Алтай в зеркале мифа

Отечество тюрков

«А правда ли, — спросил меня старик-алтаец, — что в Турции есть села, где говорят на нашем языке? Слышал я, что там вроде алтайцы живут. Или не так?» Позже, когда мы уже расстались со старым чабаном, я подумал, что вопрос-то был задан неспроста. Коренные жители Алтая остро ощущают свое сродство с ближними и дальними соседями: хакасами, тувинцами, киргизами, монголами. Через поиски «родни» народ определяет и свое место в многоязычном и пестром мире. Алтай — сердцевина огромного тюркского мира, распростертого от Прибайкалья до Босфора, от оазисов Туркестана до якутской тундры. Сюда, в центр Азии, тянутся невидимые нити родословных многих тюркоязычных народов. В легендах тюрков и монголов мы найдем упоминания о древней родине. Ее называют «Алтай» или «Алтай-Хангай», соединяя имена двух горных систем. Буряты, монголы, калмыки, тувинцы и многие другие народы связывают с Алтаем события своей мифической и реальной истории.

Пристальный и заинтересованный взгляд народа обращен не только вовне. Он стремится понять прежде всего свою собственную землю. Долины и горы Алтая насыщены следами пребывания здесь человека. Тут и монументальные курганы, и многие тысячи наскальных рисунков, и каменные изваяния, и, порою, строчки загадочных надписей на плоскости скалы. Алтай пронизан культурой насквозь, и это трудно не заметить. И — вот один из парадоксов Алтая — современное его население все следы человеческой деятельности на Алтае «усваивает» и включает в собственную историю. Такое отношение к древностям говорит о том, что народ желает «укорениться», удревнить свою — пусть отчасти и легендарную — историю и таким образом утвердить свое место во времени и пространстве.

Под фундаментом собственно алтайской культуры — толща иных исторических эпох. Алтай (был «своей» землей для длинной череды человеческих сообществ, прежде чем стал отечеством тюрков. В толстенном томе истории Алтая современное его население появляется лишь в последней главе. А до того в течение десятков тысяч лет здесь постепенно, шаг за шагом обустраивался древний человек — обживал пещеры и удобные для охоты места. Камень в его руках был податлив, как воск, и превращался то в наконечник копья, то в нож, то в скребок. Потом наступает эпоха металла, и вот уже теснятся у водопоя стада домашнего скота, на солнечных склонах возделываются первые делянки. В ту пору население Алтая было европеоидным. Первые скотоводы пришли с Запада. А в середине первого тысячелетия до нашей эры Алтай входил в зону расселения скифских племен, оставивших знаменитые курганы пазырыкской культуры, — в линзах вечной мерзлоты сохранились до наших дней войлок и кожа, дерево и украшения. И лишь в середине первого тысячелетия нашей эры начинается отсчет собственно тюркской истории. Первые племена, называвшиеся «тюрк», кочевали к югу от пустыни Гоби. Успешные войны с соседями позволили им освободиться из пут зависимости и основать собственное государство, в сферу влияния которого входил и Алтай. Для того чтобы понять истоки культуры позднейших тюрков Алтая, нам необходимо всмотреться в ту эпоху, названную древнетюркским временем.

Долгое время считали, что у племен Алтая не было своей истории. Полагали, что с глубокой древности люди жили здесь так же, как в XIX веке: охотились, разводили скот, собирали скудный урожай с небольших полей. Однако в 1889 году русский ученый и путешественник Н. М. Ядринцев обнаружил в Монголии каменные стелы, покрытые надписями. Язык одной из них был неизвестен. Впоследствии загадочные надписи нашли на территории Тувы, Хакасии, Алтая. По некоторому сходству со скандинавскими рунами письмо назвали руническим. Однако оставался вопрос: кто сделал надписи и о чем они повествуют? Знаменитым исследователь Сибири и Центральной Азии Г. Н. Потанин предположил, что надписи сделаны древним населением Центральной Азии, предками нынешних кочевников-скотоводов. Вскоре его предположение подтвердилось. Руническую письменность научились читать. Оказалось, что этим письмом пользовались предки современных тюрков Южной Сибири. Перед учеными открылся совершенно неизвестный им ранее мир кочевников средневековья. Пожалуй, самым неожиданным был сам факт изобретения кочевниками письменности. Выяснилось, что во главе государства стоял каган (правитель), опиравшийся на силу войска. Расцвет тюркского государства был стремительным. Всадники, вооруженные луками со стрелами и саблями, пиками и мечами быстро подчинили себе население огромной территории от Китая до Византии. Могущество кочевой империи было таково, что пятнадцать лет спустя после ее создания Византия посылает посла к тюркскому кагану. Так многообещающе начались столетия тюркской государственности…

Конечно, слово «государство» по отношению к каганатам древних тюрков, уйгуров и енисейских кыргызов используется с некоторыми оговорками. Прежде всего это были типичные кочевые империи — неустойчивые, легко менявшие политическую ориентацию, приобретавшие и терявшие союзников. Они расширяли свои границы за счет земель завоеванных соседей. Не было единства в кочевой среде: то и дело возникали распри между родственными племенами. Тюрки, уйгуры, кыргызы — все воевали друг с другом и тем самым ослабляли Великую Степь.

И все же эпоха тюркских государств — звездный час тюркской истории.

Тюрки обрели необходимые атрибуты цивилизации: государство и письменность. Изменилось и общественное сознание — у людей появилось чувство истории, раздвинулись границы известного им мира. Впервые в истории Центральной Азии письменность стала достоянием кочевых племен. Воинственные всадники и мирные пастухи узнали чудо превращения человеческой речи в нетленные знаки. Удивление и благоговение перед искусством письма, книгой с тех пор вошло в мироощущение тюрков.

Тюркские государства не имели постоянных столиц. Правитель со знатью часто менял место своей ставки. В постоянных перекочевках находились и подданные, многочисленные племена скотоводов. Сезонные передвижения с летних пастбищ на зимние и назад — таков ежегодный цикл миграций скотоводов. Кочевой быт вырабатывал в людях неприхотливость, выносливость. Кочевники всегда обладали особой психологией — психологией всадника, покорителя пространства, выше всего ценящего свободу и независимость. Недаром один из правителей тюрков предостерегал своих подданных: опасайтесь подарков, которые преподносят вам китайцы. Бойтесь той роскоши, что лишает всадника свободы. Так порой и случалось.

Надо сказать, что кочевая культура всегда была открыта для влияний извне. Тюркские племена, вышедшие на просторы Азии, оказались втянутыми в процессы культурных взаимодействий.

Молодое разноплеменное государство всегда нуждается в такой идеологии, которая смогла бы играть роль объединяющего фактора. Тюркские каганаты не были исключением. Старые племенные верования приходилось модернизировать, чтобы обосновать новые — уже государственные — порядки. Возвышение кагана объясняли велением Неба — Тенгри. Правящая чета (каган и его супруга — катун) считалась божественной. Так складывался культ правителя, который почитался как отец народа, могучий воин, гарант всеобщего благоденствия. Но при этом сохранялись старинные степные обычаи избрания вождя. Будущего кагана сажали на кусок белого войлока (белый цвет считался священным) и девять раз обносили кругом по солнцу. Потом, усадив нового правителя на лошадь, подвергали его испытанию. Шелковой тканью ему туго стягивали горло и потом спрашивали полузадохнувшегося человека: сколько лет он будет править? И так, в бессознательном состоянии, человек передавал собравшимся «волю бога».

Каганы быстро переняли у правителей соседних государств привычку к роскоши и иные обычаи знати. Они знали, что у соседей строятся храмы и все население поклоняется общим богам. Тюркам была нужна такая вера, и ею могло стать учение Будды. При ставке кагана Таспара открылась буддийская миссия. Начался перевод буддийских сутр, в юртах кочевников появились предметы буддийского культа. И все же кочевой мир тогда не воспринял проповедь учения. Почему? Вероятно, само общество еще не созрело для этого. Разрываемая внутренними противоречиями и внешними врагами империя кочевников еще не могла принять учение как руководство к повседневной жизни. Будда призывал отказаться от мирской суеты, относиться к жизни как к временному и случайному состоянию в череде перерождений. Кочевая жизнь учила иному: если сегодня ты жив, то старайся взять от жизни все. Бытие кочевника было насыщено самыми простыми и ощутимыми радостями. Отказаться от них во имя улучшения своей дхармы — такой выбор был не под силу воинственным и гордым степнякам. Наконец, у буддизма был сильный соперник — собственные верования тюрков, сформировавшиеся задолго до эпохи государств. При ставках каганов жили и служители этих культов — шаманы. Именно они встретили византийского посла Земарха и «очистили» его огнем под аккомпанемент бубнов. Старинные традиции были живы и в среде степной аристократии. Полагают, что Ашина — первый правитель тюрков — был еще и шаманом. Древняя легенда, кроме того, говорит, что правитель племени был обычно и кузнецом. Такая связь, конечно, не случайна. Люди, владевшие искусством обработки железа, считались связанными с духами нижнего мира, да и в целом связь шаманизма, кузнечного искусства и светской власти весьма характерна для тюркского мира.

Итак, буддизм стал для древних тюрков лишь незначительным эпизодом их истории. Однако важно другое: вместе с учением в горы и степи проникают культурные традиции Индии, Тибета, Китая. Первое пришествие буддизма, не изменив мироощущения кочевников, отразилось в языке древних тюрков и уйгуров. «Древнетюркский словарь» показывает значительное число прямых заимствований из буддийской терминологии. Это неудивительно, так как при ставках тюркских правителей всегда находилось место для мудрецов, переводчиков и последователей любой веры. Однако рядовые члены общества и покоренные тюрками племена продолжали верить в своих духов, молиться своим богам. Интересно, что связи с Индией и Тибетом не прерывались и в более поздние времена. Алтай на севере и Гималаи на юге стали как бы двумя географическими полюсами огромного этнокультурного мира. Ни пустыни, ни высокие горные цепи не стали преградами для бродивших по Азии мифов и легенд, песен и поверий. Алтаю здесь принадлежала роль поистине уникальная: он был открыт и Сибири, и Центральной Азии как место их соприкосновения и связующее звено. Этим отчасти объясняется богатство духовной культуры алтайцев.

В стойбищах и кочевьях Алтая в те времена было неспокойно. Вражда правителей утомила людей. Из-за перевалов внезапно в облаках пыли, с воинственными кличами появлялась вражеская конница и обрушивалась на долины, жгла юрты, уводила пленных и скот. Мужчины с детства учились владеть оружием. Люди привыкли к тому, что чужой — всегда враг. Вот типичная эпитафия, высеченная на могильном камне: «В пятилетием моем возрасте я, оставшись без отца, а к девятнадцати годам будучи без матери, я, возмужав, к тридцати годам сделался служащим государства. В сорок лет я, как государственный чиновник, управлял своим народом. Я воевал с внешними врагами и побеждал. На шестьдесят первом году в голубом небо я не стал ощущать солнце и луну…Мое государство, вам моим, моя земля и моя вода, вам моим, в тереме принцессы мои, я, увы, вам моим…» Умерший часто обращается к тому, дорогому для него, что оставил он на земле, и по надрыву таких строк можно судить, как велики и важны были сугубо земные привязанности людей: «Имея свой сытый скот, я хорошо путешествовал на конях, но и тут не насладился. Я горюю. Теперь я глух и слеп к своим стадам…»