Воображаемый друг

— Ладно, — согласился Ион. — Не испугаешься? Мы быстро вернемся. Думаю, что человек, напугавший тебя, не так грозен, как хочет это показать. В любом случае — поговорить надо!

— Угу, — согласилась Катя и подумала про себя: «Ох, уходите уже скорее!».

Ион легко коснулся ее плеча, когда шел мимо нее к выходу, а Тин проскользнул тихо, как тень, у него было сосредоточенное и испуганное лицо. Занавеска на двери качнулась и встала на место — стало тихо и пусто.

В ту же секунду Катя вытащила из кармана камень, села рядом с коробкой, разгребла хлам и, положив кристалл на дно, хорошенько переворошила мусор — теперь они ни за что не догадаются, что камень вынимали. Стало легко и свободно, она даже подпрыгнула на месте от радости, разминая затекшие руки, до этого словно сведенные судорогой. Сразу же захотелось пить и есть, и воздух уже не казался таким душным. Она открыла холодильник, достала бутылку воды, где на дне плескались последние капли, допила их, лишь слегка уняв жажду, и уселась на диван, болтая ногами.

Но радость, охватившая ее, очень скоро стала гаснуть. Ведь это была не настоящая радость. Темная радость, как иногда называла ее Катя. Такая же возникает, когда учитель ведет карандашом по строчкам журнала и ищет, кто сейчас пойдет отвечать, а ты вжимаешь голову в плечи и понимаешь, что вызов к доске равен двойке в дневнике. А рядом вжимает голову в плечи твой сосед по парте — он тоже не выучил урок и тоже боится. Но острие карандаша замирает на чьей-то фамилии и уже готово пронзить несчастного. Учитель называет фамилию, но не твою, а соседа, и он идет, сгорбившись, между рядами. Именно тогда в сердце ликует та же самая темная радость. Она вспыхивает, как спичка, вот только горит недолго.

Было невероятно тихо, так тихо, что, казалось, был слышен шелест каждой песчинки на полу. Кате чудилось, что прошла почти вечность с тех пор, как мальчики ушли. Нет, не надо было их отпускать. Надо было что-то придумать. Ион не видел человека-уголька, а она видела. Он страшный. Нет, он жуткий! Может быть, он их уже убил там и закапывает теперь тела в песок прямо среди грядок с голубянками. А потом там вырастут новые грибы, крепенькие, с синими, похожими на мозги, шляпками.

Катя всхлипнула. Как она могла поступить так трусливо. Это все камень! Проклятый камень! Она так стыдилась быть пойманной на воровстве, что предпочла отправить друзей навстречу гибели…

Нет, Ион сам хотел поговорить!

Нет, он просто не знал, не видел, надо было удержать его, надо было найти нужные слова…

Но он бы все равно пошел, он так уверен в себе, а что она могла сделать — она всего лишь маленькая девочка…

Маленькая предательница! Да она была счастлива, когда Ион шагнул в темноту.

Катя сжалась на диванчике, ей казалось, что темнота, окружающая купол, тянет к ней свои щупальца. И даже лампы под потолком горят уже не так ярко, словно неведомая сила вытягивает из пространства свет и тепло. Кате знакома была эта сила — невероятное чувство вины жгло ее изнутри. «Предательница, — шептала она. — Воровка…» И только это снова и снова.

В какую-то секунду она поверила, что Ион никогда больше не вернется. Ни в этом мире, ни в ее собственном она больше не увидит его. Она, наверное, просто не заслуживает такого чудесного, доброго и любящего друга. Если бы она только могла отмотать время назад, то ни за что никогда не стала бы обманывать и предавать…

И в этот момент занавеска у входа вздрогнула, пропуская внутрь сначала Тина, потом Иона, а потом… и человека-уголька. Катя вскрикнула. Сначала от радости, потом от удивления. Зачем они его привели? Ведь он опасен… Но потом, все потом!

Не помня себя от радости, она подбежала к Иону и прижалась к нему, обняла крепко-крепко, чувствуя, как возвращается покой и тепло.

— Ну-ну, — сказал он, обнимая в ответ и наклоняясь, чтобы поцеловать в макушку. — Испугалась все-таки? Нас всего несколько минут не было.

Человек-уголек, на которого Катя косилась с опаской, сейчас отчего-то не выглядел таким уж грозным. Более того, он снял капюшон и повязку с лица, и оказался молодым парнем, черноглазым, конечно, но не до жути. Он посмотрел на девочку и вдруг улыбнулся:

— Прости, я, кажется, тебя напугал. Не подумал даже, что со стороны могу выглядеть страшно для маленьких девочек. Я — Александр.

— Это наш сосед, — сказал Тин, заглядывая в холодильник и извлекая на свет пустую бутылку из-под воды. Он несколько секунд удивленно разглядывал ее, а потом отправил в мешок с мусором.

— Зачем он хотел тебя увидеть? — Катя на всякий случай взяла Иона за руку, и тот тихонько ее пожал в ответ. — Да еще в темноте. Может быть, ты и веришь ему, но я пока не очень…

Александр ухмыльнулся и картинно закатил глаза, кажется, оправдываться он явно не собирался.

— Сейчас мы все тебе объясним, — ответил Тин. — Надо только доделать кое-что, и чем быстрее, тем лучше…

Катя, изнывая от любопытства, присела на подлокотник дивана, а парни уже втроем уселись вокруг коробки с техническим мусором и в шесть рук принялись рыться в ней. Горка отсортированных деталей на полу росла, судя по всему, они точно знали, что делали.

— Вот же он! — воскликнул Тин, вытаскивая из коробки зеленый, блистающий гранями камень. — Ничего себе закопался. Я хоть и знал, что он здесь, но волноваться уже начал. Ведь без него ничего не получится.

Катя инстинктивно потянула на себя скомканный плед и надела его себе на голову.

— Ты чего? — удивился Тин, который как раз в этот момент поднял взгляд от коробки и застал эту странную пантомиму.

— Холодно, — буркнула девочка, расправляя ткань и заворачиваясь в нее. Холодно пока еще не было, поэтому она почти мгновенно покрылась капельками пота. Но, возможно, виной тому была не жара, а стыд…

Она старалась не смотреть на них, но когда посмотрела, то увидела, что Тин и Александр продолжают рыться в деталях, а Ион смотрит на нее. Смотрит и улыбается. Встретившись с ней взглядом, он кивнул, и Катя поняла, что он знал с самого начала. Знал и молчал, давая ей шанс все исправить.

Наконец отбор деталей был завершен, Тин убрал ткань, закрывающую станки, и Катя, хотя ничего не понимала в инженерной науке, поняла, что за станками этими часто работали и тщательно ухаживали за ними. Она с трудом могла представить, что можно изготавливать с их помощью, но хромированные детали были начищены до блеска, поверхности сияли чистотой, а реле, как только Тин щелкнул тумблерами, подключая электричество, исправно заработали.

Катя поняла, что это далеко не конец, придется еще долго сидеть и ждать, ждать и сидеть… Поэтому она тихонько ускользнула, мысленно пообещав Иону вернуться.

Учебники по-прежнему были разложены на столе. Катя взяла ручку, а потом, подумав минуту, вырвала из тетради по математике лист в клеточку. Почему-то листы в клеточку нравились ей гораздо больше, чем листы в строчку — эти прямые линии были дорогами, ведущими только в одном направлении, ограниченные сверху и снизу, они мешали творить. Другое дело листы в клетку — казалось, что они прятали в себе множество измерений, и можно было идти по ним и вверх, и вбок, и вглубь.

И вот она вырвала лист, мгновение смотрела на него, а потом, лишь коснувшись кончиком ручки бумаги, стала писать так быстро, что рука едва успевала следовать за мыслями.

«Девочка стояла в кромешной тьме, держала за руку своего друга и силилась рассмотреть хоть что-то…»

Она писала и писала, лишь иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание. И в такие секунды Катя думала: «Зачем я это делаю? И кто это прочитает, кроме меня? И написано-то как-то коряво…» Но история отказывалась оставаться внутри, она хотела быть записанной. А зачем, для чего — так ли уж важно? Оказывается, писать книгу — вот она самая огромная радость в жизни. Почему она раньше не подозревала об этом?

Катя очнулась лишь тогда, когда ворох листов был исписан и сложен стопочкой на столе. Девочка мимолетно подумала о том, что, наверное, надо было бы просто взять чистую тетрадь и начать писать в ней, а не терзать тетрадку по математике, которая к этому моменту стала совсем тоненькой. Но осознание того, что в тетради только определенное количество пустых страниц, давило. Вдруг, заполнив все-все страницы, она больше ничего не сможет придумать? Ей надо было знать, что страницы никогда не закончатся! И что всем историям, которые до поры до времени дремлют в ее сознании, найдется место…

И кстати, куда девался тот холод в груди, к которому она так привыкла, что почти перестала ощущать. Почему так весело и легко? Это было непривычно, но прекрасно! Катя вдруг захотела прыгать от радости, сама не понимая, что это за радость и откуда она взялась. Она только совершенно точно знала, что теперь радость никуда не денется от нее.

И радости было так много, что немедленно захотелось поделиться ей. Поэтому девочка заглянула в комнату к бабушке и, увидев, что она не спит, присела рядом и взяла ее за руку.

— Что, Катюня? — удивилась бабушка. — Что-то случилось?

— Ничего, бабушка. Просто захотелось посидеть с тобой…

— Ох, Катенька! Как я рада! А то ведь сил нет с тобой рядышком присесть, поговорить, как раньше. Только вот вечером набираюсь силенок, чтобы с твоей мамой побеседовать. Но это нужно… Отвлекаю ее, грустно ей сейчас очень, понимаешь? А ко мне ты не идешь, да я все знаю — что со стариками беседы-то вести… У молодых совсем другие заботы… Ну, что же мне тебе рассказать? Никаких событий у меня сейчас. А хочешь, расскажу, как мы в детстве через поле в школу ходили? Четыре километра и в дождь, и в снег… Или неинтересно?

— Интересно, интересно! — воскликнула Катя, удивляясь тому, как же она раньше не догадалась. Почему не пришла сама? Почему оставляла бабушку в одиночестве и томилась одиночеством сама, когда так просто было все изменить? Загадка…

Катя вернулась на Римм поздно вечером. Это был удивительный вечер, он тянулся и тянулся, напоминая детскую книгу, сложенную гармошкой — стоило открыть первую страницу, и книга вырывалась из рук, растянувшись и показывая все свои яркие картинки, спрятанные внутри. Она долго разговаривала с бабушкой, ни о чем и обо все понемногу. И мама вернулась в неожиданно приподнятом настроении. Достала из сумки шоколадку, сказав, что угостили. Шоколадка лежала на столе, выделяясь ярким пятном, а Катя и мама жарили картошку, смеялись и болтали веселые глупости. Кухню заполнял густой домашний запах, а сердце заполняла любовь.

И лишь умывшись, повесив одежду и юркнув под одеяло, Катя вспомнила про Римм. И вернулась туда, осторожно ступая по песку босыми ногами. Здесь уже давно наступила ночь, но в куполе мастерской никто не спал. Катя стояла снаружи, глядя, как подсвечивается изнутри пыльная занавесь у входа, свет был не желтым, а неожиданного зеленого оттенка. Слышались голоса, но в них не было тревоги или страха. Вот Катя даже услышала, как Тин засмеялся, и улыбнулась в ответ, понимая в этот момент, как сильно успела соскучиться. Она отодвинула ткань и вошла, застав всю компанию сидящими на диване. На столе стоял странный аппарат, собранный из тех деталей, что они выбирали из коробки с мусором. В середине, как волшебное яичко в гнездышке, сидел хорошо знакомый Кате зеленый кристалл. Именно он светился, окрашивая все в комнате в цвет изумруда.