Чёрное Солнце Таши Лунпо

Вайгерт становился постепенно гневным, как всегда, когда Петер Филлигер слишком сильно опаздывал. Все же, гнев снова скоро проходил, когда он вспоминал, что сегодняшняя встреча на долгое время будет последней встречей с ним.

Петеру все чертовски надоело, он хотел сбежать из этой страны, по крайней мере, так он говорил. На самом деле он хотел сбежать прочь от этого общества.

Бесчисленные бессонные ночи оба друга провели вместе — выпивая, мечтая, ругаясь или просто беседуя.

Филлигер всегда был беспокойным характером, «всегда готовым к прыжку», как он называл это сам. Все же, без настоящей цели, как Вайгерт его иногда упрекал.

Они оба познакомились в армии, во влажной грязи полигонов, на жестком асфальте учебных плацев, в затхлых помещениях казармы, в которую их засуну-ли. Прошло уже десять лет с тех пор, как они отправились — среди первых добровольцев после ликвидации в Австрии всеобщей воинской повинности — все же на один год в армию. Все же, несмотря на все, — это было всегда их словом, их очень личным сопротивлением против того, что как раз входило в моду, их плаванием против течения, их поиском источника, которого они, вероятно, никогда не достигли бы.

Феномен войны, которую когда-то однажды назвали отцом всех вещей, уже давно больше, как кажется, не был настоящей угрозой. Армии сокращались, оружие превращалось в металлолом, казармы сносились. Начало мира больше нельзя было задерживать, с тех пор как в начале девяностых годов Варшавский пакт развалился, а советский медведь оказался беззубым.

Но война прошла метаморфозу, правда, совсем не новую, конечно. Пропитанная кровью и изрытая воронками земля полей сражения уступила место гладкому паркету биржевых залов; спартанский командный пункт в землянке, откуда управляли боем, стал стильным офисом центра концерна, и мелкая душонка брокера вытеснила моральный облик воина.

Вайгерт и Филлигер все же записались добровольцами в австрийскую армию, которая с девяностых годов сильно сократилась и теперь состояла только лишь из совсем маленького кадрового состава и нескольких тысяч добровольцев, которые вербовались соответственно на один год. Там началась та старомодная мужская дружба, при которой один взгляд или рукопожатие говорит больше чем тысяча слов.

Справа от Вайгерта один мужчина, который курил одну сигарету за другой, настойчиво уговаривал женщину. Он: незаметный тип чиновника; она: тип секретарши. Беседа была серьезнее, чем та, которую он подслушивал раньше. Мужчина, очевидно, пытался как раз излить свою душу. Какие-то проблемы на работе, трудности с шефом, насколько можно было понять. Она, кажется, скучала, пила глотками время от времени свой напиток и бросала время от времени взгляд вокруг. Только когда он сменил тему, попытался положить свою руку на ее, которую она, однако, тут же снова и снова убирала, и он начал говорить что-то вроде «поехать со мной домой», скука на ее лице сменилась прохладным отказом.

Вайгерт отвернулся. Вот так они и стояли. Бокал в руке, и пытались утопить последние остатки своей дремлющей в глубине их тоски. Они искали защищенности и находили секс. Они искали дружбу и находили измену. Они полагали, что свободны. Все же, ее свобода была ничем иным, как дешевым правом блуждать в пустоте.

Тем временем кафе заполнилось. Группа из семи или восьми человек уже достаточно набралась. Они как раз заказали всем по новой кружке и расслаблен-но смеялись, уже даже слишком резко, чтобы это еще можно было бы назвать веселым. Двое из них пытались чокнуться, часть содержимого их бокалов при этом вылилась на стол. Другой из группы пытался заговорить с девушкой, иду-щей мимо него в туалет. Она отвернулась и пробежала мимо, под смех остальных.

За ней через толпу двигался Филлигер. Его нельзя было не узнать: рост 1,90 м, сильный, длинные белокурые волосы, почти до плеч. Без приветствия он указал на группу, за которой наблюдал Вайгерт, и при этом ухмылялся.

— Большинство люди только чисто вылизывают тарелки и не оставляют ничего кроме кучи отбросов. Но, вероятно, их отбросы служат удобрением для полей, на которых растут настоящие люди.

— Одна из твоих двадцати пяти выученных наизусть цитат! Сэмюэль Батлер, если я не ошибаюсь.

— Совершенно верно, старина. Извини, что я снова немного опоздал. Но ты же меня знаешь. Зато ты смог, по крайней мере, выпить один бокал пива до меня.

— Неправильно. Даже два!

— Черт побери!

Филлигер махал газетой в его руке. Это был «Листок».

— Ты сегодня сильно ударил. И сразу на первой странице!

Друг заказал у «клоуна» в баре, как он называл его из-за его одежды, пиво и принялся слушать историю Вайгерта во всех подробностях.

— Звучит порядком странно, с этим черным солнцем, как ты говоришь. Есть ли у тебя уже след, кто мог бы стоять за убийством?

— Понятия не имею. Завтра утром продолжится. Там уже будут мучить своими рассказами полиция и министр внутренних дел.

— Сразу сам министр внутренних дел?

— Фолькер не был обычным смертным. Там присутствует общественный интерес, как так прекрасно выражаются. Но оставим это. Ты уже точно знаешь, когда это начнется у тебя?

— Да, в будущее воскресенье. Сегодня я получил билет.

— Тогда это, пожалуй, на некоторое время будет последним пивом, которое мы пьем вместе?

— Только не будь теперь сентиментальным. Ты приедешь ко мне в гости самое позднее следующей весной.

Вайгерт рассматривал своего друга. Филлигер был беспокойного характера и уже много раз в своей жизни он начинал что-то новое, что так и не доводил до конца. Но на этот раз, кажется, для него это было серьезно.

До недавнего времени он был руководителем отдела по связям с общественностью большого предприятия. Там он за самое короткое время поднялся наверх. Все же, чем выше он спотыкался на карьерной лестнице, потому что он никогда ради этого не старался, тем большие сомнения возникали у него. Люди в этой стране, как Филлигер их видел, были ему уже давно подозрительны. Иногда у Вайгерта было впечатление, что его друг ненавидел почти всех, иногда, однако, он также думал, что тот неспособен к социальным отношениям.

Несколько месяцев назад Филлигер принял решение начать новую жизнь. Вайгерт в это сначала не захотел поверить. Филлигер уже слишком долго только критиковал, чтобы его еще считали способным действительно сделать выводы из своей критики. Все же, в день, когда друг открыл ему, что он купил рубленый дом посреди норвежской дикой пустоши, сомнения потеряли силу. Он хотел сохранить квартиру в Вене еще на один год, чтобы оставить себе открытой последнюю лазейку для возвращения. Вайгерт должен был время от времени присматривать за ней. Филлигер больше не оставлял ничего. Ни женщину, вряд ли друзей, а также ни родину, так как она должна была бы быть больше чем толь-ко местом, где он родился. Он накопил достаточно денег, чтобы скромно про-жить на этом несколько лет. Помимо этого он дальше бы немного работал, ров-но столько, сколько необходимо. В будущее воскресенье наступал этот момент.

— Ну, и как чувствует себя скорый аутсайдер?

— Наилучшим образом. Все же, ты знаешь, что всегда говорил Эггер? Никогда не поворачивайтесь. Если вы уже сидите в самолете, то вы тоже и прыгните.

Эггер был один из их инструкторов в армии, а именно он проводил инструктаж парашютистов, на который Вайгерт и Филлигер записались добровольно.

— Здесь у тебя есть запасной ключ для моего парашюта.

Петер передал ему ключи от своей квартиры.

— Но никаких оргий там!

— Я надеюсь, ты оставляешь минимум один полный домашний бар.

— Я специально оставил для тебя еще бутылку солодового виски.

— Трогательно. Тут я, конечно, не смогу сказать «нет». Есть ли у тебя уже теле-фон в твоем пряничном домике?

— Да. На этой неделе мне сообщили номер. Вот.

Он вытащил из кармана клочок бумаги, который вырвал из какого-то блокнота. Вайгерт засунул его себе в карман.

Они выпили еще несколько бокалов пива. Около двух часов утра, наконец, оба махнули клоуну, чтобы расплатиться. Потом они оба стояли на улице, друг против друга, прохладной осенней ночью. Все, о чем они могли поговорить между собой, было уже сказано за прошедшие года их дружбы. Не оставалось ничего, кроме как проститься.

— Ну, удачи тебе, Ганс.

Филлигер сильно хлопнул его по плечу.

— Всего хорошего! До весны.

Вайгерт стукнул его кулаком в ребра.

Еще одно крепкое рукопожатие и их пути разошлись.