Исправительная академия

Чудовища.

— О… Оболенский, — она даже заставила себя улыбнуться, и я увидел, что у нее во рту не хватало доброй половины зубов. — Прости… Я теперь плохо… Плохо могу говорить. Но я постараюсь.

Она шепелявила. Следы запекшейся крови на щеках и подбородке. Они что, зубы ей вырывали? Или выбивали?

— Господи, что они с тобой делали? — выдохнул я, стараясь не показывать ей, что мне стало страшно.

Именно сейчас почему-то напал какой-то странный ступор. Битва закончилась, кровавые жертвы принесены, и когда стихла адреналиновая буря, не осталось ничего, кроме боли. Не моей боли. Ее, Софии. И эта боль пугала. Пугало даже не то, что с ней сделали, а то, что она все еще держалась. Цеплялась за жизнь изо всех сил. Хотя понимала — это конец.

Будь на ее месте обычный, не отмеченный даром, человек, он давно бы стал трупом.

София протянула руку — тоже окровавленную. Пальцы были переломаны, на одной руке не хватало ногтей. Господи…

Я внутренне содрогнулся. Избитые ладони сами собой снова сжались в кулаки.

Как они могли так… с женщиной! Черт с ним, что она из рода аристократов и одарена, она, блин, девушка! Как можно пытать с такой жестокостью…

Жаль, что я убил этого Артура слишком быстро. Нет. Не такой смерти он заслуживал. За то, что он сделал, за то, на что вообще был способен — нет, он заслуживал самой мучительной и бесчеловечной казни. Чтобы прочувствовал боль каждого человека, каждой души, которую истязал.

Роман растерянно взирал на Софию. Видимо, увиденное потрясло даже его.

— Не думал, что скажу это, но… Кажется, Драгана была не таким чудовищем, — тихо проговорил он.

София подняла руку и жестом попросила меня приблизиться. На негнущихся ногах я подошел к ней вплотную и рухнул на пол.

— Я, кажется, умираю, — прошептала девушка.

— Думаю, да.

— Давай отнесем ее к лекарю, — предложил Рома. — Он должен что-то придумать. Он военврач, он сможет!

— Нельзя, — слабо качнула головой София. — Раз ты вырвался… Оболенский… Если ты вырвался, значит, сейчас остров стоит на ушах. Нельзя идти в Лазарет. Попадемся.

— Не знаю, может дернуть кого-то из лекарей среди воспитанников, — я продолжал судорожно искать варианты. — Должны же быть с даром целителей.

— Тихо, Оболенский, — остановила меня София. — Не суетись. Все именно так, как должно быть.

Нет, не так. Я опоздал. Появись я хотя бы на полчаса раньше, может…

Прошлое терпит сослагательного наклонения — так меня учили? Ну вот. Теперь живи с этим, Хруст. Ты не успел, и у тебя на руках погибает невинный человек. А ты ни черта не можешь сделать.

— Я должна тебе кое-что сказать, — прошептала девушка. С каждым словом ее голос становился тише, слабее, словно она выдыхала свою жизнь. — Им не сказала, но тебе — должна. Знала — как только они из меня все вытрясут, сразу прикончат. Пыталась тянуть время. Надеялась, что моя весточка дошла…

— Ты успела что-то передать на сушу?

— Попыталась. Кажется, тогда и оступилась. Они либо перехватили мое сообщение, либо узнали, что я его отправила. Не уверена, что его получили. Я ведь проследила за Артуром из «четверки»… Подслушала его разговор с каким-то странным мужчиной. Несколько раз видела его на острове, он приезжал к директору. Поняла, что они все заодно…

Видимо, она срисовала Лазаря. Я кивнул.

— Все так. Только я тоже все это выяснил. Черт, София, ну зачем ты полезла…

— Думала, успею сбежать, — виновато улыбнулась надзирательница. — Хотела сама выбраться с острова. У меня ведь дар странный… Дед говорил, это потому, что у нас в роду была водяница. Русалка по-вашему… На моего прапрадеда на русальной неделе водяницы напали. Он отбился и на одну крест надел — а она ему и покорилась. Красивая была, просилась с ним пойти. Он как раз овдовел, вот и привёл её домой, стал жить как с женой… Вот потому, говорят, нас всегда вода любила. Но это все сказки. Просто такая мутация… Я ведь могу… Могла… У меня могло получиться переплыть пролив в бурю. Я ведь хотела…

Я провел ладонью по лицу. Проклятье… Так вот зачем Тьма так хотела, чтобы я нашел Софию. Тьма все знала. И про мою способность и про дар этой девушки…

Кажется, Роман догадался, о чем я подумал — он-то слышал мой разговор с Катериной, хотя и не знал, что я сделал с Драганой. Но мог что-то заметить, когда я прикончил Артура.

— Эй, — он слегка тронул меня за плечо. — Не мое дело, но…

— Да понял я, — процедил я сквозь зубы и стиснул кулаки в бессильной ярости.

Вот как я плачу за свой дар, да? Убивая тех, кого хочу спасти? Вот как Тьма плетет свои узоры? Да будь оно все проклято!

София подняла на меня заплывшие глаза.

— Что такое?

Я не смог ей ответить. Понимал — если хочу выбраться, то вот он, ой шанс. София все равно не жилец. Но не мог я оправдать это в собственных глазах. Не мог. Не милосердие это для меня было. Милосердие — это заставить ее заткнуться и потащить к лекарю. Чтоб он мехом внутрь вывернулся, но вытащил ее.

А это… Это не милосердие. Это убийство. Даже не казнь. Потому что казнят виновных.

— Он умеет забирать силу одаренных, — ответил за меня Роман. — Отнимая жизнь, присваивает себе дар.

София улыбнулась своей жуткой кровавой улыбкой и дотронулась обезображенными пальцами до моей щеки.

— Сомневаешься, да? Не хочешь?

— Конечно, нет!

— Надо. Надо, Владимир. Я не смогла, но сможешь ты. Потому что если ты этого не сделаешь, значит, я зря держалась все это время. Зря надеялась.

— София, я…

— Послушай, — она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться к самому ее лицу. — Послушай, Оболенский. Я тогда не все тебе сказала. Та авария… Меня вылечили, но не полностью. У меня не будет детей. Меня никто тогда не спрашивал, а выбор был дать мне умереть или оставить жизнь, но вот такую… А я такую никогда не хотела. Я о семье мечтала. О доме за городом, на Смоленщине. Как у старых помещиков. А меня всего этого лишили.

Кровь отхлынула у меня от лица.

— Господи, так это я тебя…

— Не ты. Лекари. Они за меня выбрали. Потому-то я и пошла в надзиратели — хоть так пользу приношу. И детей люблю. Решила, так принесу больше пользы. Стараясь вернуть их в нормальную жизнь… Так что все хорошо, Володя. Все хорошо складывается. Видишь, как все хорошо получилось?

Роман отступил на пару шагов, давая мне возможность все решить. София снова улыбнулась — с какой-то дико неуместной нежностью, от которой защемило в груди.

— Давай, Оболенский. Ты не безнадежен, я в это верю. И ты должен успеть. Давай…

Не сумев сдержать вопль отчаяния, я сомкнул пальцы на ее горле.