Презумпция невиновности

9

Всегда любопытно посмотреть на человека, которого еще не видел, но о котором уже сложилось определенное представление. Но на этот раз внешнее сходство между оригиналом и созданным в моем воображении обликом этого человека было несовместимым. Я представлял его еще моложавым, статным мужчиной, а в кабинет вошел в сопровождении сержанта милиции сгорбленный, неряшливо одетый пожилой человек. Он покорно сел на предложенный стул и принялся неторопливо рассматривать меня. Его обрюзгшее, заросшее трехдневной щетиной лицо было равнодушным, каким-то безучастным ко всему, словно окаменевшим.

Я достал из папки протокол допроса, положил его перед собой на стол, спросил:

— Ваша фамилия, имя, отчество?

Мужчина сглотнул слюну — его острый, похожий на осколок горлышка бутылки кадык качнулся вверх-вниз и занял прежнее, подобающее ему положение на давно не мытой морщинистой шее.

— Назовите свою фамилию, — повторил я.

— Халецкий.

— Я спрашиваю о настоящей фамилии!

Мужчина усмехнулся, кивнул рыжей головой в сторону Неклюдова, сипло сказал:

— Вон майор знает, сколько у меня фамилий.

— Ну, если вы запамятовали свою настоящую фамилию, тогда я напомню вам ее, гражданин... Седлюк!

Нет, он не вздрогнул, не вскочил со стула. Он только на секунду задержал на моем лице взгляд и отвернулся, равнодушно бросил:

— Вроде, насколько помню, такой фамилии у меня не было. Впрочем, возможно, действительно запамятовал...

— А ведь такую фамилию вы носили в сорок пятом. Под Тернополем, — сказал я. — Кстати, есть у меня ваша фотокарточка тех лет. Вот, пожалуйста, взгляните.

Мужчина взял из моих рук фотографию, долго и внимательно рассматривал ее и, возвращая, с тем же равнодушием пожал плечами:

— Нет, это не я.

— Назначим экспертизу.

— Это ваше дело.

— А вас в Тернополе помнят. Говорил я с Иваном Тимофеевичем Стрельцовым, да и с другими, ныне здравствующими, вашими приятелями довелось встречаться.

Он задумчиво рассматривал свои ногти и, казалось, не слышал моих слов. Я пожалел о сказанном: в конце концов, мое дело раскрыть убийство, а не изобличать сидевшего передо мной человека в его участии в банде — этим займутся работники КГБ. Но тут Седлюк (я уже не сомневался, что это был он) вскинул на меня глаза и сдержанно сказал:

— Я никогда не был в Тернополе, и если вы думаете, что я, как плотвичка, клюну на ваш крючок, то глубоко ошибаетесь. Я не плотва и не глупый карась, я — вьюн! Скользкий, тертый во многих водоемах вьюн! И поэтому меня взять трудно: выскользну, не удержите...

И тут молчавший до сих пор Неклюдов вмешался в допрос.

— У нас не только вьюны, но и сомы, даже акулы бывали, — сообщил он и, встав из-за стола, шагнул к Седлюку, раздраженно сказал: — И не такие орешки раскалывали! Ты лучше не тяни резину, старик, а рассказывай обо всем, что натворил за свою пакостную жизнь. Круг доказательств против тебя замкнулся намертво. И посему тебе остается только одно: выложить всю правду. Только этим и облегчишь свою участь!..

Седлюк вскинул подбородок, кадык вынырнул из-под воротника засаленной, неопределенного цвета рубашки и своим острием натянул кирпичную кожу, отчего на шее сгладились, почти пропали старческие морщины.

— Какой круг? Какая правда? — сипло заверещал Седлюк. — Нету правды на свете! Нету! И круга тоже никакого нету! И политику мне не пришьете! Не выйдет, начальнички уважаемые! Не выйдет!..

Я посмотрел на возбужденных Седлюка и Неклюдова и вздохнул. Допрос пришлось прервать. Седлюка отвели в камеру.

Утро следующего дня для меня началось с неприятного разговора с Черевачом.

— Вот что, Черевач, — жестко сказал я, едва он вошел в кабинет. — Где триста рублей, которые вы прихватили на хуторе в Новоселках?

— Никаких денег я там не брал! — со злостью заявил Черевач. — Я и так ради вашего благополучия взял было грех на свою душу — сознался в не совершенном мною убийстве. Теперь вы еще какие-то деньги мне пришиваете!..

— Слушайте, Черевач, у меня сегодня нет времени возиться с вами. Добром прошу: верните вдове деньги, она ведь без копейки осталась. Неужели у вас нет ни капли совести?

— Совести? — криво усмехнулся Черевач. — А вас и майора Неклюдова мучает совесть? Ведь вы безвинного человека чуть было в тюрьму не загнали!

Я хотел ответить Черевачу, что он не имеет права судить о всех работниках уголовного розыска по действиям одного майора Неклюдова, но промолчал. К чему говорить об этом? Каждый из нас отвечает за всех, как и все за одного.

— Кроме того я не понимаю вот чего, — продолжал Черевач. — Вы задержали убийцу, вот и спрашивайте у него о деньгах!

— Хватит, Черевач! — хлопнул я ладонью по столу. — Не такой уж вы паинька. И запомните одно: в уголовном розыске глупцов не держат, им здесь делать нечего. И если я спрашиваю о деньгах именно у вас, значит, мы кое-чем располагаем! Да, задержанный нами преступник, возможно, тоже рылся в шкафу, но искал там другое. А вы просто воспользовались случаем. Короче, где триста рублей? Ну!

Черевач опустил голову, покаянно вздохнул, сказал:

— Часть распустил, остальные сейчас принесу. Я мигом.

— Не спешите. С вами пойдет наш работник, — я снял трубку телефона, набрал номер...

С завтрака вернулся Неклюдов.

— Грязновато в вашей столовой, — заметил он. — Обедаю и ужинаю в ресторане, а вот утром негде толково поесть. Почему бы, скажем, ресторан открывать не в двенадцать, а хотя бы в восемь часов?

— Эти вопросы местный уголовный розыск не решает. Обратись к председателю райпотребсоюза.

— Звонил вчера. Пообещали навести порядок в столовой, да, видно, еще руки не дошли.

Неклюдов уселся за стол, достал из папки бумаги, сказал:

— Сейчас из ИВС приведут Кондрашука. Я дал команду дежурному.

Спустя несколько минут помощник дежурного по отделу привел высокого краснолицего мужчину в помятом хлопчатобумажном костюме.

— Как отдыхалось, Кондрашук? — спросил Неклюдов.

— Не на домашней перине ведь, — хмуро ответил тот.

— Садись. Подумал над моими словами?

— А чего мне думать? — пожал плечами Кондрашук, присаживаясь на стул. — Что знал, то сказал, добавить нечего.

— Ничего ты еще не сказал. За связь с какой бандой судили?

— В Тернополе судили, — буркнул Кондрашук и после паузы добавил: — Какая это связь была? Раза два зашли они ко мне на хутор. Угостил, конечно. А что оставалось делать?

— Значит, Ковальчука и Седлюка ты знал?

— Я у них фамилий не спрашивал.

— Не темни.

— Ну, знал, так и что? Я людей вместе с ними не грабил и не убивал!

— Когда к тебе Седлюк приехал?

— Первого июня.

— В какое время?

— Утром.

— Вечером он уходил из дома?

— Да он, когда приехал, всего лишь часа два пробыл. Мы распили бутылку водки, и он ушел в город. А вернулся только под утро.

— Что принес с собой?

— Я не видел, спал.

— Говори правду!

— Я не вру. Не видел, что он принес. Назавтра он весь день просидел дома. Пили мы с ним. А ночью, когда он спал, я вытащил из кармана его пиджака деньги и кольца. И сразу же ушел из дома. Боялся я Седлюка...

Я взглядом попросил у Неклюдова разрешения задать Кондрашуку несколько вопросов. Неклюдов согласно кивнул головой. Я спросил:

— Скажите, Кондрашук, с Дивнелем вы часто встречались?

— Два раза. Я только этой весной узнал, что он в нашем районе живет. Случайно на улице города встретил и узнал: он за эти годы мало изменился.

— Седлюк говорил, где живет?

— Нет, не говорил, да я и не спрашивал.

— А как он нашел вас? Ведь раньше вы жили в Тернопольской области. Или, быть может, переписывались с ним?

— Да не переписывались мы! А мой адрес он мог узнать и в адресном бюро, — угрюмо ответил Кондрашук, и в его голосе я уловил тревогу.

— И еще один вопрос, Кондрашук. Деньги и кольца вы сами взяли, или Седлюк их дал вам?

Кондрашук заерзал на стуле. Я уже начал догадываться, что на след Дивнеля-Ковальчука Седлюка навел скорее всего Кондрашук. И сейчас я понимал его: признаться, что Седлюк дал ему деньги и ценности, значит, подписать себе приговор в соучастии в убийстве...

— Итак, я жду, Кондрашук, вашего ответа!

— Я же сказал: сам взял! — И Кондрашук со злостью посмотрел на меня...