Фундамент оптимизма

Практика показала: ошибочно считать, будто изобретательство — удел избранных. Оно доступно большинству, хотя и не всем дано достигнуть высот, на которые поднялся И. Кулибин или Т. Эдисон. Дипломированных инженеров и ученых у нас немногим более 4 миллионов, а в научно-технических обществах СССР — свыше 6 миллионов членов, еще больше — во Всесоюзном обществе изобретателей и рационализаторов. Там немало и «просто рабочих», которые обошли иных инженеров и ученых. Количество изобретений и рационализаторских предложений, внедренных в производство, выросло у нас с 200 тысяч в 1940 году до 4 миллионов в 1975-м, то есть в 20 раз. Экономия же от этих нововведений умножилась в 44 раза — с 90 миллионов рублей до 4 миллиардов за тот же период.

Но есть, есть и здесь еще не вскрытые резервы! Творческая отдача наших инженерно-технических работников вполне может увеличиться в 3–6 раз, подчеркивается в книге «Научно-техническая революция и преимущества социализма». В начале девятой пятилетки у нас регистрировалось менее 40 тысяч изобретении ежегодно. В США — около 70 тысяч. Правда, у нас надо прибавить еще миллионы рацпредложений, которые нередко выходят на уровень патентоспособности, разве только не заносятся в Государственный реестр. Как бы там ни было, у нас есть все возможности занимать здесь первое место в мире, а не просто быть среди стран-лидеров. Об огромной тяге к применению своих знаний свидетельствуют ежегодные смотры научно-технического творчества молодежи. В 1974 году на ВДНХ экспонировалось свыше 12 тысяч лучших из лучших образцов, отобранных на таких конкурсах со всей страны (против 2,5 тысячи в 1967 году).

Все больше стираются различия между физическим и умственным трудом. Творчески мыслить необходимо не только инженеру или ученому, но и рабочему. Сегодня у нас наладчики автоматических линий в машиностроении 90–95 процентов времени за смену тратят на умственный труд, связанный зачастую с принятием ответственных решений; 80–85 процентов — слесари контрольно-измерительных приборов; 70–80 процентов — машинисты цементных печей, сталевары, операторы прокатных станов…

«Рабочий хочет такой работы, где ему не надо думать», — уверял отец конвейера Г. Форд. Но вот что показывают социологические обследования в СССР. Рабочие охотно осваивают такую профессию, которая дает им возможность «поломать голову», мыслить на уровне техника, даже инженера. И неспроста сейчас заметно усилилась среди молодежи тяга в профессионально-технические училища. Там готовятся высококвалифицированные кадры для 70-миллионного советского рабочего класса, ставшего вдесятеро многочисленней, чем в 20-е годы, но еще больше изменившегося качественно. Из каждой сотни его представителей среднее и высшее образование ныне имеют почти 70 против 6 в 1939 году.

«То, что делают сегодня рядовой рабочий на заводе, колхозный механизатор, еще в недавнем прошлом считалось доступным только технику или инженеру, — отмечалось на Всесоюзном слете студентов. — Так шагнули вперед наша наука и техника, выросло профессионально мастерство людей. А жизнь идет вперед, идет очень быстро. И она предъявляет к нам, к каждому советскому человеку все более и более высокие требования».

И неспроста на XXV съезде подчеркивалась «необходимость серьезного совершенствования учебно-воспитательного процесса, даже определенной перестройки школьного обучения».

Научно-техническая революция, диктующая необходимость сделать систему образования еще совершенней, несет с собой не только новые требования, но и новые возможности. Много писалось об автоматах-педагогах, о целых комплексах, включающих электронно-вычислительные устройства, киноустановки, телевизоры, магнитофоны. О специальных программах и курсах, которые интенсифицирует обучение, делают его более эффективным, позволяя самостоятельно овладеть знаниями с помощью машины или же без нее, по книге, индивидуализируя этот процесс в зависимости от способностей и личных особенностей.

Доказано, что благодаря новым методам дети могут без особого напряжения научиться читать с двухлетнего возраста, писать — с трехлетнего; школьники первого класса одолевают начатки алгебры и экономики, третьего класса знакомятся с теорией относительности, пятого — с дифференциальным и интегральным исчислением, а в старших классах овладевают сложными разделами математики и физики, химии и биологии на уровне вузовских программ (по крайней мере, для первых курсов).

Чтобы разрешить проблемы, выдвинутые перед системой образования научно-технической революцией, мало одних лишь педагогических нововведений. Нужно опять-таки дальновидное общегосударственное планирование. Хотя бы потому, что сроки обучения охватывают две-три пятилетки. И контингенты будущих специалистов, которые готовятся сегодня, должны соответствовать количественно и качественно завтрашней структуре народного хозяйства, его ожидаемым потребностям в кадрах всех профилей.

Впрочем, разве социалистическое государство не доказало, что оно способно решать подобные проблемы наилучшим образом?

Итак, вполне реальная возможность повысить «творческий КПД» выпускников, как и воспрепятствовать удлинению сроков обучения, невзирая на стремительно растущий объем знаний. Ну а что противопоставить «мегабитовым бомбам»? Нужен настоящий переворот в индустрии информации, сравнимый с революцией, которую вызвало некогда изобретение книгопечатания.

Больше всего надежд возлагается на новую технику — прежде всего электронно-вычислительную. Создаются машины-переводчики, автоматизированные информационно-поисковые системы, электронные энциклопедии и справочники. Разрабатываются способы микрокопирования текстов; поговаривают о том, что прогресс радиоэлектроники рано или поздно приведет к сверхкомпактным и в то же время сверхвместительным хранилищам информации: так, не исключено, что тогда содержание всей Большой Советской Энциклопедии удастся втиснуть в объем булавочной головки. А космические ретрансляторы типа нашей «Молнии» помогут организовать поистине «молниеносный» обмен информацией между исследовательскими учреждениями, учебными заведениями, предприятиями и библиотеками в общегосударственных и даже в международных масштабах: небесный посредник моментально передаст нужный чертеж или текст в любой уголок страны прямо на телеэкран заказчика, минуя в случае надобности издательства, где рукописи могут залежаться и состариться еще до выхода в свет.

Все это проекты. И путь к их осуществлению нелегок и не скор. Но проблемы, связанные с ними, уже поставлены в повестку дня. Ибо уже сейчас 40–70 процентов всех расходов на науку могут теряться при неполном использовании и повторном получении ее результатов.

Таких проблем, понятно, немало. И для их решения требуется мобилизовать не только интеллектуальные усилия многочисленных исследовательских коллективов. Нужны все новые капиталовложения. Между тем они уже огромны. И продолжают увеличиваться. Но у любого общества, сколь бы богатым оно ни было, средства не безграничны. И проблема их наиболее разумного распределения всегда стояла и будет стоять перед финансовыми органами. Стоит она и перед нами. Конечно, ее решение в условиях плановой экономики упрощается. Но это отнюдь не значит, что оно дается без труда, даже если речь идет не обо всем бюджете в целом, а лишь об одной из многих его составных частей. Скажем, об ассигнованиях на науку. Ведь и в более узких рамках — например, в масштабах Академии наук СССР — тоже нелегко распределить народные деньги по всем многочисленным статьям расходов так, чтобы получить максимальный эффект.

Понятно, почему так важен здесь подход рачительного хозяина, знающего цену каждой копейке; подход не местнический, когда свои посевы на ниве знаний кажутся более значительными, чем любые прочие, а подлинно государственный — тот, что в каждом из нас смолоду воспитывается социалистическим обществом. И разве может он быть чужд нашим ученым, пусть даже по самому роду своей деятельности далеким от «всяких там бухгалтерских материй»? Даже там, где, казалось бы, не очень уместно ставить вопрос по-бухгалтерски прямо — дескать, расходы-то растут, а доходы?

В 1967 году под Серпуховом пущен новый ускоритель. Разгоняя заряженные частицы до скоростей, близких к предельно возможной — световой, он способен сообщать им энергию до 70 с лишним миллиардов электрон-вольт (70 гигаэлектрон-вольт, сокращенно — 70 Гэв). Тогда это была самая большая мощность в мире. Недавно в США сооружен ускоритель на 200 Гэв. А в СССР спроектирован ускоритель на 1000 Гэв.

Но чем мощнее эти сложнейшие машины, тем они дороже. Самый первый циклотрон (он был изобретен и собственноручно изготовлен американцем Э. Лоуренсом в 1930 году) имел довольно низкий потолок мощности — чуть больше тысячной доли Гэв. Зато и стоил всего 1000 долларов. На брукхейвенский синхрофазотрон мощностью 33 Гэв, в создании которого участвовали сотни фирм, затрачено 34 миллиона долларов — так сказать, по миллиону за один Гэв.

Как видно, соотношение между ассигнованиями и мощностью осталось в 60-е годы примерно таким же, как и в 30-е. Но насколько увеличились капиталовложения! За 30 лет — в десятки тысяч раз. Если они будут расти и впредь такими же темпами, то уже в ближайшие десятилетия лягут непосильным финансовым бременем на плечи любого, даже самого богатого государства. Ведь физикам хотелось бы иметь в своем распоряжении микроснаряды энергией в сотни тысяч и даже миллионы Гэв…

Конечно, без ускорителей не обойтись. Но нельзя ли обойтись без «гигантомании», которая стоит бешеных денег? Одна из возможностей — встречные пучки. Но здесь, пожалуй, лучше предоставить слово тому, под чьим руководством разрабатывается этот метод, — лауреату Ленинской премии академику Г. Будкеру, директору Института ядерной физики Сибирского отделения АН СССР.

Свою статью «Экономика микромира» на страницах «Правды» ученый начал с забавной реплики, услышанной на совещании, которое проходило лет двадцать пять назад в Дубне в связи с пуском одного из тамошних ускорителей. Кто-то из присутствующих предложил снять железнодорожную ветку, проложенную специально для подвоза оборудования (после монтажа установки, понятно, в линии уже не было никакой нужды). «Как это снять? — искрение изумился один из строителей. — А продукцию на чем вывозить будете?» Между тем все, что дал ускоритель с тех пор, за двадцать с лишним лет, — это фотографии ядерных реакций. Все они без особого труда поместились бы в одном портфеле.

Да, дело ускорителя — производить научную информацию, нечто эфемерное, и все же так ли уж наивен вопрос о его весомой продукции?

Светящаяся струя частиц, выпущенная из ускорителя в воздух, порождает клубы бурого дыма. Ибо делает возможной реакцию, которая при обычных условиях практически не протекает: азот соединяется с кислородом. Образуется вещество, которое служит ценным промышленным полупродуктом. И не за горами день, считает ученый, когда из многоэтажных бетонных коробок, где работают мощные ускорители, товарные составы начнут вывозить экономически выгодную крупнотоннажную продукцию — например, азотные удобрения. А пока…