Свиток 2. Непобедимый

Помогать мне, естественно, никто даже не собирался, ибо это неспортивно. Зато Лга’нхи взглядом не преминул напомнить мне правила этикета, согласно которым победитель должен содрать с поверженного скальп. Тьфу на них. Мало того, что дикари, так еще и спортсмены!

Даже отыграться, похваставшись взятием «языка», у меня не получилось. Оба головореза тоже оставили по одному недобитому врагу. И это, рубясь вдвоем против семерых!

Зато потом, стоя прямо посреди поля боя, они не преминули устроить дискурс на тему, чьего пленника допрашивать, а чьих добить. Увы, тащить на допрос всех троих у нас не было никакой возможности, — у нас лодочка, а не баржа. Даже не пытаясь предлагать «своего», а посоветовавшись с духами, я ткнул пальцем в того, которого взял Бокти, — он выглядел побогаче одетым и лучше экипированным. Но обосновал это исключительно падением «волшебного» камешка правильной стороной. Камешек бросал прямо у них на глазах (правда, не сказав, какая сторона «правильная»), потому все было по-честному, и Лга’нхи не обиделся, тем более что и скальпов ему досталось больше.

Правда, не учел я, что мне придется самому добивать своего пленного. И хотя убийство в бою уже стало почти привычным, каждый раз, когда приходилось вот так вот добивать беззащитного человека, меня охватывала дрожь. Но добил. И скальп содрал. А потом сразу попытался допрашивать пленника, пользуясь «моментом истины». Но тот, хоть на его глазах только что и зарезали двух соплеменников, в ответ лишь плюнул в меня и попытался поднять тревогу. Крепкий малый. Пришлось вырубить, заткнуть рот и отдать в лапы Бокти. Мол, ты взял, тебе и тащить до лодки.

Вам трудно добивать пленных? Какая фигня! Попробуйте их пытать, а потом говорите о трудностях.

Да, почетное право извлечь из пленного информацию было предоставлено мне, как опытному переводчику-полиглоту, глубоко проникшему в мир духов.

Извлечь информацию. Проще из камня воду выдавить, чем запугать этого. Скорее уж это мне становилось страшно, когда пленник втыкал в меня свой ненавидящий взгляд. Мороз по коже! А причину подобной ненависти он озвучил стразу: тот парнишка, что я убил, был его сыном.

Да, конечно, говорят, что специалист по пыткам может сломать любого «кремня» и заставить петь, как соловья. Но я таким не был. Как, впрочем, и Лга’нхи или Бокти. Тут как-то не принято было разговаривать с жертвами, да и особо мучить их — тоже. Охотник, продляющий страдания своей жертвы, рискует нарваться на последний удар или приход хищника покрупнее. А воину пытать врага тоже без надобности: рабство пока толком не прижилось, а ломать воина, заставляя умирать в слезах и соплях, — портить его ману, которую собираешься взять себе.

Нет, никаких нравственных мучений они от пытки врага не испытали, а пожалуй, даже с интересом и любопытством приняли бы новый опыт. Вот только что-то мне не хотелось им его передавать. А особенно приобретать самому. Жечь огнем, загонять под ногти щепки, сдирать кожу — бр-р-р! Пожалуй, для всего этого нужны нервы покрепче моих. Одно дело, абстрактно рассуждать о допросах с пристрастием, а совсем другое реально этим заниматься. Да я даже мухам и тараканам в детстве лапки и крылышки не отрывал — жалко было. И ни одной кошке или собаке консервную банку к хвосту не привязал, по причине все той же жалости. А тут живого человека пытать. Да я даже не знаю, с какого боку к этому приступать, побить палкой, чтобы завести самого себя, а там уж? Сразу перед глазами встает Пивасик, и весь завод сразу пропадает.

Короче, сделал то, что умел. Наковырял глины и слепил изображение того парнишки, благо его черты довольно сильно врезались мне в память. Устрашенный перспективой приобрести профессию палача, что называется, вложил в работу душу. Парнишка получился как живой, с копьем-палочкой наперевес.

Потом объяснил мужику, кто я такой и какой авторитет имею в мире духов. И тупо предложил сделку — если он скажет все, что мы хотим, душа его сына будет в загробном мире, как у бога за пазухой. А коли нет, ее будут мучить мои хорошие приятели-демоны — экзаменаторы, гопники и будильники, и мало ей не покажется. Сделка состоялась.

Нет. Они не тупые. Просто боятся, что, если вдруг случайно подумают, у них голова взорвется! То, что голову им вражеские топоры и дубины проломить могут, — это не страшно. Это дело обычное, а вот подумать головой…

Впрочем, при чем тут голова? Они ведь, согласно утверждениям собственных экспертов, грудью думают, а голова у них просто, чтобы было обо что дубинками бить.

Так что получается, мне даже посоветоваться не с кем. Даже Гит’евек, на которого у меня почему-то была надежда, как на более прогрессивного специалиста по части массовых убийств, и то придержался общей концепции — «пойти и подраться». Что уж говорить про Бокти и Лга’нхи? Нет, возможно, Лга’нхи и попытался бы помочь подумать, но только не тогда, когда рядом эта лесная горилла, с которым у него уже который день идет негласное соревнование в крутости. Оно, конечно, понятно — парень молодой, и дурь из него прет так, что ни одной затычкой не удержишь, а жизнь еще не научила сдерживать свой гонор. Но только если я не представлю в ближайшую пару дней конкретного плана, они пойдут и тупо нападут прямо на вражеский поселок. И учитывая тот факт, что одних только мужиков там раза в два-три больше нашего, а плюс к этому бабы и подростки, которые тоже полезут в драку, перспективы вырисовываются малооптимистичные.

Но попробуй я только ляпнуть им, что боюсь баб и детишек, они меня в плевках утопят. В то время как я помню наших степняцких баб — здоровые дылды-атлетки, любая из которых среднего московского качка без проблем заломает, при этом одной рукой доя корову, а второй прижимая дитё к груди. Ну, может, у прибрежных бабы и не такие крутые, но когда навалится на тебя этакая толпа, привычная и к веслам и к мотыгам, — десяток-другой воинов потеряем. Это как минимум, а как максимум, когда из-за плетня или из-за двери в тебя тычут копьем или ухватом, то тебе искренне по фигу, чьи руки сей инструмент держат, — все одно помирать. Нет, определенно, драться в поселке нам нельзя. Наша главная сила — это оикия, а они лучше всего действуют на открытом пространстве, а не в тесных улочках и при штурме домишек. Лишние жертвы мне не нужны, нам ведь еще назад в Улот возвращаться. Путь недолгий, и каждое копье или весло в этом пути будут нелишним.

Но местные так далеко заглядывать не привыкли. Им завтрашний бы день пережить — уже неплохо. А что там будет через неделю — об этом пусть духи думают.

Вот, собственно, под этим предлогом я и выцыганил для себя лишний день на раздумье. Мол, надо перебазарить с духами, объяснить им, кто тут хорошие ребята, а кто чмо приблудное. Чтобы, типа, как духи завтра на нашей стороне были, а врагам не помогали. Ну и, может, еще и что полезное подскажут.

Вожди, что старый, что малый, повздыхали напоказ, демонстрируя друг дружке, как им не терпится ринуться в бой, но с духами спорить не стали. Отвели меня на какую-то дальнюю полянку и даже завалили небольшого кабанчика, выдав мне его в качестве подношения духам. Духи приняли. Я тоже, от всей души. В степи меня свининкой не баловали. Правда, этот свиненыш при жизни явно злоупотреблял марафонскими забегами, судя по твердости мяса. Но все-таки какое-то разнообразие.

Так что я пожрал, попел и сел около костра. Мыслить. Время от времени постукивая в купленный в Вал’аклаве бубен. Потому как телевидение и кинематограф моего времени донесли до меня идею, что шаман без бубна, как эстрада без сисек, — картина мрачная и унылая. Так что я лупил в свой бубен, прихлебывал пивко и прикидывал расклады.

Супостатов много. Реально много, а не больше, чем пальцев на руках и ногах у одного человека. Путем долгих подсчетов и прикидок (сколько человек в одной лодке, сколько лодок в каждом поселке, сколько всего поселков), выходило, что народа тут человек шестьсот, не меньше, а скорее, даже больше. В смысле, с бабами и детьми. По хорошему-то, по местным меркам, это целая небольшая страна или здоровущее племя.

Как сказал тот пленный, это и было племя, согнанное с привычного места верблюжатниками еще чуть ли не три года назад и тихонечко двигающееся на восток, как снежный комок обрастая другими беженцами. Причем, что характерно, и раньше они тоже жили вдоль русла какой-то большой реки. Такая жизнь им была привычна, вот они и обрадовались возможности переселиться на эту реку. А то, что других по пути грабят, ну так на то эти другие и существуют, чтобы «наши» их грабили. Были бы своими, их бы с распростертыми объятьями приняли, накормили бы, напоили, спать уложили, а чужаков — только грабить. Философия незамысловатая, но в этом мире оригинальностью не отличающаяся.

А то, что у местных есть закон, что тех, кто по Реке караваны водит, не трогать? Так они, во-первых, не знали, а во-вторых, срать хотели на чужие законы. Их тут почти полтыщи человек народа, причем бедного, голодного и злого. Такой силище законы не писаны.

В общем, живут они тут четырьмя поселками и еще десятком мелких хуторков на островах посреди реки. Но этот вот поселок, что у мыса, — самый большой и удобный. И самый южный, так что пробраться мимо них, чтобы сначала разобраться с мелкими поселениями, никакой возможности не было. Но и драться со всей толпой? Конечно, «забритые» сильны своим строем и выучкой. И сейчас их уже почти полных четыре оикия, что без малого сорок восемь человек (сорок шесть, если быть точным). Это та сила в нашем войске, которую можно называть реальной. Были еще и морячки Кор’тека, и ребята Бокти. Двадцать четыре первых и сорок два вторых. Да еще двое выживших улотских «лыцаря», один из которых калека, да мы с Лга’нхи, Осакат и Витьком. И как поведет себя вся эта разномастая шобла в бою, нетрудно будет догадаться. Смело бросится вперед, мешая друг дружке и профессионалам. А схлопотав по морде, вполне возможно, с не меньшим энтузиазмом рванет назад, ломая наши же ряды. И если врагов у нас будет в соотношении два к одному (не говоря уж о трех-четырех), нас размажут, как сливочное маслице по куску хлеба.

Значит, надо делить. В смысле, и своих делить, и врагов. Своих — потому что вместе они только мешают друг другу. А врагов — чтобы громить их по частям. Решение найдено, остались только разные мелочи, вроде — придумать, как воплотить его в жизнь и победить супостатов. А пока я смело могу наградить себя еще во-о-н тем вон куском свининки. Он вроде как помягче выглядит, и жира на нем до фига.