Учение Коперника и религия: Из истории борьбы за научную истину в астрономии

Надо также учесть, что книга Коперника была написана таким образом, что в ней лишь с некоторым трудом можно было отделить руководящие мысли от массы вычислений, на них основанных. В связи с этим даже в образованной среде, вне круга специалистов-астрономов, распространение книги шло очень медленно. К тому же Коперник построил изложение своей теории без всяких экскурсов в область библейских и религиозных воззрений, сделав вид, что он имеет дело только с математикой. «Не знающий геометрии пусть не входит», — гласил эпиграф к его книге.

Церковь вначале отнеслась терпимо к специально астрономической книге, посвященной к тому же папе, тем более, что в то время церковь от каждого нового успеха астрономии ожидала улучшения своего календаря. Действительно, эта книга сыграла значительную роль при реформе календаря: в грегорианском летосчислении принята была та длина года, которая определена была Коперником на основании его учения. Впоследствии католической церкви приходилось, конечно, всячески замалчивать этот неприятный для нее факт.

При своем появлении книга Коперника не была запрещена Римом, она свободно распространялась, а через 23 года, в 1566 г., в Базеле вышла вторым изданием. Вначале как будто не придали особого значения тому противоречию, в которое эта книга становилась по отношению к библейским рассказам. И не подлежит сомнению, что это обусловлено было тем, что на книгу смотрели глазами Осиандера, т. е. как на простую гипотезу, полезную математикам, но не имеющую объективной значимости, не претендующую на истину. Возможно также, что некоторую роль сыграло здесь резко отрицательное отношение Лютера и Меланхтона к учению Коперника, так как то, что ругала лютеранская церковь, встречало поддержку у католиков.

Кроме того, идеи Коперника изучались вначале лишь в узкой среде отдельными астрономами и математиками. Огромное большинство даже образованных людей (при господствовавшем в то время невежестве в вопросах естествознания) не имело никакой возможности составить себе самостоятельное мнение об этих идеях. Что же касается читающей публики, то даже для более или менее образованных ее представителей книга Коперника была совершенно недоступна, ибо она, математическая по существу, была к тому же написана на латинском языке.

Вот почему католическая церковь некоторое время не проявляла особенного беспокойства. Она вмешалась только после того, как появился мыслитель, который смело отбросил ухищрения Осиандера, заявив, что учение Коперника — это не математическая абстракция, а картина действительности. При этом он сделал новые идеи понятными для всех, излагая их на живом разговорном языке, со всеми вытекающими из них для мировоззрения выводами.

Этим человеком был Джордано Бруно, родившийся через пять лет после смерти Коперника и ставший первым философом коперниканства. В своей замечательной книге «О бесконечности, Вселенной и мирах» (написанной также в форме бесед) он отстаивает главным образом два положения: 1) Вселенная есть бесконечное и всеобъемлющее пространство, в котором находятся бесчисленные миры, более или менее подобные нашему, причем ни один из них не находится более, чем другие, в центре Вселенной, ибо Вселенная — без границ и без центра; 2) центр и границы имеют лишь отдельные миры, находящиеся в различных местах Вселенной, причем многие из них являются солнцами, вокруг которых другие тела, являющиеся планетами, обращаются по кругам, имея в то же время вращение вокруг своих осей, вследствие чего их жителям, как и жителям Земли, кажется, будто все небесные светила обращаются около них как центра.

В этой книге Бруно говорит: «Едино, следовательно, небо, безмерное пространство, лоно которого содержит все, эфирная область, в которой все пробегает и движется. В нем — бесчисленные звезды, созвездия, шары, солнца и земли, чувственно воспринимаемые, разумом мы заключаем о бесконечном количестве других. Безмерная, бесконечная Вселенная составлена из этого пространства и тел, заключенных в нем… Все есть одно поле, общее небесное вместилище… Если бы я находился на Солнце, Луне или на других звездах, то мне всегда казалось бы, что я нахожусь в центре неподвижного мира, вокруг которого вращается все окружающее, вокруг которого вращается этот окружающий меня мир, в центре которого я нахожусь».

Бруно упорно отстаивал свое представление о существовании неисчислимых солнц и бесчисленных земель, которые кружатся вокруг своих солнц, подобно тому как видимые нами планеты кружатся вокруг нашего Солнца. При этом он разъяснял, почему мы не замечаем, чтобы вокруг других звезд, которые суть солнца, кружились другие планеты, которые являются их землями. «Это происходит, — говорит он, — вследствие того, что мы видим солнца, которые более велики или даже бывают величайшими телами, но не видим земель, которые, будучи гораздо меньшими телами, невидимы для нас. Не противоречит разуму также, чтобы вокруг этого (нашего. — Г. Г.) Солнца кружились еще другие земли, которые незаметны для нас или вследствие большой отдаленности их, или вследствие их небольшой величины… Но как бы то ни было, поскольку Вселенная бесконечна, необходимо, чтобы существовало множество солнц; ибо невозможно, чтобы теплота и свет одного единственного Солнца могли излучаться по безмерной Вселенной… Вокруг этих звезд могут вращаться земли, имеющие бо́льшие или меньшие массы, чем наша Земля… По своему составу и плотности основные элементы Солнца таковы же, каковы элементы Земли… Те тела не отличаются от нашего,… ибо то, что заметно у нас оттуда, может быть заметно у них отсюда и наоборот».[31]

Многие утверждения Бруно (о существовании в Солнечной системе невидимых простым глазом планет, о единстве состава Земли, звезд и проч.) были блестяще подтверждены дальнейшими научными исследованиями. Но в ту эпоху его противобиблейские идеи «о Вселенной, бесконечности и мирах» казались невероятно смелыми, они буквально ослепляли. Даже такой выдающийся ученый того времени, как коперниканец Кеплер, говорил, что он испытывал головокружение, читая сочинения Бруно. И церковь расправилась с этим великим мыслителем по своему обычному рецепту: «кротко и без пролития крови» — сожгла его на костре…

Главным обвинением, предъявленным Бруно, было обвинение в распространении учения о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров, которое Бруно вывел из идей Коперника. Именно это учение, а не представление об обращении Земли около Солнца, церковники считали абсолютно несовместимым с христианским вероучением.

На процессе Бруно вел себя поистине героически. Он гордо заявил своим мучителям, что испытывает меньше страха, отправляясь на костер, чем они, присуждая его к смерти. Бруно был глубоко убежден в своей правоте и прямо заявлял своим противникам: «Сжечь — это не значит опровергнуть». Бруно был уверен, что потомки скажут о нем: «Он ставил выше всех наслаждений борьбу за истину». Последние слова его были «Я умираю мучеником добровольно».[32]

Вскоре после сожжения великого ученого и мыслителя, в 1610 г. Галилей начал свои блестящие телескопические открытия, которые вызвали исключительный интерес и крайнее удивление. Эти открытия наглядно доказали правоту Коперника и Бруно, что Земля вовсе не является единственным миром и, следовательно, все здание геоцентризма (значит, и антропоцентризма) рассыпалось в пух и прах.

Изобретение зрительной трубы, или телескопа, чрезвычайно расширило пределы физического зрения человека, и поэтому наука о небе сразу сделала такой скачок, какого ни разу не делала. При помощи этого оптического инструмента Галилей убедился в том, что «Луна не имеет гладкой полированной поверхности, но представляет неровности и возвышения подобно земной поверхности, покрыта огромными горами, глубокими пропастями и обрывами». Галилей даже определил высоту лунных гор на основании данных о длине их тени и таким образом показал, что Луна, подобно Земле, представляет собой темное тело, отражающее солнечный свет. Он обнаружил, что планеты имеют вид шаров, освещенных Солнцем, и при этом открыл, что планета Венера, в согласии с учением Коперника, принимает форму серпа и вообще, подобно Луне, видима в различных фазах. Из этого он совершенно правильно заключил, что планеты, как и Земля, представляют собой темные шары и что они, подобно Луне, светят лишь отраженным светом, полученным от Солнца.

Галилей также открыл четырех спутников Юпитера, которые обращаются вокруг этой планеты подобно тому, как Луна обращается вокруг Земли. Выходило, таким образом, что Юпитер гораздо «богаче» Земли: он имеет четыре луны и представляет как бы Солнечную систему в миниатюре, т. е. живое свидетельство правильности системы Коперника. Галилеем же (одновременно с другими астрономами) были открыты солнечные пятна, а также установлено, что они перемещаются, и это происходит вследствие вращения Солнца вокруг оси.

Наконец, Галилей обнаружил, что неподвижные звезды, в отличие от планет, остаются в зрительной трубе сверкающими точками, как чрезвычайно отдаленные солнца, обладающие самостоятельным светом. При этом он указал в «Звездном вестнике» на то, что зрительная труба свидетельствует о «существовании бесчисленного множества новых, невидимых до сих пор неподвижных звезд, далеко превосходящих численностью те, которые до настоящего времени могли быть усмотрены невооруженным глазом».

Это множество телескопических открытий привело к тому, что вопрос о правильности учения Коперника сделался центром научных споров. Галилей видел в своих открытиях блестящее доказательство истинности этого учения и яркое свидетельство провала «книжных философов», церковных «авторитетов», уверявших, что только «священное писание» и сочинения Аристотеля являются источником истины. В письме к принцу Чези в 1612 г. он гордо заявляет: «Я подозреваю, что астрономические открытия будут сигналом для похорон или, вернее, для страшного суда под ложной философией», т. е. над всей системой старых, освященных церковью взглядов на строение мира.

По своему мировоззрению Галилей был близок к Бруно и убежден в том, что планеты являются «землями», а звезды — «солнцами». Так, в 1626 г. в своей критике противника коперниканства Инголи он писал о звездах: «не будет ничего недопустимого, если мы примем, что все они по величине равны Солнцу, а некоторые еще и больше его; тогда, с разрешения вашего, что можем мы сказать без всякого преувеличения о тех величайших глубинах, в каких они должны находиться? Ибо неподвижные звезды, синьор Инголи, светятся их собственным светом… так что ничто не мешает нам называть и считать их солнцами».[33]

Наиболее невежественные, тупоумные представители обветшалых взглядов попросту отказывались смотреть в телескоп или объявляли все виденное Галилеем оптической иллюзией. Но были и такие, которые признали телескопические открытия Галилея, но старались «обезвредить» их, т. е. истолковать по-своему, — не в духе нового учения о мире. Так, иезуитская «Римская коллегия», являвшаяся влиятельным центром католической «науки», официально признала с некоторыми незначительными оговорками правильность открытий Галилея. Один из главарей римской инквизиции и цензуры иезуит кардинал Беллармин, по собственному признанию, «сам видел при помощи трубы некоторые очень удивительные вещи на Луне и на Венере». Однако у него не было все же полной уверенности в том, что увиденное им не оптический обман, и поэтому он 19 апреля 1611 г. официально обратился к астрономам «Римской коллегии» с вопросом, являются ли новые открытия Галилея «хорошо обоснованными или же только кажущимися и неистинными». И астрономы этой коллегии 24 апреля 1611 г. письменно ответили, что они в общем подтверждают то, что Галилей видел через трубу в мире неподвижных звезд, в Млечном пути, на Сатурне, Венере, Луне и Юпитере. При этом они совершенно обошли вопрос о значении этих открытий для подтверждения учения Коперника, тем более, что Беллармин и не поднимал вопроса о выводах из этих открытий. Они, конечно, считали для себя невозможным согласиться с мнением Галилея, что новые астрономические открытия, в особенности фазы Венеры, убедительно и наглядно говорят в пользу коперниковой системы мира.