Когда в задаче одни неизвестные

Старший лейтенант Павлычев

Павлычев лихо козырнул секретарю городского суда.

— Разрешите обратиться, Роза Николаевна?

Секретарь подавила улыбку — ярко накрашенные губы выровнялись в одну линию, властно повела глазами — по меньшей мере полковник, если не генерал.

— Что привело ко мне?

— Нужда, конечно, привела, Роза Николаевна, — сказал Павлычев. — Помните такого клиента горсуда, Мамбетова Калена, по кличке Девятый, а еще — Звонарь?

— Как же... Говорят, его вчера кто-то зарезал. Это правда?

— Коль до вас уже дошло — истинная правда.

— Эх, докатился парень. Трижды его судили — все мало? — На лице женщины досада, и это как-то тронуло Павлычева.

— Выходит — мало, — кивнул секретарю. — А пришел я — с председателем вашим говорили, есть разрешение, — пришел, чтобы посмотреть все дела, где фигурировал Мамбетов. Интересуемся лицами, с которыми он вместе садился на скамью подсудимых.

— Понятно, понятно... Посидите, сейчас загляну в архив.

Вернулась секретарь минут через пять. И сразу:

— Я все думаю о судьбе этого Мамбетова. — Положила папки на стол перед Павлычевым. — Опять и опять крутится все тот же вопрос: чего он хотел? Ну, попал под суд — вроде бы урок на всю жизнь. А он и второй, и третий раз лезет на скамью подсудимых... Одного раза мало? Еще захотелось?..

— И я желал бы знать, чего он хотел...

Устроился Павлычев в кабинете одного из судей — сейчас хозяина не было, он в отпуске. Открыл окно — сразу же пахнуло приятным свежим ветерком ранней осени.

Хотелось подольше постоять у открытого окна, но пересилил себя. Разложил на столе дела — в одном почти сотня листов, два других потолще. Глядя на эти грубые, серые папки, почему-то подумал о наследстве, которое оставляет после себя человек, и прежде всего — о странном наследстве.

Вон у тетки Серафимы — полон чулан каких-то старых примусов, пепельниц, подсвечников, с полдесятка керосиновых ламп разного калибра и разного вида, медная ступка почти с полметровым пестиком, бронзовые пряжки... Это от теткиного отца осталось — телеграфиста, сосланного сюда из Москвы еще при Николае Втором. Не раз Павлычев говорил тетке: «Давай выкинем всю эту муру». Тетка: «Не тронь, Вовка, пусть лежит. Как-никак — в наследство досталось...»

Говорила это тетка со смехом. И действительно — смешное для наших дней наследство.

Но забавное — ладно. А вот наследство Мамбетова-Звонаря... Выть хочется от него. Наследство Мамбетова — двадцать пять лет жизни, из них почти шесть отсидки, две ножевые раны, одна из которых привела к смерти, и вот эти три тома уголовных дел.

Павлычев достал сигарету, закурил, взялся за первое дело.

Мамбетову только исполнилось восемнадцать, только вступил человек в совершеннолетие — и пожалуйста, дерзкая кража в вагоне вместе с Имангали Кривым и Птичкой — Файзуллой Икрамовым. И пошел Мамбетов-Звонарь на два года в колонию.

Павлычев выписал в блокноте и Кривого, и Птичку, — может, как раз кто-то из них и отправил Мамбетова на тот свет. Полистал дело, выписал имена, фамилии и всех свидетелей — тут тоже может быть зацепка.

Второе дело. По амнистии выпустили дурака, а он опять за свое. Теперь уже разбойное нападение.

Павлычев глубоко затянулся несколько раз. Да, вот он каков, Мамбетов. Это — личность?.. А ведь в юриспруденции есть такой термин «личность преступника». Говорят: «светлая личность», «роль личности в истории» — личность в истории! Вот как высоко ставим мы слово «личность». И вдруг — «личность преступника». Термин, конечно, нужный, но для непривычного уха звучит странно.