Экстрасенс разбушевался

И вот тот случился. В этот раз операцию Родин разработал тщательно. Для начала нашел способ выманить Мурашко и его жену в Москву. Кто ж откажется от халявной поездки в Германию? Только целителю ее не видать. Встретят на вокзале, отвезут на конспиративную квартиру, где вдумчиво поработают. Согласился бы строптивец, никуда б не делся. Но Мурашко в Москву не приехал. Его спутники заявили, что целитель передумал. Каково же было изумление Родина, когда резидент в Германии сообщил, что Мурашко с женой прибыли в Франкфурт. Как такое могло произойти? Границу Мурашко пересечь не мог – на этот счет КПП получили ориентировки. И проверка показала: нет, не пересекал. Тем не менее, фигурант в Германии. Вывод следовал один: у Мурашко есть паспорта на другие имена. Однозначно, не советские. Но какие? Может быть израильские – с евреями экстрасенс водил шашни? Но и это предусмотрели. Рейсам авиакомпании «Малев»[25] уделяли особое внимание. Мурашко улетел другим? С израильским паспортом маловероятно. К ним у пограничников особый подход – СССР еще не восстановил дипломатических отношений с еврейским государством. Непременно б задержали.

В принципе генерал не огорчился. Мурашко в Германии? Замечательно. Привезти его оттуда проще, чем из Минска. Там целителя не станут защищать местный КГБ и ЦК компартии. Технология отработана. Оперативники КГБ из посольства доставят парочку в аэропорт, где посадят на рейс «Аэрофлота». Перед этим вколют препарат, подавляющий волю. Самолет доставит целителя и его жену в Москву. Ну, а далее по плану. Родин с легким сердцем приказал начать операцию.

Шифровку на стол ему положили утром. Резидент в Германии сообщал, что группу захвата задержала немецкая полиция. Мурашко похитить не удалось. Ведется разбирательство. Оставалась надежда, что с немцы не станут поднимать шум и спустят дело на тормозах. Во второй половине дня надежда разлетелась вдребезги: Мурашко дал интервью журналистам. Радиостанция «Немецкая волна» смаковала подробности. Вечером Родину позвонил начальник ПГУ.

– Доигрался? – спросил зловеще. – Я ведь предупреждал. Все, Семен Кузьмич! Завтра мой рапорт ляжет на стол председателя.

Родин не обиделся – начальник прикрывал задницу. Он и сам так поступал. Утром следующего дня ему позвонили из приемной Крючкова и пригласили к председателю. Родин к разговору был готов. Без последствий не обойдется, но он выкрутится. Да, ошибся, но думал о стране. Кто же знал, что Мурашко – скрытый враг?

– Враг, значит? – хмыкнул председатель, выслушав генерала. Он открыл лежавшую перед ним папку и достал из нее листок. Надел очки. – Вот что этот враг заявил немецким журналистам. «Разногласий с СССР у меня нет, политическое убежище в Германии просить не собираюсь. Происшедшее со мной – самодеятельность отдельных чинов КГБ», – зачитал Крючков. – И ведь правильно сказал – именно, что самодеятельность. Профессионализмом здесь не пахнет. Операцию вы задумали красивую, но исполнили – хуже не бывает. Твой сынок сдуру принялся угрожать Мурашко. Спрашивается, зачем? Ведь целитель согласился. Вот, – он снова заглянул в листок. – «Я сказал, что не против зарабатывать валюту СССР, но хочу знать, что ее тратят на благие цели, например, на закупку лекарств. Подполковник Родин ответил, что это невозможно». Почему, Семен Кузьмич? Неужели трудно было часть заработанных средств отправлять на счет кооператива целителя? Пусть бы радовался, ощущая причастность к добрым делам. Старался б больше. Вы же сходу оттолкнули человека, да еще озлобили его угрозами. Сами сделали врагом. Удивительно топорная работа.

Родин не ответил. Он сидел, опустив глаза в стол. Председатель прав, конечно, но тогда делиться не хотелось. А сейчас бы все отдал, чтобы переиграть.

– Разве можно начинать вербовку, предварительно не наведя справки о кандидате? – продолжил выволочку Крючков. – Не составив его психологический портрет? Ведь с Мурашко было ясно, что не прост. Из-за него в Минске в прошлом году чуть волнения не случились. Он на особом счету у ЦК компартии Белоруссии и в белорусском КГБ. К министрам входит, как к себе домой. Вот на этом нужно было вербовать. Льстить, предлагать золотые горы. Например, зарубежное турне. Пусть бы проводил там показательные исцеления – под нашим контролем, разумеется, это увеличило бы число желающих попасть к нему на прием. Ну, и наши доходы, соответственно. Ну, а что теперь? Мне Михаил Сергеевич из Минска звонил. Белорусы недовольны. Спрашивают: зачем выгнали за границу Мурашко? Кто теперь будет исцелять наших детей?

Родин похолодел: дело дошло до Горбачева… Человек тот злопамятный. Говорят, что не сам, а жена, но без разницы. Что та скажет, то генсек и сделает.

– Так что выговором не обойтись, – заключил председатель. – Предупреждением о неполном служебном соответствии тоже. Мне Михаилу Сергеевичу докладывать. Жду от вас рапорт об увольнении в запас. Не тяните. Разговор окончен.

Родин встал, попрощался и вышел из кабинета. Им владела ярость. Все надежды рухнули. Сын останется калекой, а его ждет прозябание на пенсии. Не такой большой, к слову. Это раньше она была о-го-го, но при нынешних ценах превратилась в нищенскую. И всему виной целитель, этот гад, удивительно легко обставивший генерала в его собственной игре.

«Мы еще встретимся! – мысленно пообещал недругу Родин. – Ты заплатишь за все!» * * *

После неудачного похищения дела пошли как по маслу. Мы с Викой получили вид на жительство в Германии. Просто с космической скоростью. При иных условиях эта процедура тянется месяцами. С клиникой я подписал контракт, кое-что изменив в тексте. Например, сроки. Настоял, чтобы пункт сформулировали так: «контракт действует до тех пор, пока одна из сторон не заявит о своем желании его расторгнуть». Не собираюсь я пребывать в Германии долго. Удивил другой пункт: «степень исцеления пациента определяется специалистами клиники».

– Это как? – спросил я Шредера. – Как можно определить ее у больного ДЦП? Он, что, должен встать и побежать? Такое невозможно.

– Без подтверждения нельзя! – замотал головой немец. – Деньги на лечение пациентов выделяют из федерального бюджета. Их расход строго контролируют.

– Следует вписать: «исцеленным от ДЦП считается пациент, у которого после проведения соответствующей процедуры восстановились рефлексы в конечностях», – предложил я. – А вот это пусть проверяют.

– Хорошо, – согласился Шредер.

Эта покладистость усыпила меня, и я не обратил внимания на аналогичный пункт в главе о незрячих детях. Показался несущественным: там все ясно. Ошибся.

Конвейер заработал. Я приходил в клинику и занимался с детьми. В полдень шел на обед в апартаменты – мы с Викой в них переехали. Получив в распоряжение кухню, любимая воспряла душой. Варила борщи, жарила драники и тушила «колдуны»[26]. Готовить она любит. Да и заниматься больше нечем. В клинике ей работы не нашлось. Медицинский диплом нужно подтвердить, языка не знает. Любимая не огорчилась – в ее положении домохозяйкой быть приятнее. После обеда я возвращался в клинику, где исцелял до 18.00. У немцев с этим строго: рабочее время истекло – будь добр отправляться домой. Остаться, конечно, мог, не запрещали, но помогавшие врачи и медсестры уходили. Ну, и что делать одному?

Мы с Викой побывали в магазинах, где любимая приобрела себе кое-что из одежды. Живот у нее рос, гардероб требовалось обновлять. Покупать много, однако, не стали.

– Зачем? – сказала Вика. – Вот рожу, тогда и займусь. Некуда спешить. Деньги у нас есть.

Я завел счет в отделении Дойче банка. В центральный офис не пошел – ну его! Счет открыл на имя Мигеля Родригеса, гражданина Аргентины. Проблем не возникло: банкам в этом времени плевать, кто ты и откуда у тебя деньги. Главное, чтобы складывал их на счет, чем я и занимался. Раз в неделю приносил из клиники чек на предъявителя и отдавал клерку. Тот оформлял приходную операцию. Мой первый чек впечатления не произвел, тем более что я положил на счет десять тысяч марок, остальное взял наличными. Нам ведь есть-пить нужно. Но когда клерк получил второй чек, и увидел проставленную в нем сумму, то немного охренел. Попросил обождать и стал кому-то звонить. Спустя минуту меня отвели в кабинет к управляющему отделением. Тот угостил кофе и спросил будут ли другие поступления. Я подтвердил. Управляющий предложил заняться инвестированием. Обещал подумать. На прощание мне вручили фирменную чековую книжку с такой же ручкой. Умеют немцы разглядеть перспективного клиента. Да, пока не миллионер, но такими темпами скоро стану.

С чеков начались неприятности. Пациентов я не считал, полагая, что обманывать меня не станут. Это немцы, а они честные. Угу… Получив третий чек, обратил внимание на некруглую сумму. Она оканчивалась цифрой «5». При тарифе в 1250 марок за пациента такого не могло быть. С меня, что, высчитали налог?

– Нет, герр Мурашко, – объяснил бухгалтер, к которому я пришел за разъяснениями. – Налог с вас возьмут позже. Что до суммы, то она начислена в строгом соответствии с представленной ведомостью. Вот она.

Он достал из папки и положил передо мной несколько листков. Я их полистал. В отношении пациентов с ДЦП все нормально – 1250 марок после каждой фамилии. С незрячими иначе: сумму дополнял какой-то коэффициент, который здорово снижал выплату – иногда вдвое.

– Вы могли бы дать мне копию этого документа? – попросил бухгалтера.

– Без проблем, – сказал тот и отксерил мне листки.

С ними я отправился к Шредеру.

– Все согласно контракту, – заявил управляющий. – После исцеления незрячего наш специалист проверяет его зрение. Восстановилось на сто процентов – платим 1250 марок. Если семьдесят или шестьдесят, соответственно снижаем сумму. Принимаем в расчет и тот процент, которым пациент обладал до вашего воздействия. Обычно это два, три, четыре процента. Иногда пять или десять. Их, соответственно, отнимаем. Все честно.

– То есть, вернуть зрение ребенку, который прежде не видел ничего, полноценным исцелением не считается?

– Так, – важно кивнул он.

И вот тут меня забрало. Да плевать на марки – их у меня много. Но вот нагло жульничать, да еще заявлять о честности – перебор. Как говорил классик: «Формально правильно, а по сути издевательство»?[27]

– Довожу до вашего сведения, герр Шредер, что я прекращаю контракт с клиникой. Поищу работу в другой стране. Заявление пришлю по почте. Ауфвидерзейн!

Я встал.

– Не имеете права! – вскочил он.

– Очень даже имею, – хмыкнул я. – Читайте контракт.

По большому счету уходить не собирался – только припугнуть немца. А то раскатал губу. Я ему не остербайтер. Пусть поищет другого, может быть, найдет. Целителей в Германии много – по пять пфеннигов пучок.

Шредера я недооценил. В тот же вечер в дверь наших апартаментов позвонили. Я открыл дверь – в коридоре стоял Бах.

– Герр Мурашко? – спросил гаупткомиссар, хотя без того видел, кто перед ним. – Я к вам по служебному вопросу. Разрешите войти?

Я посторонился. Полицейский шагнул за порог, но дальше не пошел.

– Предъявите ваши паспорта, – предложил неожиданно.