"Ученик лоцмана"

VII — 4

…А мы уходим. Нам не до земли,

Где в переулках свет подслеповатый.

Любимых наших в рабство увели,

Хотя они ни в чём не виноваты… [1]

Гитара нашлась в одной из пустых палаток — их немало осталось в лагере после того, как большая часть участников фестиваля разъехались по своим градам и весям. В их числе был и Володя со своими подопечными — не прошло и трёх дней после моего возвращения на Бесов Нос, как выводок парусных посудин отчалил от берега и направился к сторону Озёрного Устья, где дожидался буксир, которому предстояло оттащить караван в Москву. Нет, не «Клевер» — «капитан Врунгель» со своей командой остался на Онежском озере вме6сте с двумя десятками волонтёров-реконструкторов, решивших принять участие в работах по созданию нового историко-природного заповедника. Старенький же буксир должен был обеспечивать снабжение, доставлять людей в Петрозаводск и обратно. Зимовать предполагалось в Петрозаводском порту, на суше, на слипах, а когда озеро очистится ото льда — снова включаться в работу. К новому сезону количество волонтёров в будущем заповеднике должно вырасти до полутора сотен человек, и я всерьёз рассчитывал загрести под себя какую ни то хибару — чтобы, когда окажусь здесь в следующий раз, устроиться всерьёз и надолго.

А пока — я растянулся на койке в армейском шатре — спасибо РВИО, обеспечили экспедицию необходимым инвентарём — и негромко наигрывал старую, знакомую ещё с парусных походов, песенку.

…Окончен срок береговых работ,

Встаёт рассвет у края волнолома.

Спешит от борта к берегу вельбот,

Увозит тех, кто остаётся дома…

В кои-то веки мне было совершенно нечем заняться. Окрестности Бесова Носа исхожены и обследованы; астролябия, прихваченная с собой по совету мастера Валу — та самая, полученная ещё от Зирты — настроена на координаты маяка, для чего пришлось выпросить у коменданта лагеря вёсельную лодку якобы для рыбалки. Это был мой запасной вариант, на тот случай, если я по каким-то причинам не успею на рандеву с «Клевером» — в Москве может случиться всякое, и не хотелось бы из-за каких-нибудь дурацких обстоятельств застрять здесь насовсем. Вообще-то я не планировал выбираться дальше Петрозаводска — но и не исключал вовсе такой возможности. На этот случай мы с Валуэром заранее договорились, что если он не встретит меня в условленное время в условленном месте, то будет ждать сигнала через астролябию — в точности как в тот раз, когда он впервые забрал меня с Онеги. Настройка прибора не вызвала никаких трудностей — я проделывал эту операцию уже во второй раз и нисколько не сомневался, что всё сделаю правильно.

…Сейчас тяжёлый развернется рей,

Рванётся марсель трепетно и люто,

И разнесут орудья батарей

Тугой удар прощального салюта…

Что ж, решения приняты, и хоть сделать поворот на шестнадцать румбов пока ещё не поздно, я не собирался этого делать. Этот мир уже не мой и вряд ли им станет когда-нибудь моим — одного осознания того, что где-то рядом ходят сильно постаревшие друзья и знакомые, с которыми я больше никогда не смогу связаться, более, чем достаточно для того, чтобы никогда больше не обрести душевного равновесия. Я честно обзвонил всех, кто значился в моей записной книжке, но ни разу не добился успеха — то ли номера сменились, то ли люди перебрались на другие квартиры, покинули страну, а то и вовсе этот мир. А ведь есть ещё и родители — возможно, они ещё живы, хотя и сменили место жительства… о них тоже забыть? Конечно, можно продолжить поиски — возможности к тому имеются, и немалые, они социальные сети, столь популярные здесь, чего стоят! Вот только — зачем? Что я скажу тем из прежних знакомых, кого сумею-таки разыскать, чтобы они мне поверили? А даже если и поверят — о чём я буду с ними говорить? Это уже совсем другие люди, со своим жизненным опытом, с другими интересами, заботами, непонятными и чуждыми мне. Бессмыслица, полная бессмыслица, даже и думать об этом не стоит, чтобы не изгрызть себя бессмысленными упрёками. Если уж решился рвать нити, то надо делать это решительно и сразу, как санитар отрывает присохший к ране бинт — мгновение боли и облегчение.

…Мы не ответим, порох сохраняя,

Пускай лежит он, твёрдый и зернистый,

До той поры, когда сигнал огня

Нам протрубят тревожные горнисты…

Я отложил гитару и привычно закинул руки за голову. Нет, не всё так уж безнадёжно, и один телефон мне всё же ответил. И — несомненный знак свыше, — это был, наверное, единственный из прежних моих друзей, приятелей и знакомых, кто, пожалуй, и мог бы не просто выслушать мою невероятную историю, но и отнестись к ней достаточно серьёзно. Я понимаю, людям свойственно меняться, тем более, за тридцать лет — но только не в таких вот вещах, составляющих основу их натуры.

Я вышел из палатки наружу. Погода портилась, со стороны озера на плоские серые каменные плиты, которыми был устлан берег, накатывались волны. Тоскливо, перекрывая их немолчный гул, кричали чайки; свинцовые тучи нависали над Бесовым Носом, грозясь придавить его своей тяжестью, у длинного, сколоченного из свежеструганных брёвен и горбыля пирса волна била моторки и стоящий рядом с ними «Клевер». И посреди всего этого, между водой, землёй и небом, буравил серую хмарь маяк.

Первые капли дождя, уже не по-летнему стылые, обожгли лоб и щёки, но я и не подумал уходить в палатку — наоборот, закинул голову, подставив лицо низким облакам. Быть может, я сумею стать настоящим Лоцманом, ведущим суда через таинственный лабиринт Фарватеров; быть может, сгину где-то в окраинном мире, даже не оставив по себе записей в Зале Реестра. Но одно я знаю точно: я никогда, ни при каких обстоятельствах не буду сожалеть о принятом решении. Как бы оно не обернулось, прежняя, земная жизнь закончилась, и нет для меня другого ориентира в будущем, чем этот острый, проникающий сквозь все измерения, сквозь все завихрения пространства-времени свет, отражённый от зеркальных линз маячного фонаря…

Сентябрь-октябрь 2023 г., Москва.

[1] Владислав Крапивин.