Алтай в зеркале мифа

Имеющая одежду из красного шелка,

На семи спусках спускающаяся,

На семи качаниях качающаяся,

На вершинах семи жердей

Имеющая семирадостную игру.

Можно подумать, что игра — это вид специфической деятельности духов — как бы в противовес земному труду. Во всех играх звучит тема плодородия, а ставкой является душа-зародыш. Ведь именно ее пытаются выиграть у шамана дочери Эрлика, их разыгрывают в карты горные духи. Да и мать-огонь имеет непосредственное отношение к плодородию. Несомненна эротическая окраска тех игр, в которых участвуют женские духи, — ведь только в браке может возникнуть новая жизнь.

В некоторых рассказах подоплека игр вполне очевидна. Вот одна из охотничьих легенд кумандинцев.

«Один охотник промышлять отправился. В тайгу придя, стан-шалаш сделав, он ходил и промышлял; ночевать к стану возвращался. Разложив огонь, котел повесил, постель себе приготовил. Лег и уснул.

Ночью он проснулся. Проснувшись, видит: рыжая девица — хозяйка горы с сережкой в носу (там) стоит. Как только ее увидел, охотник громко захохотал.

Хозяйка горы — рыжая девица сказала: «Ты что увидел, что смеешься?11 Охотник ответил: «Увидел сережку у тебя в носу, я рассмеялся».

Разумом охотника хозяйка — рыжая девица овладела. Рыжая девица охотника в свое жилище увела; в гору они вошли.

Три ночи переночевав, опа сказала: «Наружу не выходи!»

Охотник подумал: «Почему это я не должен наружу выйти?» Рыжая девица горных зверей — маралов, коз, оленей, к двери приведя, доила. Охотник, дверь приоткрыв, взглянул. Смотря, как хозяйка горы горных зверей доит, он стоял и размышлял: «Если я молоко этих маралов, оленей и коз выпью, то я уже не смогу домой возвратиться!» Он вдруг сразу дверь распахнул и наружу вышел. Звери все прочь разбежались.

Хозяйка горы — рыжая девица сказала: «Я вместе с тобой жить хотела. Если бы ты со мной жил, ты бы большим богачом стал. Зачем дверь открыл?! Если хочешь домой вернуться, этой дорогой возвращайся. Больше я тебе зверя не дам!»

Так охотник домой назад вернулся. «Я в ту тайгу промышлять не пойду», — сказал он…»

Здесь обозначена вечная проблема: может ли «свое» породниться с «чужим»? Только брак с хозяйкой горы обеспечивает охотнику удачу на промысле, лишь в такой игре освобождается стихия жизни. В этой легенде отмечен интересный момент: немотивированный хохот охотника. Дело, конечно же, не в «сережке», увиденной им. Дело в том, что смех, хохот — это важнейший компонент оргиастических ритуалов — игр. Здесь смеются не потому, что смешно — смеяться надо. Ритуальный смех имеет жизнеутверждающее значение, в нем смешаны натужный, утробный хохот и ржание рыскающего жеребца. Смех сопровождает многие ритуалы аборигенов Сибири: проводы богини-матери, встречи с горными девами, игры с Кочаканом. Ритуал, зафиксированный у кумандинцев Ф. А. Сатлаевым, обыгрывает все ту же тему: получение из природного мира силы плодородия. Главный его персонаж изображает Коча — «священного оборвыша», как он именует себя. С деревянным фаллосом в руках Коча явно изображает представителя того же мира, к которому принадлежат и горные хозяйки. Он — носитель неиссякаемой жизненной мощи, и он делится ею с людьми. Наконец, вспомним и шамана — большого мастера жизнедательных игр, ведь и он имеет небесную жену, незримо посещающую его земное жилище. Не потому ли и название шамана в некоторых тюркских языках — «играющий» (ойун)? Порой кажется, что взаимоотношения людей с миром духов — одна нескончаемая игра. И тема матери-земли звучит в ней весьма отчетливо.

У ближайших соседей и родственников алтайцев — хакасов — тоже существовали рассказы о хозяине горы. В одном из них девушка встречает в горах красивого молодого человека, который оказывается хозяином горы. Они стали мужем и женой, хозяин горы привел молодую жену в свой дом-пещеру. Но наступила осень, и хозяин горы сказал, что до следующей весны им придется расстаться. Девушка не вынесла разлуки и пришла в пещеру зимой. Там она застала такую картину. Хозяин горы сидел за столом замерзший, даже с носа у пего свисала сосулька. Девушка тронула его за плечо… Проснувшись, хозяин горы сказал, что больше они не увидятся — человек нарушил сон земли.

Считалось, что хозяева гор засыпают холодной зимой, когда вся Природа погружается в сон. Весной же они просыпаются, открываются двери горы, вылетают из них птицы, разбегаются звери.

Надо указать, что в сибирском фольклоре этой теме — брак с представителем природного мира — уделяется много внимания. Повсеместно люди размышляли над одними и теми же вопросами: почему один охотник возвращается с богатой добычей, а другому не везет? Что заставляет неожиданно исчезать птиц и зверей? У кого хранятся ключи от изобилия, счастья? Ответ был перед глазами: человека окружал мир, который без видимых усилий и причин воспроизводил себя и обнаруживал явный избыток жизни. На этом фоне жизнь человека — краткая и уязвимая — казалась не просто ущербной, но нуждающейся в защите, покровительстве. Люди припадали к природному источнику жизни. В фольклоре, однако, на все лады варьируется тема неудачного брака человека и духа, лесного или горного. На севере, у манси, рассказывают, что лесная дева уходит-таки из поселка, не выдержав насмешек людей. На Алтае говорят, что охотник возвращается из горы-пещеры к себе домой. Но возвращается он трудно, несколько раз пытается убежать, вернуться в горы. Он отвыкает от людей, ему ненавистен поначалу даже их запах… И вхождение в иной мир, и возвращение оттуда оборачивается для человека драмой.

Быть может, эти рассказы свидетельствуют, что общество уже осознало необратимое расхождение человека и Природы? Но более вероятно, на наш взгляд, иное объяснение. Жители гор прекрасно понимали несхожесть «своего» и «иного» миров, но вовсе не стремились разлучить их. Нет, мироощущение алтайцев всегда оставляет возможность компромисса. Если людям так нужна плодородная сила земли (горы), должны быть и способы ее получения. Если в недрах горы сокрыта будущая жизнь, ее можно оттуда извлечь. Но для этого необходимо соблюдать правила игры, что под силу далеко не каждому. Такая деликатная сфера требует профессионализма и, что не менее важно, самоотречения. Балансировать на грани двух миров — занятие трудное.

И все же общение с духами гор было доступно многим, особенно охотникам. На севере Алтая охотились прежде артелями. Придя зимой в лес, старались не шуметь зря — ведь люди находились в гостях у хозяина горы. Вступая в лес, охотники кормили духа: брызгали молочную водку, оставляли кашу. Часто вместе с охотниками в лес отправлялся человек, не принимавший участия в добыче зверя. Это был музыкант. В его задачу входило развлекать хозяина горы пением, рассказыванием сказок. То была жертва, в обмен на которую хозяин отдавал охотникам своих зверей. Так, по убеждению людей, совершался обмен, в котором обе Стороны оставались довольными. Вот типичный рассказ на данную тему.

«В старину то было… Два товарища-охотника жили. Промышлять зверей в тайгу они отправились. Придя в тайгу, они охотились. Зверя же совсем не было.

Один из охотников ясновидец (коспакчи) был, другой же играл на шоре (дудке из стебля борщовника).

Вечером, вернувшись к стану после промысла, пищу приготовили. Один из них, сделав шор, на ней играл. Когда шорчы (музыкант), сделав шор, на ней играл, ясновидец всматривался. Он увидел, как хозяйка горы — женщина, совершенно голая — плясала и как у нее груди тряслись. Ясновидец захохотал. Когда он захохотал, шорчы рассердился. «Ты меня осмеял! — сказав, он шор швырнул. Ясновидец сказал: «Не бросай шор, играй. После, позже я тебе расскажу».

(Давешний) шорчы, взяв шор, снова играл. (Давешняя) хозяйка горы опять скакала-плясала. Когда шорчы вдоволь наигрался, хозяйка горы сказала: «Одного марала, пожалуй, подарить надо!» Хозяйка в горы ушла.

Шорчы свою шор спрятал. Они поели. Ясновидец сказал товарищу: «Ты ничего не знаешь! Хозяйка горы, придя к нам, плясала. Я потому и хохотал». Шорчы не поверил. Ясновидец сказал: «Хозяйка горы нам марала посулила. Завтра убьете! — сказала».

Назавтра утром, когда они пошли промышлять, далеко от стана не отошли, видят — марал лежит. Они его застрелили. Марала ободрав, мясо его варили.

Вечер наступил. Шорчы опять на шоре играть стал. Духовидец, лежа, глядел. Духовидец тихо лежал. Вдоволь наплясавшись, хозяйка горы исчезла. Оба товарища поели. Ясновидец сказал: «Хозяйка горы нам одного оленя посулила. Обильную добычу я дам, — хозяйка горы сказала».

Утром, когда они промышлять пошли, одного оленя застрелили. Одну дикую козу убили. Сильно радовались. «Удача нам была», — говорили…»

Но родовая гора или дух, ее олицетворяющий, посылает не только птиц и зверей. Она есть мать, предок рода и как таковая может представать старухой, что покровительствует богатырям — героям эпоса. Может быть, различные «старухи» алтайского эпоса (Дьер-су, Алтайдынг-ээзи и пр.) являют собой образ родной Земли-Матери. Спасая младенца от вражеского набега, престарелые родители относят его на гору и оставляют на ее вершине под четырьмя березами. Деревья вскармливают ребенка своим соком. Позже, когда богатырь подрастает, волшебная старуха поучает его, опекает героя. Иногда говорится, что юный богатырь обращается к небесному богу, чтобы получить от того имя, но — немаловажная подробность — он обращается к Небу, припав к Земле… Очень метко священные горы были названы В. И. Вербицким «родопроизводственными». Действительно, их основная функция — рождение новой жизни (членов рода или в эпосе — представляющих их богатырей).

С горой — реальной или мифической — людей связывали незримые, но крепкие узы. Много раз людям приходилось сниматься с обжитых мест, оставлять погасшие очаги и могилы предков. Одних уводили силой, другие, спасаясь от нашествий, уходили в леса. Покидая родные кочевья, люди оставляли и свою священную гору. Порой их новое пристанище оказывалось в сотнях километров от древней Родины. Но оставалась память о земле предков и той горе, что оберегала, помогала, дарила жизнь Отправиться в такую даль для свидания со священной вершиной члены рода уже не могли. И все же они не порывали со святыней. К горе «путешествовал» шаман. Получая новый бубен, шаман обязательно «показывал» его родовой горе. Только с ее одобрения он мог совершать ритуалы с новым инструментом. О своем воображаемом путешествии к родовой горе шаман подробно рассказывал слушателям. Алтайские шаманы гордились тем, что имеют бубен от своей родовой горы, — только такой инструмент позволял им обслуживать всех членов рода. Вспоминая шамана-предка, жрец, в частности, говорил:

Кабак тайга, грозная гора моя!

Карым тайга, гора моя, имеющая (своего) хозяина!

Гора твоя с сильным ветром,

Грозная гора твоя.

Миропонимание людей той далекой эпохи, когда формировалась тюркская культура, было отличным от нашего. В мифологии народов Сибири отсутствует резкое противопоставление света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти. Наглядно эти особенности мировоззрения проявляются в культе священных гор. Если наш современник может согласиться с тем, что горе «подходит» роль мифологической матери всего живого, то ему все же трудно понять «обратную сторону» той же роли. Дело в том, что мифологическое сознание стремилось «замкнуть», свернуть в кольцо все происходящие в мире процессы. Потому и обнаруживается совмещение в одном объекте противоречивых, на наш взгляд, качеств. Так, пещера, как и внутренность горы, а также земная щель, которую шаман зашивает нитками, считались аналогами материнского лона, рождающего чрева Природы. Если учесть, что любые природные объекты понимались как подобие самого человека, то в «анатомии» горы пещера, бесспорно, есть ее чрево (умай). Этот аспект подробно разработан в мифологии и верованиях. В старинном предании говорится, что волчица уносит в пещеру мальчика, украденного у людей, и выращивает его в горе. Это явная метафора рождения человека горой. О том же говорится в фольклоре хакасов, монголов, тувинцев (ср. уже упомянутый сюжет с горой Ымай-тасхыл).