Ваше Сиятельство

— Я за пивом и сигару принесу! — сообщила она.

— Сядь в кресло! Это опасно! — одернул ее я.

Стрелка приближалась к отметке 200 — их вимана не отставала. Оно и понятно: если «Стриж» данной модели имеет предел разгона 250 километров в час, то «Орлан-12» легко набирает 320. Наша выгода была лишь в меньшем размере и большей маневренности. Я поднялся до отметки в 75 метров и начал петлять между башен. Гонка стала сумасшедшей. Когда-то так развлекался мой отец с графом Голицыным. Наверное, страсть к таким рискованным полетам перешла от Петра Александровича ко мне. Разница лишь в том, что отец играл в такие игры за пределами города, а я в центре столицы. Хотя я не играл. Нам требовалось без всяких шалостей и лишнего лихачества уйти от преследователей. Я прикинул, что пока мы в воздухе и на большой скорости, парни в «Орлане» не в состоянии создать нам проблем, но стоит приземлиться и вот тогда… Мелькнула мысль, лететь к особняку Евстафьевых, сесть на площадке для летающих машин и понадеяться на охранников, стоявших там. Но это было бы что-то вроде позорного бегства к мамочке. К тому же, от дружков долговязого можно ожидать любой пакости: например, начнут палить с пистолета или острбоя по людям внизу. Поэтому, нет — мы должны оторваться от них.

Как ни странно, после виражей между башен и высоток, «Орлан» не отстал от нас слишком. По крайней мере они не потеряли нас из вида. И когда я вышел на прямую и взял курс на юго-восток, расстояние между нашими машинами снова начало сокращаться. Уже ближе к Кузьминкам добавилась новая проблема: две патрульных полицейских виманы. Они, конечно, скоростные, даже более быстрые, чем тот же «Орлан». Их яркие красно-синие огни, вспыхивающие в звездном небе, быстро приближались.

Тут мне на ум пришла интересная мысль: что, если на кристалл гирвиса (как известно являющимся сердцем генератора вихревого поля) направить дополнительный эрминговый поток? Разумеется, не я один такой умный, и, если бы такая возможность имелась, инженеры виман давно бы ее задействовали, но кристалл здесь один и он в резонансе лишь с определенным потоком — все так, как бы природу не обманешь. Вот только так для инженеров, а я — маг. Я именно тот, который меняет природу плотного мира, воздействуя на нее силами тонкого. Пожалуй, я это смогу сделать.

— Ну, можно сходить за сигарой? — взмолилась баронесса, покинув сидение рядом со мной. — Курить хочу, не могу!

— Нет. Посиди спокойно еще немного, — наверное я превратился для нее в строгого папочку. — Видишь у нас на хвосте дружки твоего Лиса и полиция. Сейчас я попробую одну штуку и это может быть опасным. Лучше сядь в кресло.

— Ладно, пробуй. И он больше не мой Лис. Ты же сам сказал ему, теперь мой парень — ты, — напомнила баронесса.

Черт! Вот лучше бы она той неосторожной фразы не заметила. Я промолчал. Прикрыл глаза, готовясь к магическому эксперименту. Пока машина летела по прямой на максимальной скорости (стрелка колебалась около 235) мое участие не требовалось. А требовалось почувствовать эрминговые потоки и выбрать подходящий. Я сосредоточился, слушая поочередно каждый из доступных. Касаясь их одновременно тремя чакрами. Я слушал их гамму, точно бесконечный, застрявший в вечности звук. Сравнил с тем, с которым резонировал кристалл гирвиса нашей машины и, наконец, сделал выбор. Эта манипуляция… сложно подобрать верное сравнение. Скажем так, как на ветряную мельницу направить еще один поток воздуха, падающий на ее крылья не прямо, а чуть со стороны, но под достаточно эффективным углом.

Не знаю, почему так резко отреагировал «Стриж»: меня вдавило в кресло, а госпожу Евстафьеву вынесло из рубки. Вышел очень опасный кульбит, она долетела до разбитого иллюминатора бокового обзора и могла бы нырнуть в него, если бы не тугой поток воздуха, бившего в дыру.

— Держись за поручни! — крикнул я ей, — доберись до лестницы и поднимайся наверх!

Стрелка указателя скорости давно запала в крайнее правое положение с отметкой 300, но нас, несомненно несло намного быстрее: мигающие огни полицейский виман быстро превратились в тусклые точки где-то позади. Я кое-как выровнял курс — из-за разбитого иллюминатора, машину норовило развернуть. По редким огням внизу, я понял, что мы достигли окраин Москвы и летим куда-то на северо-восток за пределы столицы. Самым разумным было сейчас оборвать связь кристалла со вторым потоком, но любопытство, дурацкое мальчишество взяло верх над осторожностью Астерия, за что мы и поплатились. Внезапно свет в рубке начал тускнеть. Тихий писк вихревого поля переходил на низкую частоту, и «Стриж» быстро терял скорость, снижался. Выключился электрогенератор, системы виманы всасывали последние силы из очень слабенького аккумулятора.

— Быстро в кресло! — прикрикнул я баронессе. — Быстро! Мы падаем!

Как я говорил ранее, у виман есть огромное преимущество перед многими другими летательными аппаратами: если что-то стряслось генератором поля или самим кристаллом гирвиса, то машина не сорвется в смертельное пике, а будет опускаться достаточно плавно, как получивший небольшую пробоину дирижабль. Это свойство обусловлено тем, что вихревое поле е затухает мгновенно, и без всякой подпитки живет еще несколько минут. Если вимана находилась на не слишком большой высоте, то при опытном пилоте этого времени достаточно, чтобы совершить относительно мягкую посадку.

Однако у нас имелось две проблемы. Вернее три, если считать, что я — не такой уж опытный пилот. Да, отец понатаскал меня в разных аспектах пилотирования, но аварийные ситуации мы практически не рассматривали. Две других проблемы кратко звучали так: ночь и лес. Я знал, что под нами лес, курсовой прожектор еще давал кое-какой свет. Только этот свет, как и освещение рубки становились все более тусклыми. Следом за замедлением вихревого поля терял мощность электрогенератор, а часть систем в «Стриже» работала не на эрминговых эффектах, а на электричестве. И сейчас запитанных только слабым аварийным аккумулятором.

Я вглядывался вперед по ходу полета виманы, пытаясь разглядеть в темноте поляну или хоть какую-то прогалину в лесу, но кругом вставали лишь высокие деревья, почти касавшиеся днища машины.

— Сейчас тряхнет! — предупредил я Талию, завидев какой-то просвет между деревьями.

Резко толкнул рычаг с синей риской, перенаправляя тягу. Вимана словно натолкнулась на невидимое препятствие и, хрустя ветками, опустилась на землю.

— Я пока не спрашиваю, что случилось, — баронесса смотрела на меня чуть напугано, ее лицо в тусклом свете казалось желтым.

— Правильно делаешь. Об этом потом, — отозвался я. — А сейчас быстро за мной.

Я направился к люку. Насколько его сложно было закрыть, настолько же оказалось трудным открыть. Кое-как я сдвинул покореженную створку, выглянул наружу, оглядывая темные силуэты деревьев и кустов. Только у носа нашего почти мертвого судна еще светил тусклый прожектор.

— Ты не видела случайно фонарика где-нибудь там, у Веселова, — спросил я, спрыгнув на траву.

— Нет. Не обращала внимания, — отозвалась баронесса, слегка подрагивая — ночь выдалась холодной.

— В общем так, пока еще есть какой-то свет, нужно быстро собрать немного сучьев. Слишком большие не бери, мелкие ветки тоже, — распорядился я. — Давай, поспешим. Нужно хоть немного.

— Зачем? Костер хочешь развести? — баронесса не сдвинулась с места.

— Затем, чтобы было освещение на вимане. Здесь есть запасной электрогенератор, работает на угле или дровах. Давай, не стой — сейчас прожектор погаснет! — я поспешил в направлении ближайших деревьев, видневшиеся в конусе тусклого света. Что-то, а в этом мире понятия не имеют о нормальных аккумуляторах — говорю как Астерий. В «Стриже» батарея весьма приличных размеров — этак с три больших чемодана, а хватает ее на семь-десять минут немощного угасания. И вина здесь вовсе не завода Пермских Летающих Машин, а особенностей этого мира, пользующегося преобразованием магической энергии для бытовых нужд. Да, так легче, проще, но по этой причине многие важные научные и технические области не развиваются.

До момента пока было хоть что-то видно, я собрал три сухих палки и несколько мелких для розжига. Талия оказалась на удивление удачлива, пришла с небольшой, но полезной порцией валежника. Кое-как в потемках мы добрались до отсека рядом с туалетом. Подсвечивая зажигалкой, я открыл чугунную дверку, положил на решетку топки мелкие веточки, разжег. Добавил несколько переломленных покрупнее. С разгоревшимся огнем, замерцавшем красными отблесками на бронзовой плите, стало веселее и даже теплее. Оставалось молиться, чтобы в баке имелась вода, питающая крошечную паровую машину.

— Как там? — Талия прижалась ко мне сзади, обвила меня нежными руками.

— Пока не знаю, — я бросил в топку еще несколько веток. Вроде стрелка на манометре шевельнулась.

— Дай сигарету, — попросила баронесса, потираясь о меня своими роскошными грудями. — Замерзла я. Поднимусь наверх, принесу бутылочку чего-нибудь покрепче.

— Подожди, скоро будет свет, — остановил я ее, но сигарету ей дал. — В потемках там ничего не найдешь.

— Саш… — она повернула меня к себе, стала на носочки и поцеловала меня в губы. — У меня есть хороший план. Просто по-сумасшедшему хороший.

Вот сейчас только не хватало ее очередного плана. Я молчал, слушая зачавшееся пыхтение паровой машины. Потихоньку, пока очень тускло начал появляться свет.

— Дай прикурить и я скажу какой. Уверенна, тебе очень понравится, — она снова потерлась о меня, и надо признать, меня это снова возбудило.

Я щелкнул зажигалкой, давая ей прикурить и сказал:

— Стой здесь, грейся. Я соберу еще немного сучьев и приду.

— Ну, Саш! Выслушай план! — возмутилась она.

— Приду, расскажешь, — я направился к люку.

Спрыгнул на траву и вдруг рядом с кустарником между молодых елей увидел свечение. Свечение разрасталось, превращаясь в лучистый голубой эллипс. В нем проступила полупрозрачная фигура…

Да, порою именно так являются боги.

Глава 17

Вне сети

Очень бы хотелось, чтобы сейчас появилась Артемида или хотя бы Афина. Но нет, в следующую минуту стало понятно, меня снова решила навестить Гера. И, разумеется, снова вернуться к разговору, который испортит настроение ей самой.

— Радуйся, Астерий! — приветствовала жена Громовержца. Негромко, но по-божественному проникновенно, так что от ее голоса зашелестела трава.

— И тебе Небесной Радости, Величайшая, — я отвесил легкий поклон. — Чем обязан в этот раз?

— Беспокоюсь я за тебя, самый хитрый из смертных, — ее светящееся тело полностью обрело плоть, на божественно красивом лице появилась вполне благосклонная улыбка. — Знаю, выкрутился ты чудом. А ведь дела твои пойдут еще хуже. С каждым днем хуже. Мне бы не хотелось, чтобы ты вовсе пропал.

— Величайшая, позволь поправить: самым хитрым из смертных Небесные считали Одиссея, — возразил я. — Мне ли тягаться с его заслугами? И я вовсе не смертный, иначе отчего мы снова мило общаемся с тобой через тысячи лет?