Свиток 2. Непобедимый

Бокти с такой стратегией согласился, лишь поинтересовавшись: «Неужто ты, Дебил, и впрямь такой способ знаешь, чтобы покойника заставить себе служить?»

Я, припомнив многочисленные байки про зомби, сказал, что, ясное дело, знаю, и даже не один. (Гы! Укус другого зомби, чем не способ?) Но дело это плохое и мерзкое, и правильный шаман чем-то подобным заниматься не станет. Если его не вынудить, конечно.

Бокти согласился, что покойникам пакостить нехорошо, даже чужим. И старики ничего подобного бы не одобрили, а потому он приложит все силы, чтобы мне не пришлось подобное гадство устраивать.

Короче, следующим утром Бокти, взяв с собой пяток набитых вояками лодок, отбыл к поселку. А я тем временем, переборов боль и слабость, начал изображать обход раненых. Многие из них были в куда более лучшем состоянии, чем я. Но авторитет, лежа под кустиком и пестуя свои болячки, не заработаешь. Изображая заботливого доктора Айболита, лечащего болячки плевками жеваной травки, бинтами и заговорами, я вгоняю в мозги «забритых», морячков и «боктистов» идею, что я их отец-командир и ваще — отец, а главное — командир! Что поделать? Менталитет такой — сильный заботится о слабых соплеменниках. И если ты заботишься — ты сильный. Ты Вожак!

Потом осмотрел себя. Рана была зашита, прямо скажем, не в стиле белошвеек, а такой грубой, мужской штопкой, по принципу «чтоб держалось на века». Оно и держалось. Но шрам (если вообще выживу) будет жутким. Глубину сейчас не рассмотришь, но кажется, ребра тот топор окончательно не перерубил, иначе бы все было гораздо хуже, но и досталось мне неслабо — косой рубец тянулся почти вдоль всего нижнего ребра, снизу вверх до самого солнечного сплетения. Ребра, может, были и целы, но вот мышцам явно досталось основательно — даже глубокое дыхание вызывало боль. Что уж говорить про хождение, движение руками, шеей, головой и прочие виды пыток.

Но есть такое слово — «надо». Потому как иначе кранты, скорее всего, не только мне или жителям поселка, но и всем моим ребятам. Если они вырежут поселок, то остальные «пираты» уйдут в леса, и начнется долгая партизанская война, которую нам не выиграть ввиду малой численности и того, что тут мы еще большие пришельцы, чем успевшие прожить в этих лесах уже почти полгода пираты. А если мы не привезем убедительные доказательства победы в Вал’аклаву, у Митк’окока будет веское основание зажать нашу Волшебную железяку. Так что будем ходить, изображая здорового, а главное, способного исполнять свои обязанности шамана. А потому осторожненько наливаем в чашу вино, самое крепкое, что я в свое время нашел в Вал’аклаве (пришлось много дегустировать, пытаясь опытным путем определить самый высокий градус), и сыпем в него серую, грязноватую на вид, соль. Потом смачиваем во всем этом тряпочку и обильно, не жалея ни зелья, ни себя, протираем грудь вокруг шва, да и сам шов. Не дай бог, тот автор, из книги которого я извлек этот рецепт, ни хрена не знал, о чем пишет. Помру и буду являться ему в виде призрака, наговаривая обидные комменты на его писанину!

Потому что и так до кожи вокруг раны не дотронешься, а еще и зелье жжется дико. Ладно, теперь можно свистнуть Осакат, пожевать горькую травку и дать ей перебинтовать рану.

Ух! Ну что за хрень такая? Только сел в отдалении и под прикрытием кустов, скорчив несчастную физиономию, приготовился малость пожалеть себя, смывая остатками пива горечь травы, заявился Бокти. Да не один.

Еще Макиавелли писал, что террор и ужас надо наводить короткими единовременными акциями. Потому как, ежели это дело затянуть на долгое время, терроризируемые привыкают к страданиям и ужасу и перестают их чувствовать. Собственно, из этого и состояла большая часть затеянного мной плана.

На то, чтобы обойти всю поляну и окружающий ее лес в поисках своих убитых, прибывшим «пиратам» (скорее уж «пираткам») понадобился весь следующий день. Сто двадцать семь трупов — это не шутка! А хоронили их еще дольше. Потому как и на реке «пираты» остались верны традиции прибрежных вязать плотики и, укладывая на них покойников, отпускать на волю волн.

Даже наша банда не видела столько трупов зараз. Хотя в битве по дороге в Вал’аклаву мы и завалили немало врагов, а до этого участвовали в битве у лагеря с аиотееками, и там трупов хватало. Но эта драка превзошла те «по результативности», особенно когда обобранные трупы стащили в одно место и разложили на бережку. А стенания и рыдания в процессе оплакивания покойников их женами превзошли по громкости даже саму битву.

А мне приходилось почти все время находиться рядом. Потому как вчера я, Лга’нхи, Бокти, Кор’тек и Гит’евек дали слово приехавшим переговорщикам, что их женщин никто не тронет и им позволят похоронить своих мужей и братьев по обычаю.

Слово-то мы дали. Но на всякий случай приходилось быть рядом, на случай, если все еще разгоряченным прошедшей битвой парням взбредет в голову что-то не то. Хотя все они и изрядно оттянулись в Вал’аклаве, но вид множества шастающих мимо них беззащитных, а главное, чужих женщин — слишком большое искушение для простых незамысловатых дикарей.

Но то ли наше присутствие, то ли я недооценил честность и сдержанность дикарей, а никаких инцидентов замечено не было. Под конец кое-кто из наших парней даже взялся помогать бабам рубить деревца и вязать плотики, потому как бабы такие существа — к ним тянет, хотя бы и просто поболтать или постоять рядом. Это тоже было частью моего плана. Помочь всем тут разглядеть во враге человека.

После похорон была тризна. Прямо скажем, не больно-то богатая. Судя по всему, особых запасов у «пиратов» не было. Что и неудивительно: стояли, можно сказать, последние дни зимы, и все ранее сделанные (или награбленные) запасы должны закончиться. Нас, конечно, на тризну не пригласили — это дело чисто семейное, и чужим не место там, где «люди» прощаются с душами родственников, отправившихся в преисподнюю. Не дело чужакам знать, какой дорогой они пойдут, какие напутственные советы даст шаман и какими просьбами озадачат еще живые.

Ну да мы устроили собственную пирушку и неплохо оттянулись, благо нам тоже было кого помянуть и что отпраздновать.

А утром начались переговоры. Я, признаться, боялся, что утром чужаки молча сядут в лодки и уплывут обратно. Это бы означало, что я пролетел со своими психологическими построениями. Но нет, пока все работало. Когда Бокти подошел к их старейшинам и предложил перекинуться парой слов, те особо возражать не стали. Мы выбрали невысокий холмик чуть в стороне, разожгли там костер, разделали добытого Лга’нхи оленя и, пока Осакат жарила шкворчащие жиром куски, начали беседу.

Начал ее я. Естественно, с камлания. Надо было убедить парламентеров другой стороны, что я реально жуток и страшен. Потому, время от времени подпуская вопли и стоны боли в свой вокал, я, аккомпанируя себе на бубне, спел «Ветер с моря дул, ветер с моря дул», как бы намекая гостям, с какой стороны подкрался к ним пушистый северный зверек. (Жаль, никто не оценил намека, ввиду незнания русского. А танцевать свой наводящий ужас брейк-данс я не стал — этого бы мой организм точно бы не выдержал.)

Потом слово взял Лга’нхи и произнес какую-то бессмысленную речь (к счастью, на степном, который тут понимали с пятого на десятое), восхваляя свои подвиги и величие нашего племени. (Я бы предпочел, чтобы он вообще молчал, лишь грозно надувая щеки в стиле «отца русской демократии». Но подобного пренебрежения сей Свирепый Вождь не потерпел бы. Мне и так едва удалось его уговорить, отдать большую часть инициативы Бокти.)

Впрочем, речь моего приятеля тоже произвела определенный положительный эффект. И даже не столько сама речь, сколько сам громадного роста воин, весь в шрамах и с ног до головы увешанный скальпами (их реально было очень много, даже не знаю, куда он их будет вешать через год, если продержится такого же темпа «набора очков»), с большущим копьем в руках, говорящий какие-то непонятные слова с грозным и воинственным видом.

Ну а потом уж ораторскую трибуну снова надолго захватил Бокти. Я ему речей не писал. Так, накидал общие тезисы и посоветовал сделать ударение на некоторых вещах.

И, наверное, правильно: начни Бокти говорить с чужих слов, такого бы эффекта речь его не произвела. Начал он очень издалека. И, естественно, со своих предков, начиная с первого медведя, постепенно деградировавшего до человека, и до своего любимого дедушки. Если пересказать главное, не удручая слушателей абсолютно ненужными им сведениями, суть речи сводилась к тому, что на Реке есть свои устоявшиеся веками традиции и пришлым негоже их нарушать. Потому-то он, Бокти, и съездил в Великую Вал’аклаву, где отдал Царю Царей Митк’ококу ценное указание разобраться с проблемой в кратчайшие сроки. А тот, испытывая бездну почтительного благоговения и уважительного страха к Великому Вождю Бокти, упросил двух грозных героев-пришельцев, Великого Вождя Лга’нхи и прославленного своей жутью шамана Дебила, а также сопровождающих их лиц съездить и очистить течение Реки от любых преград, мешающих деловой активности, будь то лесной завал, рухнувшая в реку скала или не чтящие обычаев пришлые людишки. А посему почему бы нам не вызвать сюда начальника транспортного цеха и не заслушать доклад о проделанной работе?

— Ну что ж, начнем граждане, — начал я, взойдя на воображаемую трибуну и разворачивая зловещий обрывок шкуры. (Лично меня всегда пугало, когда оратор разворачивал подобную бумажку. Это означало, что говорить он будет долго и очень нудно.) — Коротко о себе (ведь хвастаться не стыдно, если ты делаешь это ради благого дела или просто живешь в мире дикарей). Так вот, граждане, по глазам вижу, что вам страшно интересно, насколько же я велик и ужасен?! Таки нет проблем, пройдите по морю тыщи километров. Переберитесь через великие и ужасные горы, пересеките Степь, и везде на своем пути, в каждом поселке и стойбище, спрашивайте про Великого, Ужасного и Неправдоподобного Меня! И вам везде, где ни спросите, расскажут про величайшего укротителя духов, грозу демонов, повелителя стихий. Того, кто громил демонов-верблюжатников, заколдовывал целые царства, с самим Леокаем водку пил и по пьяни творил небывалое.

Или вон, коли лень ехать за тыщи верст, спросите у нашей названной сестры Осакат, племянницы и внучки двух Монархов, которые были преисполнены ко мне и моему Великому Вождю Лга’нхи (вон он сидит, весь покрытый скальпами, абсолютно весь) такого почтения, что решили породниться с нами, отдав нам ее в сестры. Уж ей-то небось ее царственная кровь не даст соврать при описании тех нереальных чудес в моем исполнении, что видели ее глаза. (Осакат гордо приосанилась, сев в величественную (по ее мнению) позу, и утвердительно кивнула.) — Дикари почтительно кивнули в ответ, и из их глаз наконец-то исчезло непонимание, «что какая-то там девчонка осмеливается делать на Совете Вождей?» — мясо бы себе они и сами пожарить могли или просто сырым бы съели.

— А вот теперь поподробнее, товарищи, о Великом Вожде Лга’нхи, — продолжил я зачитывать свой воображаемый доклад.

Одним из наиболее почитаемых талантов местных ораторов была способность говорить долго и желательно (хотя и необязательно) связанно. Обычно-то дикари особенным красноречием не страдали. «Да — нет», «Пойду — убью, съем — покакаю», «Хорошо — сытно, — хреново — голодно», «Твоя идти туда, моя стоять здесь» — типичные перлы местного ораторского искусства, не обезображенного уроками литературы и чистописания. Так что человек, способный связанно произнести несколько предложений подряд, какую бы чушь он ни нес, уже считался неплохим оратором. А если он заливался соловьем на протяжении получаса, так что слушатели успевают забыть, с чего он начинал, — это уже был златоуст и внушал почтение одной только своей болтливостью.