Когда в задаче одни неизвестные

Капитан Кучеренко

Шамов зашел с заискивающей улыбкой.

— Я хотел бы к начальнику, к подполковнику Сарсенбаеву, — сказал он, переступив у порога с ноги на ногу. — Направили почему-то к вам.

— Подполковник занят. Я его заместитель, могу выслушать.

— Лучше все же самого начальника, — настаивал Шамов.

Кучеренко помедлил.

— Вот что, Шамов, не рядитесь, торговаться нам нечего. Я вам сообщил, подполковник занят. Либо со мной говорите, либо давайте распрощаемся.

— Нет, что вы... Я не торгуюсь. Просто я уже знаю товарища подполковника... Но я готов и с вами.

— Добре, садитесь. И, если не возражаете, попрошу ответить на несколько вопросов, потом выслушаю вас. Не возражаете?

— Нет, нет, пожалуйста, — с готовностью согласился Шамов.

— Так вот, я буду называть имена, фамилии, клички, вы будете говорить, знаете это лицо или нет.

— Хорошо, пожалуйста.

— Итак... Уваров Сергей.

— Нет, не знаю.

Кучеренко назвал еще пять-шесть имен, какие пришли в голову, Шамов односложно: «Нет, нет».

— А Нургалиева Файзуллу, по прозвищу Футболист, знаете? — спросил капитан дальше.

— Видел со Звонарем. Один раз видел.

— О чем с ним говорили?

— Да ни о чем. Познакомил Звонарь. «Как дела?» — и разошлись.

— Что знаете о Футболисте?

— Не знаю... Усики — и все.

— Добре. Идем дальше... Тихоня, или Жусупов Ергешбай.

— Нет, не знаю.

— Сашуня Толстый.

— Не знаю.

— Джанибек Умырзаков.

— Нет.

— Линьков Кузьма Савельевич.

— Нет, и этого не знаю.

— Рахим, Рахимбек Аскаров.

— Нет... — Легкая заминка, а может, просто показалось. — Этого тоже не знаю.

— Шамовка.

— Н-н... — Шамов натянуто рассмеялся. — Этого знаю.

— Почему у вас такая кличка?

— Не кличка, товарищ капитан, прозвище еще со школы... Знаете, как там: Шамов — значит, Шамовка.

— Что ж, возможно. А на досуге все-таки переберите в памяти своих знакомых, может, что-нибудь подскажете нам.

— Хорошо, постараюсь.

— Теперь, пожалуйста, излагайте, что вы хотели.

Шамов уселся половчее.

— Я все думал, прикидывал... Не пускаете вы меня из Кзыл-Орды по одному-единственному мотиву, считаете, что я знаю, кто ударил ножом Звонаря. Да, я видел и Звонаря, и другого. Но было темновато, и того, другого, я не разглядел толком. Об этом и сказал товарищу подполковнику. Но он мне не верит... Теперь смотрите, что получается. Я не могу ничем доказать, что не знаю того, с ножом, который ударил Звонаря, вы не можете доказать, что я знаю. И, предположим, я без конца стою на своем — а иначе я и не могу, потому что это правда, — вы — на своем. Так ведь может быть до окончания века, так я сто лет никуда не сумею выехать из города.

— Что же вы хотите от нас? — спросил Кучеренко.

— Просил бы разрешить мне поехать в отпуск. Слышал, если что-то недоказано — это в пользу обвиняемого, то есть, в данном случае, в мою пользу. Так что, думаю, будет правильно, если вы распрощаетесь со мной, и я поставлю точку на этом своем маленьком приключении. Было — и нет.

— Что у вас еще?

— Больше ничего... Я не обижусь на вас, если на том все кончится.

— Интересно, — усмехнулся Кучеренко. — Откуда вы взяли, гражданин Шамов, что мы не сможем доказать, знаете вы преступника или не знаете?

— Это же просто. Как вы залезете в мою голову?

— А зачем нам лезть в вашу голову?

— Как же иначе?

Кучеренко снова усмехнулся.

— А вот так. Стоит лишь тщательно проверить, знал ли вас убийца раньше, до свершения преступления, установить, как коротко вы были знакомы друг с другом — вот и все. Мамбетова-то вы узнали, если убийца вам знаком — и его узнали. Так ведь?

— Нет... Хотя... Для того, чтобы говорить о моих знакомых, надо сначала поймать преступника.

Кучеренко заметил: глаза у Шамова посветлели.

— Что ж, добре. Вроде логично рассуждаете, — согласился с Шамовым. — Мы надеялись с вашей помощью быстрее изолировать преступника. Вы отказываетесь нам помочь. Теперь картина меняется. Теперь с помощью лица, поднявшего нож на Мамбетова, мы думаем узнать, знаком ли он с вами.

— Но неужели вы поверите преступнику?

— Смотря в чем. К тому же, вы ведь могли встречаться со знакомым вам убийцей при третьих лицах, их показания также помогут нам. Не так ли?

— Но я... — Шамов слегка покраснел. Посмотрел поверх головы Кучеренко.

— Что же хотели сказать? — поинтересовался Кучеренко.

— Ну, а преступник... Где он?

— Разыщем, не волнуйтесь. У вас будет возможность убедиться в этом.

Шамов посмотрел на свои руки, помолчал.

— У вас все? — спросил Кучеренко.

— Да, чего же, — сдавленно ответил Шамов. — Все у меня...

— Значит так, — жестко сказал Кучеренко, — пустите меня на Черное море, а убийца пусть гуляет на свободе?

— Зачем так грубо?..

Кучеренко встал, резко отодвинул стул, шагнул от стола. Снова сел.

— Да, нельзя не согласиться — хлопотно быть свидетелем, очень хлопотно... Иногда даже опасно. Но кто сказал, гражданин Шамов — если вы, конечно, настоящий гражданин своей страны, — кто сказал, что все обязанности гражданские можно выполнять, лежа на боку?.. Как это там? «Кукареку, царствуй, лежа на боку...» И у вас так? Но вам, наверное, известно, что в нашей Конституции записано: защита Отечества — священный долг каждого гражданина СССР? И, наверное, так же известно, что при исполнении этого долга могут и убить?

— Это вы... уж слишком хватили, — хохотнул Шамов. — Это совсем разное — защита Отечества и...

— Подождите, — перебил Кучеренко. — Дабы утверждать что-то, надо вдуматься в существо дела... Значит, нападут на Отечество — надо защищать его. С этим вы согласны?

— Какой разговор?.. Это...

— А если бандит нападет на близкого вам человека, скажем, на жену, — будете защищать?

— Еще чего? Конечно, буду.

— А на вашего знакомого нападут?

— Какой разговор...

— Ну, а если на незнакомого гражданина?

— Понятно, куда гнете... Только получать за дядю нож в живот...

— Ага, не хочется? Пусть получают милиционеры?

— Ну зачем...

— Затем, гражданин Шамов — если вы действительно гражданин... Где уж вам вступиться за раненого — вы трусливо убежали... А если бы вовремя помогли ему, возможно, человек остался бы в живых...

— Не я же его...

Кучеренко стиснул зубы, помедлил.

— Обидно за вас, Шамов... Вам бы и рыбы наловить, и ног не замочить. Вас надо привлечь к ответственности за то, что бросили человека в беде... Но вы вроде и понимать не хотите, что бросили. Вы, небось, считаете себя человеком неплохим — и посмеиваетесь над высокими понятиями «гражданин», «отечество». Для вас, этакого образованного молодого человека, все эти понятия — чего там, вы их переросли...

— Товарищ капитан, — покривился Шамов, — так можно...

— Можно, можно, — перебил Кучеренко. — С вами, как у нас говорят, хочь сядь да плачь, хочь стоячи кричи. С вами можно дойти бог знает до чего... Только запомните, Шамов, настоящий человек — обязательно настоящий гражданин своей страны. Так было во все времена, наше — тем более. Тем более — потому что проявлению гражданственности у нас предоставлен простор неограниченный...

— Все учите, товарищ капитан?

— К сожалению, приходится — вас не научили этому ни в школе, ни в депо. На этой политграмоте наша жизнь держится. Человеку со средним образованием такое надо бы понимать.

— А чего тут не понимать? Это для первачков.

— Эх, гражданин Шамов, — покачал головой Кучеренко, — вы, вдобавок ко всему, зазнайка, нескромный человек. Я бы на вашем месте все же подумал над тем, что вам говорят... Да, да — не кривитесь: що правда, то не грех и сказать. Я бы все же посоветовал подумать, с чего начинается гражданин и с чего — обыватель. Полезно... Очень полезно...