Женские истории в Кремле

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Я ушла от мужа, уехала из столицы — кинула все. Вернулась в город, в котором родилась, в дом под липами. И теперь лежу на кровати, на которой умер мой дед, и слушаю, как деревья голыми ветвями скребут старую крышу. Конечно, лучше бы мне не знать, что именно на этой кровати умер мой дед, но в детстве я случайно услышала об этом и не смогла забыть. И думаю об этом каждый раз, когда лежу на этой кровати. Думаю, пока не засну. А сегодня мне трудно заснуть. Очень трудно. Я не знаю, что будет со мной дальше. Поэтому я лежу и думаю. Я слышала, что вещи, принадлежащие мертвым, сжигают. Но почему же я тогда видела в музее писателей-орловцев кушетку, на которой умер Иван Бунин? Значит не сжигают…

Я ушла со скандалом, решила не возвращаться. Была уверена, что во всем виноват муж. А теперь, оказавшись в доме на берегу реки, под старыми липами, почувствовала такую горечь… И уже не уверена ни в чем.

Март на дворе. Лед на реке набух, и вот-вот пойдет. Хотелось бы посмотреть ледоход. Это такое зрелище! Весь город выходит смотреть. Он начинается в полнолуние. На небе огромная луна, а по реке плывут льдины — сталкиваются, наезжают друг на друга, ревут, как динозавры. Стоя на берегу в это время, чувствуешь восторг освобождения…

Теперь, когда мне так плохо, особенно хочется посмотреть на ледоход. И поэтому, лежа в кровати, на которой умер мой дед, я вслушиваюсь в ночные звуки — вдруг лед тронулся.

Я вспоминаю, как я ушла из дома… Подруга везла меня на машине, а я все плакала и говорила, что хочу уехать из столицы навсегда.

— У тебя это не получится! — убеждала меня подруга.

— Почему?

— Потому, что тебе не будет хватать общения.

— Общения? Какого?

— Ну, если для тебя ничего не значат наши встречи и разговоры, если ты сможешь выдержать без этого… Тогда ты можешь ехать. Но будешь совсем одна.

— Да буду одна. А все разговоры мне заменит общение с молчаливыми друзьями — книгами. Мне не будет скучно.

А теперь, в ожидании ледохода, я думаю: «Что значат женские разговоры, женские истории? Все они так или иначе связаны с мужчинами… Кто лучше, кто хуже. Кто любит, кто не любит. Кто изменяет, а кто делает вид, что не занимается этим. Вот и все разговоры. А раз я одна, то и говорить мне не о чем. А потом я вспомнила книги, которые читала — воспоминания кремлевских жен, они о женщинах, которым было что сказать, но они молчали.

Женские истории в Кремле приравнивались к государственной тайне. А если и были разговоры, то проходили они примерно так, как рассказано в воспоминаниях Камила Икрамова, сына Акмаля Икрамова, расстрелянного в 1938 году:

«Летом пятьдесят шестого года ко мне пришла пожилая женщина и в слезах рассказала, что она близкая подруга моей матери, жена одного из первых среднеазиатских коммунистов Ханифа Бурнашева, что звать ее надо тетя Надя. Тетю Надю реабилитировали, посмертно оправдали мужа, бывшего члена коллегии Наркомзема СССР, и она получила денежную компенсацию за конфискованные вещи, а также двухмесячный оклад свой и мужа.

Она узнала, что я жив, и просила меня взять несколько тысяч рублей, ибо у нее нет никого ближе. Денег я не взял, но она купила мне отличные ботинки на микропористой подошве, потому что увидела, что мои рваные.

— Я говорила с твоей мамой в последний раз в июне тридцать седьмого. Вы жили тогда в гостинице. Она была одна в номере. Я пришла и говорю: «Женя! Ханифа арестовали! Что мне делать?» А мама твоя говорит «Собирай вещи, забирай дочку, мы завтра возвращаемся в Ташкент, поедешь нашим вагоном». Я говорю: «Женя, не могу я бросить здесь Ханифа, надо хлопотать, ведь он невиновен». А она ответила мне: «Если его взяли, Надюша, значит, он — сволочь».

Моя мама, Евгения Львовна Зелькина — старый член партии, экономист-аграрник, очень знающая и талантливая, была заместителем наркома земледелия Узбекистана. С Ханифом Бурнашевым она работала с 1922 года и знала его так же давно, как и моего отца.

— Понимаешь? Она мне сказала: «Если его взяли, значит, он — сволочь». Я тогда упала в обморок.

Мне стало стыдно за мать, а тетя Надя, увидев мою растерянность, добавила:

— Нет. Ты не понимаешь. Я упала в обморок потому, что когда в тридцать шестом арестовали моего главного редактора (я в издательстве работала), Ханиф сказал: «Если его взяли, значит, он — сволочь». Те же самые слова. От этого я сознание потеряла.

Тетя Надя не была ответственным работником. Она жалела своего редактора, любила мужа, до сих пор жалеет мою мать. Недавно я узнал, что тогда же, когда мать говорила это, в мае и июне тридцать седьмого, на допросах в НКВД Узбекистана арестованных сотрудников Наркомзема под пытками заставляли давать показания о ее вредительской деятельности.

Это было, когда Сталин обнимал моего отца на заключительном концерте декады узбекского искусства в Большом театре и указывал аплодирующему залу: «Не мне аплодируйте, а ему. Это он такой молодец».

1917 год перевернул весь жизненный уклад Российской империи. Социалистическая революция предполагала продолжение — революцию сексуальную. Сразу после 1917 года стала меняться жизнь, изменилась и мораль.

Начало нэпа по времени совпало с бурными дискуссиями по половому вопросу, в них не принимал участия разве что ленивый. Большевистские теоретики во главе с Александрой Коллонтай горой стояли за теорию «Эроса крылатого» — мужчины и женщины освобождались от формальных уз. И без того никогда не отличавшиеся строгостью нравов низы получили теоретическую основу для блуда. На каждом шагу заявлялось об отмирании семьи и в подтверждение этому пропагандировалась жизнь в коммунах.

В 1927 году была введена непрерывная рабочая неделя со скользящим графиком. У разных членов семьи смены не совпадали, к чему это приводило — не трудно догадаться. Теоретик Ю. Ларин и вовсе заявил о 100-процентном обобществлении быта. По его проекту рабочие должны жить в семейных коммунах, спать там по 6 человек в комнате, а ежели кто-то пожелает уединиться с женщиной, то для этих целей предполагалось иметь один двухместный номер. Подобная бесконтрольность в половых связях привела к огромному количеству внебрачных детей и невероятно широко распространившимся венерическим заболеваниям. В 1922 году в Московском университете имени Я. М. Свердлова 40 процентов студентов были больны триппером, а 21 процент имели более чем два венерических заболевания. Вольность взглядов породила еще одно нелицеприятное явление участились случаи изнасилований и убийств женщин — видимо, жертвами становились чаще те, кто отказывался участвовать в «свободной любви». Все чаще и чаще специальным комиссиям приходилось расследовать случаи «нетоварищеского отношения к девушкам».

На рубеже 20—30-х годов сексуальная революция постепенно пошла на убыль. Заметно ужесточились нормы социальной жизни. Теоретиком нового движения выступила заведующая женотделом ЦК ВКП(б) П. Виноградова. Она говорила: «Излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс». Еще один теоретик А. Залкинд утверждал, что «класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов». Новая ситуация рождала новые курьезы. На московском заводе «Серп и молот» парня исключили из комсомола за то, что тот пытался склонить девушку к сожительству. Но в процессе разбирательства все же не это оказало решающее влияние на вердикт. Хуже, чем приставание к девушке, было то, что парнишка оказался сыном кулака, а отсюда и вердикт «блокировался с кулаками и противодействовал политике Советской власти». В 30-х годах подобные разбирательства стали уже не редкостью. Интимная жизнь оказалась предельно политизированной. Журналисты перестали устраивать дискуссии по половым проблемам, с городских улиц исчезли легкомысленно одетые девушки, а ВЛКСМ занимался тем, что разбирал на собраниях молодых людей, исключая их из комсомола за то, что «он гулял одновременно с двумя». Власти активно поощряли новый социалистический аскетизм. Примерно с 1937 года любая бытовая неурядица могла принять размах громкого дела. Газеты на своих страницах сетовали на то, что враги «привили молодежи буржуазные взгляды на вопросы любви и брака и тем самым разложили молодежь политически». Жестоко клеймились добрачные половые связи и разводы. Последний мог поставить крест на всей карьере коммуниста или комсомольца. Таким образом, вторая половина 30-х годов прославилась не только нетерпимостью и фанатизмом, но жестоким подавлением естественных человеческих стремлений.

Теория свободной любви оказалась нежизнеспособной в условиях тоталитарного государства. Ведь практика — критерий истины, а на практике все оказалось не так просто. Одно дело рассуждать о свободной любви, но совсем другое дело, когда такие принципы свободы претворяет в жизнь твоя жена…

И все же были в Кремле женщины (жены, дочери, возлюбленные вождей и партийные дамы), а значит не обошлось и без жизненных историй, без женских историй. И теперь я обращаюсь к воспоминаниям этих женщин и свидетельствам очевидцев, чтобы приоткрыть завесу тайны.

Часть I. ЖЕНЫ И СОРАТНИЦЫ