Безмолвный свидетель

* * *

Время близилось к обеду, Федя сидел у себя в кабинете, ожидая звонка судебного медика Виктора Северина, и вспоминал, о чем говорили на утреннем совещании, — комиссар был недоволен, что убийцу Лагунова до сих пор не разыскали. «Тут мне спортсмены все телефоны оборвали», — сказал комиссар и с укоризной поглядел в сторону Микушева.

Николай Петрович молчал, что-то записывал в блокнот, да и что он мог ответить? Но он сказал, что опрошено уже много людей, и Тобольский, видимо, невиновен... Однако это прозвучало неутешительно. Убийца-то, следовательно, на свободе...

И вот сейчас они сидели в кабинете тет-а-тет, Мезенцев и Микушев, и глядели друг на друга как на очной ставке....

— Ну что ж, Федя, поехали к Алле Акининой.

Когда они вышли, небо затянуло облаками. Облака мрачнели-мрачнели и стали, видимо, слишком тяжелыми, чтобы висеть в небе. И вот уже раздались первые раскаты грома, тучи вздрогнули, и радостные капли крупного летнего дождя ударили о сухую землю. Дождь припустил вовсю. Но в это время Микушев и Мезенцев уже сидели в однокомнатной квартире Аллы Акининой.

Федя Мезенцев присматривался к Алле. Ее стройную фигуру плотно обтягивало зеленое в белых цветочках платье. Она взмахнула тонкими руками, словно откинула крышку рояля и прикоснулась к клавишам... И сразу Федя вспомнил письмо Березуцкого. «...И если мне станет грустно в дальней дороге, я хочу, чтобы рядом со мной была ты...»

На вид Алле было лет девятнадцать-двадцать. Она сидела на диване, слегка наклонив голову. Ей хотелось дарить цветы. Все цветы, которые росли у окна на клумбе и стояли в горшочках на подоконнике — крупные махровые белоснежные мальвы, пестрые, любующиеся своей красотой георгины, полуосыпавшиеся, изнывающие от жары розовые маргаритки и ярко-красные китайские розаны со странными темно-зелеными листьями, похожими на маленькие продолговатые сердца...

Но Мезенцев спросил:

— Когда вы последний раз видели Леню Березуцкого?

— А что, с Леней что-нибудь случилось? — озабоченно проговорила Алла. — И откуда вы его знаете?

— С ним ничего не случилось, — сказал Мезенцев. — Так когда вы видели его?

— Неделю назад.

— Какого дня?

— В четверг.

— Где живет Березуцкий?

— А вы что, допрашиваете меня?

— Нет, задаем вопросы.

— Он живет на улице Четырех тополей. Это недалеко отсюда. Улица Четырех тополей, дом номер семнадцать. Но сейчас его нет дома.

— А где он?

— В туристическом лагере. Он же альпинист. У них учебные сборы.

Микушев глядел в большое зеркало, висевшее на стене, — в нем отражалась только часть комнаты — туалетный столик, радиоприемник, стоявший на тумбочке, и спинка широкой тахты, на которой сидела Алла. И Микушев, искоса бросавший взгляды в зеркало, любовался лицом Аллы — ее кофейного цвета глазами, блестевшими глянцевито-холодно и бесстрастно, и крохотным серпиком розовых губ; синим пунктиром бровей, черкнувшим по невысокому лбу, и строго-стройными линиями худенькой шеи. Лицо ее, отраженное в зеркале, отливало тусклым серебром и казалось плоским, нарисованным, а от этого еще более прекрасным.

— Извините, Алла, вы любите Березуцкого? — спросил Микушев.

Она словно бы не расслышала, только лицо ее чуть потемнело, будто в комнате притушили свет.

— Это мое личное дело.

Наступила неловкая пауза.

— И все-таки, вы любите Березуцкого? — повторил вопрос Микушев.

— Я бы не хотела отвечать.

— Убит человек, и мы должны знать все, что касается...

— Понимаю... — прервала Микушева Алла, поправляя прическу. — Я его не люблю.

Она вынула из пачки сигарету и закурила.

— А Лагунова любили?

— Нет, но он мне нравился.

— Зачем вы показали Лагунову письмо Березуцкого?

— А откуда вы знаете? Впрочем... Ну, выпила больше положенного, — вспыхнула она. — Такой ответ вас устраивает?

— Нас устраивает любой правдивый ответ, — сказал Микушев.

— Правда? Так вот, вы должны учесть... Ленька такой наивный. Он не такой, как все! Он как тень за мной ходил. Он мне странное письмо написал... называл меня Беатриче... Я... Я...

Она замолчала.

— Так зачем же вы показали письмо Лагунову? — спросил Микушев.

— Зачем показала письмо? С пьяных глаз... Но я не хотела этого делать... Не хотела! Понятно? — Алла нетерпеливо сверкнула глазами, — а вообще, что вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?

— Когда личная жизнь одного связана с жизнью и смертью другого, можно и вмешаться, — сказал Федя.

Алла поднялась с тахты, поправила волосы, падавшие на лоб, и медленно двинулась к столу, за которым сидели Мезенцев и Микушев.

— Что вы хотите этим сказать? — тихо спросила она.

— Ничего, — успокоил ее Микушев. — Только скажите, Лагунов и Березуцкий встречались когда-нибудь?

— Нет, никогда.

— А знали друг друга?

— Да, вроде раза два виделись.

— А Тобольский знал Березуцкого?

— Нет, не знал, — быстро проговорила она. — А Ленька... Да как вы можете подозревать его? Он же мухи не обидит. Это же смешно!

— Никто не подозревает Березуцкого, откуда вы это взяли? — удивился Микушев.

— Скажите, Алла, — произнес Мезенцев, — как вы считаете, мог ли Тобольский убить Лагунова?

— Не знаю, — отрывисто сказала Акинина. — Может быть, и мог. Алик очень злопамятный. Хотя они и были с Генкой друзья — водой не разольёшь.

— И еще один вопрос, Алла.

Федя достал из кармана фотографию — снимок с рисунка художника. Это был предполагаемый портрет парня, покупавшего газеты в центральном киоске. Федя показал его Алле и только хотел спросить ее, не знает ли она такого человека, как она усмехнулась.

— Похож. Но не очень.

«Что значит похож?» — подумал Мезенцев и спросил:

— А на кого?

— На кого! Уж не на вас, конечно, а на Леню... На Березуцкого... А кто рисовал?

— Рисовал? Один... один художник... — пытаясь скрыть растерянность, произнес Мезенцев.

...До горотдела милиции они ехали молча.

Было решено, что назавтра Микушев с утра отправится к Березуцкому. Мезенцев поедет на турбазу. И если альпинисты еще не штурмуют вершину, Федя поговорит там с Леней Березуцким. Значит, это он покупает газету, но не пришел за ней во вторник. Ну да, ведь Леня находился на турбазе. Поэтому и Лагунова видеть не мог.

Рано утром Николай Петрович Микушев уже стучал в калитку дома, где жил Березуцкий.

Открыл ему плотный широкоплечий мужчина лет пятидесяти в новенькой форме военного летчика. Из-под кустистых бровей на Микушева глянули умные, серьёзные глаза. Мужчина был чем-то взволнован.

— Товарищ подполковник... — Микушев замялся. — Я не ошибся адресом? Мне нужен Березуцкий.

— Я Березуцкий? Заходите, — летчик пригласил Микушева во двор. — А вы, извините, откуда?

— Я из милиции, — Николай Петрович протянул ему руку. — Познакомимся. Майор Микушев.

— Ага-а! — Березуцкий развел руками. — Оперативно вы работаете. Так, значит, вам все уже известно!

«А что нам должно быть известно»? — подумал Микушев.

— Я говорю о «Волге», — продолжал Березуцкий. — Машина у меня исчезла.

— Когда это случилось? — быстро спросил Микушев.

— Не знаю. Я только с работы вернулся. Вчера утром я на ней ездил.

— Ворота у вас запираются изнутри?

— Да.

— А ключи от гаража у кого хранятся?

— У нас два ключа — один у меня, другой у сына. Он сейчас в туристическом лагере.

— А ключи от машины?

— Я их держу в ящике письменного стола.

— Где они сейчас?

— На месте.

— Извините, не знаю вашего имени-отчества, — сказал Микушев.

— Алексей Степанович.

— Алексей Степанович, вы не звонили в милицию? A-а... Сами туда хотели идти... У вас есть телефон? Разрешите позвонить.

— Пожалуйста.

Они пересекли двор и зашли в дом. Телефон стоял на столике в гостиной.

— Номер вашей машины и телефона? — Микушев вопросительно взглянул на Березуцкого.

— ТНЖ 07-53. Зеленая «Волга».

Микушев поднял трубку и набрал номер.

— Дежурный? Майор Микушев говорит. Угнали машину. Запишите. «Волга». Цвет зеленый. Номерной знак ТНЖ 07-53. К дому Березуцкого, улица Четырех тополей, семнадцать, пусть вышлют эксперта. Если что — звоните по телефону прямо сюда. Запишите номер...

Микушев положил трубку на рычаг, поднял голову и увидел, что Березуцкий как-то растерянно смотрит на него.

— Вы разве не знали, что у меня угнали машину? — проговорил Березуцкий.

— Не знал.

— А зачем же вы приехали?

— Я хотел поговорить о вашем сыне.

— О моем сыне? — встревожился Березуцкий.

— Да... Не беспокойтесь, с ним ничего не случилось. Ваш сын дружит с Аллой Акининой... И нам хотелось бы узнать...

— Как вы сказали? Алла? Я не знаю ее. Леня никогда не говорил о ней. А что все-таки произошло?

— Мы ведем расследование, — сказал Микушев. — В роще на левом берегу Алара убит Геннадий Лагунов, студент физкультурного института. Алла Акинина хорошо знала Лагунова. А поскольку ваш сын дружит с Аллой, нам хотелось бы с ним поговорить и с ...вами тоже. Но честно говоря, я думал что вы знаете об их дружбе.

— У нас с сыном нет тайн друг от друга, — растерянно произнес Березуцкий. — Странно, что он мне ничего не рассказывал. А убийцу нашли?

— Нет, — сказал Микушев. — К сожалению, пока не нашли. Но ведется расследование...

Березуцкий задумался.

— Леня в туристическом лагере, — сказал он. — Если он вам чем-то может быть полезен, вы можете съездить туда. Лучше сейчас — через неделю они начнут штурмовать вершину. Да что же мы здесь стоим? Идемте в соседнюю комнату. Там у нас библиотека.

Книг в библиотеке было немного — стеллаж прилепился лишь к одной стене, а остальные три сплошь были увешены фотографиями. И на каждой — горы, вершины, вершины...

Фотографу, видимо профессиональному, великолепно удались снимки — каждый горный пейзаж был снят естественно и просто — снег сиял ослепительно, казавшийся реально ощутимым воздух над вершинами был чист и прозрачен, а с мокрых валунов хотелось смахнуть росу. Живые великолепные картины настолько захватывали, что Микушеву казалось, будто он сам вскарабкался на скалы и вот сейчас взгляд его скользит от одной вершины к другой. Было что-то величественное в этой силе, поднявшейся выше орлов, выше облаков — скалы вонзались в небо остро, в суровой торжественности. Кое-где среди скал огромными белыми массивами застыли в коварной притворности лавины. Он вспомнил — недавно в газетах писали, как одна такая лавина сорвалась в швейцарских Альпах, и погиб едва ли не целый альпинистский лагерь.

Он подумал о Лене Березуцком, который сейчас в горах, и о его товарищах, решившихся на штурм неизвестности, ибо каждый поход — это рискованная неизвестность. Он подумал также, как эти люди неистребимо любят жизнь, а такая любовь свойственна лишь тем, кто привык глядеть в лицо опасности.

Микушев разглядывал книги, стоявшие на полках. Книжки были самые разные — «Этюды о природе человека» Мечникова, «Солнце, жизнь и хлорофилл» Тимирязева, второй том «Опытов» Монтеня, томик Рэя Брэдбери. Коричневые компактные книжечки из серии «Библиотека практического врача», специальные исследования по медицине.

Обложки книг, как окна. Откроешь и можно заглянуть в неведомый мир. Микушев вытащил тоненькую книжечку — Ален Бомбар «За бортом по своей воле». И еще не перевернул он обложку и не прочел ни одной строки, а уже встал перед глазами пугающе-нескончаемый океан, и увидел он крохотную шлюпку и накатывающуюся на нее в могучем немом реве огромную волну...