Презумпция невиновности

8

Оперативная группа с обыска вернулась в десятом часу вечера. Козловский молча положил перед нами с Гуриным на стол сверток, развернул его. В нем оказались зеленая мужская куртка с золотистыми металлическими пуговицами, одна из которых отсутствовала, кирзовые сапоги и ботинки без шнурков.

Гурин с интересом осмотрел содержимое свертка, пожал Козловскому руку и снял трубку внутреннего телефона, негромко приказал:

— Эксперта-криминалиста сюда. Живо!

Козловский присел к столу, достал из папки протокол обыска, протянул его Гурину, пояснил:

— Куртку и обувь обнаружили на сеновале. Все тщательно вымыто, поэтому, боюсь, что криминалист нам мало чем поможет.

— Поможет, — заверил его Гурин и спросил: — Что говорит Статкевич-старший?

— Сперва вообще разыграл сцену возмущения, когда мы явились к нему, грозил всяческими карами. Потом, когда нашли куртку, сапоги и ботинки, стих, прикинулся этаким Иваном-непомнящим, заявил, что все это не его, и кто затащил эти вещи к нему на сеновал, понятия не имеет. Я привез его в отдел.

В кабинет вошел эксперт-криминалист старший лейтенант Коризна, кивнул нам и сразу же направился к свертку. Внимательно осмотрев куртку и обувь, удовлетворенно гмыкнул, сообщил нам:

— Замывали тщательно, мыла и воды не пожалели, но следы крови полностью не уничтожили — они остались в локтевом шве куртки и в трещинах каблука сапога. Экспертизу, конечно, нужно провести срочно?

— Да, весьма срочно, Николай Сергеевич, — подтвердил Гурин.

— Хорошо, сейчас же и приступлю.

Коризна, прихватив с собой сверток, покинул кабинет. Гурин сказал Козловскому:

— Веди своего подопечного, говорить с ним начнем.

Статкевич оказался высоким, спортивного склада мужчиной с черной курчавой бородой на грубом, кирпичного цвета лице. В бороде и на висках уже серебрилась седина.

— Садитесь, Статкевич, — кивнул Гурин на стул у окна.

Статкевич окинул нас хмурым взглядом и молча сел на предложенный стул, расстегнул полы серого полупальто с шалевым воротником, сдернул с головы меховую шапку, повертев ее в руках, положил на подоконник.

«В облике его нет ничего схожего с сыном, — механически отметил я, рассматривая Статкевича-старшего. — Совершенно разные люди!..»

— Скажите, Статкевич, кому принадлежат куртка, ботинки и сапоги, обнаруженные при обыске на вашем сеновале? — приступил к допросу Гурин.

— Не знаю, — односложно, с нескрываемой злостью ответил Статкевич.

— Ну-у, — удивленно вскинул брови Гурин. — В таком ключе разговор у нас не пойдет!

— А я, может, вообще не хочу вести с вами разговоры! — отрезал Статкевич.

— Ну что ж. Тогда мы так и зафиксируем: от дачи показаний отказался. Но такой отказ нужно чем-то мотивировать.

— Чем мотивировать? — ощерил в злой усмешке желтые зубы Статкевич. — Ворвались в мой дом, незаконно произвели обыск, тем самым опозорили на весь колхоз и еще спрашивают, чем мотивировать!

— Вы считаете, что обыск был незаконным? — прищурился на допрашиваемого Борис. — Но вам ведь объяснили, что вы подозреваетесь в убийстве своего шурина Радкевича. Или не говорили вам этого перед обыском?

— Говорили. Но так на каждого можно сказать: ты убил! А доказательства где?

— Будут доказательства, и очень скоро, — миролюбиво заверил Статкевича Гурин.

Но тот не обратил или постарался не обратить внимания на эти слова, раздраженно продолжал:

— Сегодня в Большой Горе был участковый. Он опросил моих соседей, те подтвердили, что я был дома. Всю ночь проговорили с сыном, свет почти до утра горел.

— Свет — еще не доказательство вашего присутствия ночью дома. — Помолчав, Борис добавил: — Что же касается куртки и обуви, то мы легко докажем, кому из вас — вам или сыну — они принадлежат. Опросим ваших соседей, родственников, друзей, учащихся и преподавателей училища механизации...

Наверное, Статкевич и сам уже понял, что глупо отвергать очевидное. Подумав, он со вздохом сказал:

—— Допустим, куртка и ботинки Владимира, сапоги — мои. Ну и что из этого? Сапоги я оставил на сеновале еще прошлым летом, когда сено туда складывал. А почему там оказались куртка и ботинки сына, спросите у него.

— Спросим, — пообещал Гурин. — И о многом другом спросим у вашего сына. Например, об отсутствующей на куртке пуговице и о двух молотках, обнаруженных на месте убийства Радкевича.

— Спрашивайте, — пожал плечами Статкевич. — А мне некогда вести пустые разговоры! У меня дома хозяйство без присмотра. Жена ведь в больнице...

Гурин достал из папки стандартный бланк, быстро заполнил его и протянул Статкевичу.

— Прочтите и распишитесь!

Тот пробежал глазами документ, удивленно-растерянно посмотрел на Бориса и вдруг осевшим голосом спросил:

— Что это? Зачем?

— Это протокол вашего задержания, — пояснил Гурин. — По подозрению в убийстве. Пойдете в изолятор временного содержания. — И снял трубку телефона, коротко сказал: — Пришлите конвой!

— Подождите! — вскочил со стула Статкевич. Он затравленно посмотрел на нас с Козловским, шагнул к Гурину: — Товарищ следователь, я действительно ничего не знаю об убийстве! Может, сын что натворил? Он ночью куда-то ходил. Когда сидели за столом, я многое рассказал ему о его дядьке Николае, о всех неприятностях, которые он причинил мне... Возможно, Володька и решил отомстить... Но я ничего не знаю! Выпил изрядно и лег спать. Проснулся под утро — свет в доме горит. Потом сын пришел, долго возился на кухне. Но я не выходил из спальни. Когда Володька уехал, я не нашел своего старого пальто...

— Значит, решили все на сына свалить? — криво усмехнулся Борис. — Резонно: дескать, несовершеннолетнему меньше дадут, да и групповой не будет. Задумали вы, Статкевич, неплохо. Но этот номер не пройдет! Будете отвечать не только за умышленное убийство, но и за спаивание сына и вовлечение его в преступную деятельность. И мой вам совет: подумайте в камере над своим положением. Хорошенько поразмыслите!..

В дверь постучали.

— Войдите! — разрешил Гурин.

В кабинет зашел сержант милиции, доложил:

— Товарищ заместитель прокурора, сержант Трусь по вашему приказанию прибыл!

— Товарищ Трусь, отведите в камеру задержанного. Вот, пожалуйста, документы на него.