Истина всегда одна

А ночью первый и второй взвода подняли по тревоге.

Старший лейтенант Рощин коротко объяснил:

— Ночью бомбили Ленинград, один из бомбардировщиков подбили, он дотянул до нас и упал там… — взводный ткнул рукой в темноту. — Мы к нему ближе всех.

Два бойца притащили открытый цинк с патронами.

— Берем по десять штук… — рука взводного показала на патроны. — Но немцев по возможности стараемся взять живыми. Бегом, марш…

Ваня загреб горсть красивых зеленых патрончиков и на бегу стал их заталкивать в магазин, одновременно стараясь не потерять в темноте из виду спину старшего лейтенанта.

Через несколько минут впереди вспыхнуло сильное зарево, скорее всего, севший на вынужденную самолет взорвался.

У Вани сразу перед глазами встала картина из его первой попытки, когда заживо горела наша летчица в упавшем биплане По-2. А в ушах зазвенел ее крик.

— Сука… — он тряхнул головой прогоняя страшное видение и припустил быстрее.

— Расходимся, — через несколько десятков метров скомандовал Рощин. — Дистанция между собой двадцать метров, забирайте правее. Деревянко, мать твою, сказал правее…

Штрафники быстро разбежались, Ваня выставил вперед винтовку и сбавил ход, до боли в глазах всматриваясь в темноту.

Неожиданно, левее вспыхнула стрельба, протарахтел короткой очередью автомат, дважды тявкнул пистолет, а его заглушило гулкое баханье винтовок, сквозь которое прорвался чей-то болезненный вскрик.

И почти сразу же, навстречу Ивану, почти в упор быстрой чередой полыхнули вспышки.

Ваня с перепугу даванул спусковой крючок, потом понял, что забыл передернуть затвор, ринулся вперед и сбил всем телом проявившуюся в темноте смутную фигуру.

Бабахнул еще выстрел, остро запахло сгоревшим порохом, а воротник гимнастерки сильно рвануло.

Ваня бросил винтовку и несколько раз наобум ударил локтем. Последним ударом попал и уже по зрячему добавил кулаком.

Тело обмякло, Иван в приступе внезапной злости двинул еще разок, завернул немцу руку, но тут…

— Ай, шайтан!!! — но тут с диким воплем из темноты выскочил Аллахвердиев и с размаху саданул Ивана прикладом по голове.

К счастью не попал, но споткнулся и с грохотом полетел в кусты.

— Лежать, сука фашистская!!! — следом за ним появился Демьяненко и чуть не проткнул Ваню штыком.

— Как же вы заебали! — ругнулся Иван, поднял руки и заорал диким голосом. — Отставить, мать вашу! Свой я!

— Засем лота поганись? — привычно возмутился возникший ниоткуда якут. — Вису, вису сто не немса…

Набежали еще штрафники, но, к счастью, никто больше не пытался бить Ивана.

Суматоху прекратил Рощин. Как очень скоро выяснилось, часть немцев сгорела с самолетом, еще двух немецких летчиков застрелили, правда штрафники тоже пострадали: ранили тоже двоих, одного сильно, второму ободрало пулей бедро.

Тяжелый лежал без сознания, а легко раненый радовался как ребенок. А точнее, бился в радостной истерике, до тех самых пока взводный не шугнул его.

Пленного спеленали, но почти сразу же его отобрали какие-то непонятные люди в маскхалатах и с автоматами.

Рощин пытался ругаться, но после того, как один из автоматчиков тихо представился, быстро остыл.

Ваня в суматохе не участвовал, он пытался дрожащим руками скрутить себе самокрутку, раз за разом рассыпая табак.

— Цел? — рядом присел взводный.

— Угу… — угрюмо ответил Иван. Башка раскалывалась, в ушах звенело, но в остальном он чувствовал себя целехоньким.

— А жаль, — непонятно почему огорчился Рощин.

— Почему жаль? — машинально переспросил Ваня и только потом понял, к чему клонит взводный. Ранение сразу снимало судимость, штрафника оправдывали и переводили в обычную часть.

Но особо огорчаться не стал. Каким-то непонятным образом, штрафная рота для него стала родным домом. И как бы это странно не звучало, уходить из нее он не хотел.

Уже в расположении, Ваню вызвали в канцелярию и заставили раздеться догола.

Присутствовал ротный, замполит, особист и два командира взвода. И все они дружно пялились на Ивана.

— А ну повернись? Теперь в другую сторону. Ногу отставь. А это что? Не, целый… — разочарованно хмыкнул Огурцов.

— А парень счастливчик, — Уланов просунул палец в дырку от пули на воротнике гимнастерки и показал остальным.

— И вот, — Рощин пнул сапог. — Голенище прострелило. А сам целехонек.

— Вот так, — резюмировал ротный. — Кому-то до хера, а кому-то ни хера. Ладно, Андрей Владимирович, пишите представление на Куприна. Распишите покрасивей, не мне вас учить. И позвоните, сами знаете кому…

— Все сделаем, — ответил особист за замполита, потом спохватился и погнал Ваню из канцелярии. — Свободен, красноармеец. Собирай обмундирование, оденешься уже за дверью. И да… молодец!

Все дружно покивали и выставили Ивана.

Никаких особых эмоций по поводу случившегося Ваня не испытывал. По сравнению с его прошлыми приключениями, захват летчика смотрелся как детское представление против спектакля Большого театра. Что до ранения, которое позволило бы отбыть срок досрочно? Ну что же, не повезло, значит не повезло. И вообще, штрафников лучше кормят. На представление о героизме, по которому тоже могли снять срок, тоже особенно не надеялся, а точнее совсем не надеялся. Делов-то, немца в плен взял. Опять же, пока представление дойдет, пока его рассмотрят и решат по существу, штрафная рота уже будет на фронте. Ищи ее там.

— Плевать… — Иван пожал плечами, оделся и побрел досыпать в казарму.

Но перед тем, успел заметить военный мотоцикл, заехавший в расположение. В котором, в коляске сидел…

Сидел старший лейтенант Сильверстов. Тот самый командир особой группы при Особом отделе Второй ударной армии.

Ваня его точно узнал, несмотря на накинутый капюшон маскхалата.

А утром штрафная рота отправилась на фронт.