Штуцер «Фосса»

Показания Скаудаса мною были перепроверены самым тщательным образом. Односельчане подтвердили, что он действительно имел ружье фирмы «Лепаж», а затем где-то обменял его на трехстволку. Подтвердили и то, что у него был хороший шерстяной свитер, которого со времени появления нового ружья никто уже не видел.

Уточнил я по карте и место встречи Скаудаса с неизвестным охотником. Оно было на расстоянии двенадцати-четырнадцати километров от поляны, где мы обнаружили останки человека.

Разговоры со свидетелями, новые допросы Скаудаса ничего больше не дали. Он настаивал на своем первом показании.

Разумеется, Скаудас был весьма неприглядной личностью: жил тунеядцем, занимался браконьерством и спекуляцией. Но штуцер «Фосса» не мог сам по себе служить доказательством того, что Скаудас виновен в убийстве. Его можно было подозревать, но замкнуть цепь доказательств я был не в состоянии.

Было ясно, что раскрыть преступление можно в том случае, если удастся установить личность убитого.

Кто он?

Глава пятая

ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО

Время шло. Я вел и заканчивал новые дела, а это дело не подвигалось ни на йоту.

В августе я был вызван в Москву для участия в совещании следственных работников. Там уже не в первый раз услышал о профессоре М. М. Герасимове и познакомился с его только что изданной книгой «Основы восстановления лица по черепу». До этого, зная лишь понаслышке о работах профессора, я полагал, что как ученый-палеонтолог по отдельным костям воссоздает вид доисторического животного, так и Герасимов лишь в общих чертах восстанавливает голову человека. Но то, что я узнал на этот раз, заставило меня искать встречи с профессором.

Мне удалось дозвониться до Герасимова и получить разрешение на посещение его лаборатории. Правда, я слышал, что лаборатория Герасимова занимается работой, не имеющей ничего общего с делами наших органов, и что она не может отвлекаться на выполнение случайных заказов. И все же я решил обратиться со своей просьбой. Надежды на то, что она будет удовлетворена, у меня почти не было. Но, вопреки моим опасениям, профессор, немного подумав, ответил очень просто:

— Хорошо. Мы выполним вашу работу. Когда сможете доставить материал?.. Через четыре дня? В таком случае к концу месяца работа будет готова.

Я просто не знал, как благодарить профессора за его любезность...

Подошел назначенный срок, и я получил от Герасимова объемистый пакет с фотоснимками и описанием.

Фотографии восстановленного лица я разложил на письменном столе и разглядываю неизвестного. Это молодой человек, почти подросток. У него высокий, слегка выпуклый лоб, немного вздернутый нос, большие удлиненные глаза, запавшие щеки и заостренный подбородок. Если он действительно похож на того, чей череп пролежал в Румбульском лесу несколько лет, его должны опознать.

Я не допускал мысли, что убитого могли привезти в лес откуда-то издалека. Скорее всего он был местным жителем, и кто-то должен его вспомнить.

Размножив фотографии, я разослал их в отделения милиции, расположенные неподалеку от Румбульского охотхозяйства. А часть снимков выслал в адрес районных охотничьих обществ и просил раздать их наиболее активным охотникам. Расчет был прост: скитаясь по тем местам и встречаясь с жителями, охотники будут показывать снимки и, может быть, натолкнутся на нужного человека.

В начале октября мне позвонил прокурор одного из районов и сообщил, что некто Амберг встретился с человеком, узнавшим на фотоснимке неизвестного.

Через два дня я уже был в районном центре.

Сойдя на площади с автобуса, сразу же направился в прокуратуру и застал там интересующих меня людей, в том числе и охотника Амберга.

Думая о встрече с Амбергом, я почему-то представлял его себе немолодым, рослым, кряжистым человеком — эдаким видавшим виды следопытом. И когда нас познакомили, я с трудом скрыл свое удивление: это оказался очень молодой паренек. На вид ему было лет восемнадцать. Сухощавый, невысокого роста, с приятным округлым лицом и веселыми голубыми глазами, он мало, а вернее ничем не походил на выдуманный мною портрет местного «Соколиного глаза».

Амберг работал на городской водокачке. После суточного дежурства он каждый раз мог двое суток отдыхать и все это время проводил на охоте или рыбалке.

Амберг рассказал, как он, скитаясь по излюбленным охотничьим местам, набрел на хутор, где жил некий Смилги. Дочь Смилги, посмотрев на показанную ей фотокарточку, заявила, что несколько лет назад она видела похожего человека на торфоразработках. Но кто он и откуда, она не знает. В заключение Амберг сказал, что в районе хутора Смилги чудесная охота, и если я вздумаю поехать туда, он с удовольствием составит мне компанию, потому что как раз собирается в отпуск. Я поблагодарил своего добровольного помощника и попросил быстрее подготовиться к отъезду.

Машиной туда не проехать. Нам снарядили удобную бричку, на которой восседал смешливый старикан, всю дорогу рассказывавший, как он был новобранцем в царской армии.

К вечеру мы добрались до хутора Смилги.

Мне не терпелось поговорить с хозяйской дочерью. Поэтому как только Зельма (так звали девушку) освободилась от домашних дел и присела к столу, я положил перед ней несколько фотоснимков. Это были разные люди примерно одного возраста. Я попросил указать того, которого она видела. Зельма сразу же взяла снимок неизвестного, и я попросил ее рассказать как можно подробнее, когда, где и при каких обстоятельствах она встречала этого человека.

Со слов Зельмы мне удалось установить следующее. Примерно четыре года назад, летом, в выходной день она ходила на соседние торфоразработки в магазин и там заметила юношу, похожего на того, который на фотокарточке. Было ему лет семнадцать или восемнадцать. С ним была молодая женщина, очень похожая на него. Примерно через месяц там же она вновь увидела этого парня и его спутницу. На этот раз с ними находилась еще одна, тоже молодая, женщина. По ее праздничному национальному наряду Зельма определила, что она из Заречья. Тут же Зельма пояснила, что заречинскими они зовут литовцев, живущих по ту сторону реки. Больше ни молодого человека, ни его спутниц она ни разу не встречала, хотя на торфоразработках бывала неоднократно. Тогда Зельма решила, что эти люди приходили с территории леспромхоза, где она ни разу не была.

Мне было непонятно, почему Зельма могла так долго помнить лицо человека, которого видела всего два раза, да и то почти мельком. Не фантазирует ли она?

Услышав этот вопрос, Зельма слегка покраснела и, теребя передник, пояснила, что у того молодого человека были большие, какие-то очень печальные глаза и длинные ресницы...

— Он вам, наверное, тогда понравился? — решился уточнить я.

— Да... Наверное, понравился... — Сделав это признание, Зельма еще больше покраснела.

Что ж, Зельме можно было поверить. Кроме того, девушка вспомнила, что молодой человек при ходьбе припадал на одну ногу. Это тоже было очень важно. Теперь я вновь держал в руках оборванную было нить.

Я узнал, что торфоразработки прекратились два года тому назад. Все рабочие разъехались, но часть их устроилась в леспромхоз, расположенный в соседнем районе, километрах в пятнадцати от хутора...

Амберг поехал со мной. На вопрос: «А как же с охотой?» он, беспечно махнув рукой, ответил: «Подождет. Успею на обратном пути». Видно было, что моя работа захватила его всерьез.

Миновали торфяники, пересекли большой лесной массив, и сразу же за ним показалась широкая пойма реки. Она служит естественной границей двух республик.

За мостом — большой двухэтажный кирпичный дом. Не прошло и десяти минут, как вокруг нас собрались почти все жители этого дома. Вынув фотоснимки, я объяснил, в чем дело, и роздал их собравшимся. Они пошли по рукам. Попали они и к молодой женщине в голубой косынке. Без всякого интереса смотрела она на один, другой, третий и передавала их дальше. Но вот она взглянула на четвертый снимок, и я увидел, как вмиг преобразилось ее лицо: над переносицей от напряжения собрались маленькие морщинки-лучики; в глазах зажегся огонек внимания и интереса.

Держа снимок перед собой, она быстро подошла к одному из окон и, постучав в него, громко позвала:

— Тетя Анна! Выйди на минутку!

Из дома вышла пожилая женщина, закутанная в темную шерстяную шаль.

— Тетя Анна! Вот посмотрите, на кого похож этот парень?

Та молча взяла фотокарточку и стала внимательно ее рассматривать.

— Правда, ведь он похож на того паренька, хроменького, что вместе с матерью и теткой Ядвигой ночевал у нас во время дождя? — напомнила женщина в косынке.

— Да. Кажется, похож, — не очень уверенно произнесла тетя Анна, возвращая карточку.

Мне рассказали, что три или четыре года тому назад этот парень вместе с семьей жил в соседнем хуторе у их знакомых — Матулевичей. Иногда он вместе с матерью и хозяйкой дома ходил через леспромхоз на соседние торфоразработки, где в то время были ближайший магазин и кино. Однажды, на обратном пути, они попали под ливень и ночевали у тети Анны. Узнал я и то, что эта семья у Матулевичей больше не живет — куда-то уехала.

Уточнив дорогу, мы тронулись в дальнейший путь. До хутора, как мы выяснили, было всего около четырех километров.

Хуторок оказался очень маленький, и дом Матулевичей мы разыскали без труда. Встретил нас сам хозяин, уже пожилой человек, хмурый на вид и очень неразговорчивый. Каждое слово из него нужно было тянуть, точно клещами. Зато его жена Ядвига, сравнительно молодая, подвижная, с миловидным румяным лицом и веселыми смешливыми глазами, говорила без умолку.

Внимательно просмотрев разложенные на столе фотокарточки, Ядвига взяла в руки снимок неизвестного и сказала, что человек на нем немного похож на их бывшего квартиранта Стасиса, который вместе с матерью Еленой и отчимом Казимиром Повилонисом жил на другой половине дома.

Протягивая мужу фотокарточку, Ядвига воскликнула:

— Николас, смотри! Верно, похож на Стасиса?

Матулевич нехотя взял карточку, повертел ее перед глазами и, возвращая, пробурчал:

— Похож, как колесо на оглоблю.

— Не обращайте на него внимания, — затараторила Ядвига. — Он соседей своих и то узнает не каждый день.

Видя, что от угрюмого Николаса многого не добьешься, я разговорился с Ядвигой. Вот что я узнал от нее о бывших квартирантах.

Оказывается, они приехали сюда весной, примерно пять лет назад, и прожили до зимы. Муж Елены и сын работали в леспромхозе, а сама она занималась домашним хозяйством. Елена очень любила своего красивого, хотя и немолодого мужа, и в то же время крепко побаивалась его. Сыну Елены Стасису тогда было лет семнадцать. Свою любовь к сыну Елена при муже старалась не показывать. Заметно было, что отношения между отчимом и пасынком более чем недружелюбные. Елена тяжело переживала это и порою даже плакала, жалуясь хозяйке, что никак не может примирить двух близких ей людей. Однажды Елена поведала ей о том, что сына придется отослать обратно в город, к тетке, так как отношения его с отчимом ухудшаются.