Голос Вселенной 1991 № 11

Она выползла из палатки, прищурилась – на дворе было светло. Хотя какой тут двор! Лес, овраги, обрыв, река какая-то. А вот какая?! Ольга не стала это выяснять. Она на ходу сбросила майку с цветастой надписью «Даешь всем!». А больше ничего и не было, сандалии остались в палатке Матильды, шорты у Бата. Но это было ерундой, потом она соберется, прикинется! Ольга подбежала к обрыву. Но не стала прыгать вниз, в воду, а тихохонько сползла по глинистому склончику, оцарапала какой-то высохшей веточкой грудь, но не расстроилась – вода была теплой и вместе с тем освежающей, приятной. Она с головой погрузилась в воду, расслабилась и подумала, как бы хорошо вот сейчас, прямо в этот миг стать рыбкой, вильнуть хвостиком и уплыть ото всех земных забот и хлопот.

Вот только воздуха ей не хватило, пришлось выныривать. Наверху тоже было неплохо, проглядывало свежее солнышко, ветерком обдувало.

Ольга не плескалась, не шумела, она хотела полностью раствориться в воде, стать если и не рыбкой, так самими прозрачными струями, утечь далеко-далеко, в синий океан, в сказочный огромный океан. И она уже была готова отдаться течению, поплыть, как вдруг заметила на берегу что-то любопытное, чего прежде никогда не видывала не только в этих краях, но и в других, даже там, на своей полуреальной родине, где вообще могло быть все, что угодно, самое невозможное.

Она уперлась ногами в дно, приподняла голову, пришлось даже вытянуть шею. И ей сразу стало холодно. Почти посреди поляны, всего в трехстах метрах от склона, за которым стояли палатки и спали ее спутники, торчала какая-то невообразимая серая статуя, а может, и идол. Она протерла глаза – здешние индейцы не ставят таких идолов, у них просто шесты с черепами наверху. Непонятно! Да и откуда тут возьмется статуя? Вчера ни черта тут не было! Да и сегодня тоже, она точно помнила! Неужто так бывает, Ольга вдруг страшно расстроилась, не может быть, ее спутнички, эти женушки и сам Бат, хлещут пойло, а видения у нее одной! Бред! Ольга пялила глаза, щурилась, прикрывала их ладошкой, но диковинная статуя не исчезала. Она торчала трехметровым серым бревном, вот только голова… Ольга видела статую сзади. Но и сзади ни у кого на белом свете не могло быть такой головы. Торчали рваные гребни, отростки, поблескивали какие-то пластинки. Или это был нелепый головной убор? Ольга выбралась наверх, обогнула обрывчик, сделала несколько шагов вперед и замерла в ужасе – статуя была живой!

Ольга хотела закричать, броситься бегом к палаткам, разбудить Бата, он мужчина пусть он защищает ее, пусть он разбирается, что тут происходит, она ничего не хочет знать, ей наплевать на все, она вовсе не любопытна! Но крик застрял в горле и ноги одеревенели. Она не могла пошевельнуть даже мизинцем, это был паралич какой-то, ни руки, ни ноги не слушались ее. Ольге казалось, что вот-вот в глазах потемнеет и она грохнется в обморок. Но она не падала.

Когда статуя медленно, будто неживой неповоротливый механизм, двинула головой и стала оборачиваться, у Ольги сердце оборвалось, упало вниз, она его больше не чувствовала, словно и оно одеревенело, окаменело от страха. И немудрено, можно было сойти с ума от жуткой уродливой рожи статуи, ничего подобного Ольга не видела ни в одном, даже самом кошмарном и фантастичном видеофильме. А ведь она часами, днями просиживала у видика и знала наизусть не только все новинки видео, но и старые вещи, восьмидесятых и девяностых годов. Неужели такое могло существовать на свете?! Больше всего ее поразили не чудовищные клыки и наросты, не гребни и чешуя, не кривой рог, торчавший из носа или того, что должно служить носом этому чудищу, больше всего ее поразили глаза – это были глаза вовсе не статуи, не куклы, не манекена или видеоробота, это были безжизненные и вместе с тем живые глаза выходца из преисподней. Она не могла оторвать от них взгляда, она не могла моргнуть, прикрыть собственных глаз, смежить век, это было непонятно, это все было ворожбой. Еще несколько минут назад она не подозревала о существовании чего-либо подобного, она лежала в палатке и мечтала о том, кого ей на этот раз пошлет Бог, она верила, что наконец-то придет хороший добрый парень, который будет ее носить на руках, любить, ласкать, говорить нежные слова, который никогда не оставит ее и которого она никогда и ни за что не бросит! Она молила Бога, она верила! Но почему тут взялся… этот трехметровый чудовищный верзила, почему! Неужели… Мороз продрал ее по коже, уши заложило. Неужели Бог послал ей за все прегрешения, за все мерзости и весь блуд этого дикого урода?! Нет! Не может быть! Не так уж она и плоха! Чем она, спрашивается, хуже всех этих пьянчужек и развратниц, этих бродяг, нет!

После того, как чудовище сделало шаг навстречу, Ольга почувствовала, что ее ноги оживают, что не только можно, но и нужно бежать, спасаться, удирать пока не поздно. Но она не стронулась с места. Нет! Бог знает кому и что посылать! Он знает – когда и за что! Он просто так ничего не делает! И потому бежать нет смысла. Она получит то, что желала!

Чудовище вдруг взвилось в воздухе и в тот же миг опустилось рядом, даже земля вздрогнула от мощного толчка. А Ольга не могла оторваться от этих потусторонних приковывающих как магнитом глаз. Она уже знала, что случится дальше, она знала, что чудовище не будет ее бить, грызть, терзать зубами и когтя-ми, что оно не станет ее убивать, оно будет делать другое… И может быть, она выживет, кто знает.

Тяжеленная рука, усеянная мелкими колючими шипами и чешуйками, рука с восемью длинными страшными пальцами опустилась на ее плечо. Ольга почувствовала неземной холод, она вздрогнула. Но холод тут же перестал ощущаться, рука вобрала в себя ее тепло, да, это было так. А уже в следующую секунду она уперлась губами в грубую серую ткань балахона, она больше не видела страшных глаз. Но их гипнотическое воздействие не проходило.

Чудовище тяжело и с присвистом дышало, обдавая ее странными незнакомыми запахами, оно вздрагивало и временами отшатывалось назад, то ли боясь ненароком повредить что-то в своей жертве-игрушке, то ли по другим причинам, Ольга не пыталась разобраться. Она была в полутрансе. Она чувствовала, как ощупывают ее тело могучие корявые руки, как сдавливают они груди, бедра, плечи, как приподнимают ее, отрывая от земли… И ей мерещился тот самый негр-верзила, что подмигивал у бензоколонки, ей даже показалось, что это он и есть, что иное ей мерещилось от переутомления и нервов. Вот только руки! Что это были за руки! Лапищи! Молоты!

Она не видела самого чудовища, она утопала лицом в этой вязкой и мохнатой ткани, каких на Земле нет, точно, нет! И чудовище играло ей, словно невесомой былинкой. Она не чувствовала ни боли, ни прикосновений – все вдруг онемело, было лишь ощущение, что она сама стала частью чудовища, что она лишь комочек плоти на его могучем и твердом как дерево теле. И было ощущение, что ее живые и нежные ткани рвутся, расползаются, что струится вниз что-то невидимое, горячее и влажное. Но она не вникала в эти ощущения, она уже теряла сознание. И даже в последние секунды, в последний миг она верилаэто Бог ей послал то, чего она заслужила, а значит, и печалиться нечего, значит, все так, как и должно быть, это судьба, а от судьбы не денешься никуда, и если она и умрет, так значит, так надо, так будет лучше и для нее и для других, а там, там на небе разберутся что к чему.

Когда Гун опамятовался, было поздно – он держал в руках вовсе не теплое тело самки, а остывающий труп. Как же это получилось, почему?! Он захрипел от досады и внутренней боли! Но тут же выругал себя – только это и должно было случиться, ничего иного! Ведь это не женщина их цивилизации, это не Анха! Несчастная была всего навсего слизнячкой, жалкой, немощной, уродливой до жути и омерзения. И все же он сделал это, он попробовал ее! И хотя Гун не испытал при этом ничего похожего на ощущения, испытываемые при настоящей любовной игре, он понял – одиночества полного не будет, наверное не будет, он сможет привыкнуть, он найдет себе подругу здесь и привыкнет. Жаль несчастную, жаль! Но ее не вернуть!

Он держал на руках мертвое тело и не испытывал брезгливости, как совсем недавно. Он испытывал чувство вины. Он ругал себя за это непонятное и тяжкое ощущение, за его приход, гнал болезненное чувство прочь, не хватало еще этого-раскисать, когда за тобой охотятся, когда следопыты идут сзади, по твоим следам.

Он согнул колени, напрягся и резким движением выбросил руки вверх – тело взлетело в голубеющее небо, взмыло словно выпущенное из пращи. Гун мгновенно выхватил аннигилятор, задрал раструбом вверх – и все исчезло в короткой вспышке, ни волоска, ни клочка кожи не упало на землю, несчастная испарилась на глазах, как ее и не было.

Титаническим усилием воли Гун отключил память – теперь она – уже не помешает ему, теперь он будет властвовать собственным телом безраздельно. А ему предстояло перенести немало. Все еще было впереди, все еще только начиналось.