Кто ищет...

* * *

Марина Григо называла Бориса Мальцева «мятущимся Бобом», а в ее голосе, когда она говорила о нем, появлялись, я бы сказал, материнские нотки. Бобу Мальцеву было двадцать три года — при этом совершенно седая голова, а борода, наоборот, как смоль черная. Я спросил шутливо:

— Любовь?

— Попробуй вам скажи! — ответил Боб. — Запишите лучше: результат пигментации, хотя на самом деле это действительно результат пигментации.

Мы сразу нашли с ним общий язык. Никто не мешал нам беседовать, кроме оводов, которые дикими ордами, загораживая свет, летали надо мной, а Боба почему-то не трогали, будто он был несъедобным, а я лакомым кусочком…

ИСПОВЕДЬ БОБА МАЛЬЦЕВА. «Вы не возражаете против маленькой популярной лекции? Ну и отлично. Диаров однажды заметил, что лед, и без того прозрачный, от солнечных лучей становится еще прозрачней, то есть проницаемость лучами увеличивается. Явление очень важное и довольно странное. От него зависит весенний прогрев воды подо льдом, а от этого, в свою очередь, подтаивание льда снизу, следовательно — сроки таяния на озерах и в лиманах, следовательно — сроки навигации. Такая незамысловатая цепочка.

Между тем логичней было бы как раз наоборот: чтобы лед от солнца мутнел, оплавлялся и пропускал меньше лучей. Верно?

Короче, мы заинтересовались механизмом этого странного явления. Теперь еще чуть-чуть сведений, и вам все станет абсолютно ясно, а также то, к чему я это говорю: не за-ради, смею вас уверить, самой лекции.

Лед, как вы знаете, кристаллическое вещество. От солнца, то есть от тепла, происходит плавление контактов — тех мест, где соединяются между собой кристаллы. Кроме того, лед может плавиться еще и внутри кристаллов: так называемый «эффект Тиндаля», — довольно известный эффект, мы называем его «цветами Тиндаля», потому что внутри кристалла появляются очень красивые шестилепестковые «цветы». Учтите при этом, что лед, переходя в воду, теряет свой объем на десять процентов, а вес его остается прежним. То есть в кристалле, очевидно, есть пустоты, они ликвидируются при плавлении, вот и уменьшается из-за этого объем.

Вам интересно, простите? По-моему, это звучит как симфония, а интригует, как детектив.

Итак, что же это за пустоты? Очень просто: «цветы Тиндаля»! Пока «цветы» есть, пустота искажает и ослабляет лучевое воздействие, а когда их нет, когда они погибают под солнечными лучами, радиация увеличивается!

Просто до гениальности.

В свое время отряду Карпова было поручено поставить по этому поводу серию опытов и провести наблюдения, то ли подтверждающие гипотезу, то ли опровергающие ее. Площадку Карпов выбрал на озере Светлом, оно самое теплое из близлежащих озер, в нем даже купаться можно в августе и в июле: двенадцать градусов тепла. Вы уже знаете, наверное, что если Карпов берется за дело, то берется основательно. Он сделал расчеты радиационного баланса, которыми до него никто никогда не занимался, разработал совершенно новую методику исследований, и эта тема стала главной составной частью его будущей диссертации. Он убил на это дело кучу времени, и единственное, чего Карпову сейчас не хватает, так это опытных данных.

Я, стало быть, довожу испытания до конца.

Пока что у нас не очень получается. Мы еще до весны провозимся, до наступления лета, а на лето опыты придется прервать: лед на озере может провалиться. С осени опять начнем, а зима даст окончательный ответ на все вопросы, и мы будем точно знать так называемый тепловой баланс воды. По предварительным данным, вода подо льдом должна даже зимой нагреваться: низкие температуры тут не помеха, поскольку если явление существует и радиация действительно увеличивается — а Карпов теоретически это уже доказал, — то и практически лучи зимнего солнца все равно проникнут под лед.

Не знаю, как распорядится сейчас Игнатьев, но, вероятно, он снимет отряд с якоря и отправит на станцию. А я останусь здесь до осени с кем-нибудь из рабочих. Лучше всего с Аржаковым, мне с ним спокойно, я у него как у Христа за пазухой.

Но к одному я никак не приложу ума: чем все это дело теперь закончится? Денег и времени уже ухлопали много, общая постановка задачи принадлежит Диарову, но в его докторскую тепловой баланс никак не лезет, — значит, я перед Карповым должен быть за все в ответе? А на фиг мне это нужно? Карпов мне сказал: «Доведи, мол, опыты до ума». — «А потом, — спрашиваю, — что?» — «А потом данные отдашь мне». — «Значит, — говорю, — ты будешь у меня Диаровым, а я у тебя Карповым?» Хотите верьте, хотите нет, а он смутился.

Буду откровенным: я Карпова и Рыкчуна знаю давно. Поступал на первый курс — они переходили на четвертый, и тут за полгода работы на них нагляделся. Предполагаю, что Карпов вам нравится, а Рыкчун — нет. Если так, вы правы только наполовину. И Вадим не такой уж подлец, и Карпов не такой уж кристалл. Я им, конечно, не судья, но мнение имею: и в том и в другом есть «цветы Тиндаля», то есть пустоты, и чем быстрее они оплавятся, тем оба они будут пропускать больше света. Я готов им в глаза это сказать, так что, если хотите, можете передать ребятам мое мнение.

Но если еще откровенней, то я мечтаю заняться совсем почвоведением. Хорошо заняться, серьезно и основательно. Вы спросите: почему? Почему вдруг я, мерзлотовед, хочу полезть в землю?

Чтоб не зависеть ни от кого! Почва здесь — всего один, метр глубины, дальше вечная мерзлота. А на метр вглубь я и сам могу копать, мне ничья помощь не нужна: ни тракторов не нужно, ни машин, ни людей. Лопата и кирка — моя стихия! Многие научные сотрудники мечтают о такой самостоятельности. Потому что, как только попросишь у Диарова или Игнатьева помощника или еще чего, они мгновенно вмешиваются в твои заботы и начинают грести под себя. Получается форменный грабеж!

Я уже давно пришел к выводу о необходимости коллективного руководства наукой, коллективного исследования и коллективной защиты диссертаций. Иначе уходишь в другую крайность и становишься индивидуалистом. Вы читали Ришара? Я нашел в его дневниках: «Можно делать либо шедевры, либо подлости…»