Презумпция невиновности

4

Во дворе стоявшего на отшибе села низенького, с подслеповатыми окнами домика меня встретила вышедшая с ведром в руке из хлева пожилая женщина в старой мужской куртке и запачканных навозом кирзовых сапогах.

— Скажите, Марьяна Николаевна Троян здесь живет?

Женщина неторопливо оглядела меня с ног до головы, поставила ведро у крыльца и только тогда не спеша ответила:

— Это буду я.

— Я из УВД. Но поводу вашей жалобы.

— Проходите в хату.

Через несколько минут мы сидели в маленькой полутемной комнатке, подоконники которой были уставлены горшочками с цветами. Женщина уже успела переодеться, и теперь в простом ситцевом платье она выглядела намного моложе.

— Была я в нашей милиции, — неторопливо рассказывала она. — Говорили со мной и начальник, и этот пожарник, но никто ничего не хочет делать, чтобы выяснить, как было на самом деле. Не верю я, чтобы муж сам подпалил дом. Я с ним прожила двадцать лет, знаю его. Пил он, это правда, но самого себя подпалить... Н-нет! А тут еще эта канистра с бензином, что на пожаре нашли... Да он меня и детей поедом ел, если видел в доме бутылку керосина или бензина. Керосин мы всегда держали в пристройке к погребу, в огороде. Иосиф даже летнюю кухню во дворе развалил, пожара боялся. С детства это у него: после войны их дом ночью сгорел, сами еле спаслись. Вот потому с тех пор и боится огня...

Она рассказывала, а я молча смотрел на нее. Обыкновенное лицо: широкие скулы, какие-то застывшие глаза, высокий лоб с несколькими продольными морщинами, волосы заплетены в косу, которая короной лежала на затылке. Обыкновенная женщина-труженица.

— Марьяна Николаевна, — выждав, когда она сделает паузу, спросил я, — и давно ваш муж пристрастился к чарке?

Она вытерла ладонью губы, подумав, ответила:

— Да уже года два будет. Раньше тоже выпивал, но редко, в основном по праздникам, да когда гости. Я не хочу ни оправдывать и ни осуждать его, покойника. Но скажу: тут я и сама виновата. Может, я и приучила его к выпивке. В первые годы, как вышла за него, всегда с зарплаты или аванса приносила ему бутылку. Да и гости по выходным у нас бывали нередко. Иосиф-то веселым, компанейским мужиком был.

«Да, поистине дорога в ад вымощена добрыми намерениями!» — подумал я, но благоразумно промолчал. А Троян продолжала невеселую повесть своей жизни:

— Потом попал с машиной в аварию, переломал себе ноги, ребра, вывихнул руку. Больше месяца в больнице пролежал, а потом три с лишним месяца бюллетенил: нога у него плохо срасталась. Работать не мог, вот от безделья и запил-загулял. А тут еще дружки появились... Вышел на работу и продолжал прежнее. С работы его вскоре выгнали, а работал он тогда в автопарке и получал неплохо. Потом уж пошло-поехало: устроится, неделю-другую поработает и опять запьет. А кто такого будет держать? Долго я терпела, а потом плюнула на все и ушла к матери. Вещи я все забрала, скот тоже. После этого вроде остепеняться стал. Несколько раз приходил, уговаривал вернуться. Но я решила обождать. Сел опять на машину, в ПМК взяли шофером. Вроде и работал нормально. По крайней мере, не пил на работе. И вот случилось такое...

Она прикрыла ладонью глаза, подбородок ее начал прыгать, но она сдержала рыдания, концом скатерти вытерла глаза и встала со стула, засуетилась:

— Ой, глупая баба, чего ж это я только разговорами занимаю гостя, а он, видно, голоден...

— Да вы не беспокойтесь, Марьяна Николаевна, я час назад позавтракал!

— Нет, нет, — она смахнула со скатерти хлебные крошки, достала из шкафа эмалированную кружку. — Хоть молочка топленого выпейте. Я сейчас...

Она выскочила из комнаты и тут же вернулась с кувшином в руках. Наполнила молоком кружку, протянула мне:

— Пейте, в городе такого не найдете.

И пока я пил густое, желтоватое молоко, она принялась рассказывать о больной матери, о детях, потом опять заговорила о покойном муже:

— Знаете, он хоть и пьяница был, но над копейкой дрожал. Бывало, надо что-то детям купить, так у него не допросишься десятки-другой. Все больше выпить целил на дармовщинку. Это последнее время, после аварии, он уже распился. Да и то деньгами особенно не сорил. Все больше дешевое вино покупал. Я вот думаю, что у него все же были какие-то сбережения, может, и сгорели — на книжке у него оказалось всего девять рублей с копейками, да в паспорте я вчера обнаружила три десятки: паспорт, военный билет и другие его документы я забрала вместе с сумкой, когда уходила от него к матери...

Она проводила меня до машины, приветливо поздоровалась с водителем — пожилым, седоусым сержантом милиции Тимониным, тихо сказала мне:

— Вы меня только правильно поймите: нутром чувствую, что не мог он сам себя спалить, тем более принести в дом канистру с бензином. Тут что-то неладное. Разберитесь, пожалуйста, в этом деле, коль уж приехали. Очень прошу вас.

— Куда теперь, товарищ подполковник? — спросил Тимонин, когда я сел в «уазик».

— Давайте на хутор Трояна. Знаете, где это?

Шофер молча кивнул и включил зажигание.

Переступая через обгоревшие балки, битый кирпич и куски жести, я обошел пожарище, на котором могильным памятником возвышалась полуразрушенная печь, остановился возле чудом уцелевшей калитки. Под напорами ветра она качалась на одной петле, жалобно, по-щенячьи скрипела. Косяками шли полосы дождя. Но ни ветер, ни дождь не могли заглушить шедший от пожарища запах гари и сладковатого тлена.

Из-за полусгоревшего сарая показался вислоухий щенок. Прыгая на трех лапах — задняя была перебита и сухим обрубком торчала под животом, — он нерешительно приблизился к калитке, сел, помахивая хвостом и выжидательно поглядывая на меня.

— Что, пес, остался без дома и без хозяина? — Я достал из кармана пару кусочков сахару, бросил собаке. — Трудно теперь придется тебе, да еще с такой травмой...

Щенок, словно поняв сказанное мною, молниеносно проглотил сахар и заскулил. Подошел Тимонин, приласкал собаку, дал ей кусок хлеба и вдруг спросил:

— Интересно, товарищ подполковник, говорят, когда человек погибает в огне, он становится намного меньше ростом, это правда?

— О чем вы, сержант?

— Да об Иосифе Трояне. Мы ведь с ним раньше в автопарке работали.

— Ну и что он за человек был?

— Алкаш и хапуга.

— Почему хапуга?

— Так брал он, товарищ подполковник, все, что под руку попадет! Все, что плохо лежит в гараже или на дворе парка, тащил на водку. Свои-то денежки он не пропивал. Жадный он до денег был...

Щенок доверчиво потерся о мою ногу. Но я уже не обращал на него внимания: появившаяся во время разговора с Марьяной Троян мысль сейчас начала проясняться, приобретать свои контуры. Я достал сигарету, нервно чиркнул спичкой и пошел к машине.

— В отдел! — приказал я шоферу.

Машина тронулась и, пробуксовывая на скользкой, раскисшей дороге, начала подниматься на пригорок. Я оглянулся и через заднее стекло увидел сидевшего на обочине щенка. Он тоскливым взглядом провожал машину...