пальцы задрожали. Ублюдок собирается разрушить Галактику. Больше того крыса убила моего коллегу и друга. Хуже того, он не дает мне добраться до Флоры.

Я мог начать обыскивать их. Те двое, что под действием спейсолина, не станут меня останавливать. Сейчас они ничего не испытывают: ни страха, ни ненависти, ни беспокойства, ни страсти, ни желания защититься. И если хоть один сделает малейшую попытку сопротивления, это и будет тот, кто мне нужен.

Но невиновные потом все вспомнят. Вспомнят обыск. И устроят грандиозный скандал. Вонь пойдет на всю Галактику. Служба огребет очередную порцию оплеух. И хотя преступник будет пойман, из меня сделают бифштекс, а в шуме и неразберихе секрет обработанного спейсолина все равно выплывет наружу — такая вот чертовщина.

Конечно, преступник может оказаться и первым из обыскиваемых. Один шанс из трех. Один из трех — как угадать? О, бедная моя голова! О, Флора!

Я тоскливо посмотрел на часы: девять пятнадцать. Куда к дьяволу уходит время? И что мне делать?

Я вышел, чтобы еще раз позвонить Флоре. Быстро позвонить, понимаете, чтобы напомнить о себе, если в этом еще был какой-то смысл.

Я говорил себе: она не ответит.

И старался подготовиться к этому. Есть и другие девушки, есть и другие…

Дьявольщина, не нужны мне никакие другие!

Если бы Хильда ждала меня в космопорту, я бы не вспомнил о Флоре, и все это было бы не важно. Но я в Марспорте без Хильды, и у меня свидание с Флорой, с Флорой и ее телом, это означало: полные руки всего, что может быть мягким, ароматным и крепким; с Флорой и ее комнатами с низким тяготением, где будто плывешь в приправленном шампанским океане…

Сигнал все продолжался и продолжался, и я не смел повесить трубку.

Ответь! Ответь!

Она ответила. Сказала:

— Это ты?

— Конечно, сердечко, кто же еще?

— Да мало ли кто. Из тех, кто не заставляет девушек ждать.

— Всего лишь небольшое дело, милая.

— Какое дело? Опять этот твой пластон?

Господи, при чем тут пластон? Ах, да, вспомнил. Как-то я сказал ей, что торгую пластоном. В тот раз я привез ей в подарок пластоновую ночную сорочку. Воспоминания о ней вызвали у меня боль в таком месте, где мне не хотелось бы ощущать боль.

— Послушай. Дай мне еще полчаса… — простонал я.

Глаза ее стали влажными.

— Я сижу тут одна…

— Я компенсирую тебе это, — с отчаяния я готов был ринуться в ювелирный магазин, стараясь не вспоминать, что для зоркого глаза Хильды любая прореха в моем банковском счете будет заметнее туманности Конская Голова на фоне Млечного Пути. Вот до чего я дошел.

— У меня было назначено такое классное свидание, и я им пожертвовала. — Продолжала стыдить меня Флора.

Я возразил.

— Ты ведь сказала, что это «не очень важное свидание».

Было непростительной глупостью напоминать ей ее слова. Но именно так она сказала. Впрочем, если ты прав в споре с женщиной — это еще хуже. Разве я этого не знал?

— Неоченьважноесвидание!? Если хочешь знать, он мне обещал имение на Земле…

Она все продолжала говорить и говорить об этом имении на Земле. В Марспорте нет девушки, которая не ждала бы имения на Земле, а количество получивших такие имения можно пересчитать по шестым пальцам на руках. Но надежда вечно жива в груди человека, а у Флора для нее там много места.

Я пытался остановить ее. Никакого толку.

— И вот я сижу одна, и никого рядом, и как ты думаешь, что будет с моей репутацией? — После этих слов Флора отключилась.

Что ж, она права. Я чувствовал себя последним подонком в Галактике. Если станет известно, что она простаивает, начнут говорить, что она утратила хватку. А такие разговоры могут прикончить девушку.

Я вернулся в комнату ожидания. Часовой, стоявший у дверей, приветствовал меня.

Я разглядывал трех бизнесменов и меланхолично размышлял, с кого бы я начал, если бы удалось разжиться ордером на их удушение. Пожалуй, с Харпонастера. Так славно обхватить руками его тонкую длинную шею, упираясь большими пальцами в кадык…

При этой вдохновляющей картине у меня вырвалось восторженное «у-мм» — и мои клиенты зашевелились.

Ферручи сказал:

— Ум животных расположен горизонтально как если видеть многомерный танец…

Длинношеий Харпонастер:

— Танец занятие племянниц и по столбам лез кот…

Липски:

— Скот держат в краале деньги в банке…

Ферручи

— Банка пива хорошая вещь…

Харпонастер:

— Вещи надо беречь…

Липски:

— Беречь если честь…

Ферручи:

— Есть…

И все. Замолчали.

Они смотрели на меня. Я — на них. У них не было никаких эмоций (во всяком случае, у двоих). У меня — никаких идей. А время шло.

Я смотрел на них и думал о Флоре. Мне пришло в голову, а что если рассказать им о ней. Действительно, ведь это может сработать:

— Джентльмены, в этом городе есть девушка, имя которой я не стану упоминать, не желая ее скомпрометировать. Позвольте мне описать ее вам, джентльмены.

И я начал. Последние два часа настолько взвели меня, что в моем описании Флоры звучала поэзия, скрывающаяся в неведомом источнике мужской силы в глубинах моего подсознания.

Они сидели застыв, слушали и не прерывали. В людях под влиянием спейсолина просыпается вежливость. Они молчат, пока говорит кто-то другой. Поэтому и говорят по очереди.

— У этой молодой леди, джентльмены, квартира с низкой гравитацией. Вы можете спросить, зачем это? Я расскажу вам, потому что если у вас не было случая провести вечер с лучшей девушкой Марспорта, вы и представить себе не можете…

Но я старался дать им такую возможность. Я говорил и они должно быть чувствовали, что оказались там. Все это они запомнят, но я сомневался, что впоследствии кто-нибудь из них будет на меня в претензии. Наоборот, вероятно, спросят у меня номер телефона.

Я продолжал — с любовью, с тщательным описанием подробностей, с восхищением в голосе, и тут громкоговоритель объявил о прибытии «Пожирателя пространства».

И все. Я громко сказал:

— Вставайте, джентльмены.

Они одновременно встали, двинулись к двери, а, когда Ферруччи проходил мимо меня, мой магнитный наручник сомкнулся вокруг его запястья, прежде чем он сумел сообразить, что происходит.

Ферруччи сопротивлялся, как демон. Он не был под влиянием спейсолина. Измененный спейсолин нашли в маленьких телесного цвета ампулах, прикрепленных с внутренней стороны к его бедрам, даже волосы поверх начесаны. Ничего не видно, можно только найти наощупь, да и то с помощью ножа.