Честь собственного имени. Интервью В.Пикуля журналу «Наш Современник» №2, 1989 г.

Вдова Бухарина через 50 лет «вспоминает» устное «письмо» своего мужа.

Сын Микояна, ссылаясь на рассуждения отца, рассказывает о репрессиях 30—40-х годов. А буквально через несколько дней другой родственник другого деятеля живописует преступления того же Микояна.

За один последний год появилось штук восемь воспоминаний об аресте Берия, резко противоречащих друг другу, но претендующих на исключительную достоверность. Разве это история?

B.П. — Да, все это так. Но мне кажется, что в конце концов вся шелуха отсеется и выкристаллизуется истина. Иначе быть не может. Другое дело, что путь к истине будет тернист и не прост, ибо, Вы правильно заметили, пока в печати появляются материалы очень односторонние. Да и печать наша — как, впрочем, и телевидение — очень тенденциозна в отношении к недавнему прошлому. Сегодня сложилось такое положение, что человеку, имеющему иную точку зрения, просто негде ее высказать.

C.Ж. — Валентин Саввич, не трудно заметить, что практически все публикации о послереволюционной нашей истории сводятся к личности И.В. Сталина. Каково Ваше к нему отношение?

B.П. — У меня никогда не было к Сталину особого почтения. Хотя это, конечно же, сложная, далеко не ординарная и не однозначная фигура. Таковым я стараюсь показать его и в романе «Сталинград».

C.Ж. — А не кажется ли Вам, что это муссирование имени Сталина в «Огоньке», «Советской культуре», «Московских новостях», «Знамени» преследует совершенно определенную цель: с одной стороны — свалить на него все преступления тогдашнего времени и тем самым оставить в тени иные зловещие фигуры, а с другой, смахнув одну «икону», водрузить на ее место десятки новых. Ведь смотрите, какими белоснежными ангелами со страниц тех же изданий предстают Бухарин, Зиновьев, Каменев и им подобные. Даже одиозную фигуру Лейбы Давидовича Троцкого пытаются сегодня исподволь, а то и прямо, поднять на пьедестал. Я имею в виду не только безответственные высказывания в некоторых органах печати, но и странную публикацию в «Литгазете» о том, в частности, что Л. Троцкого в период с 1917 по 1924 год никак нельзя считать враждебным революции. Что это, девственное неведение директора Института военной истории, доктора философских наук о Троцком как организаторе массовых расстрелов, создателе концентрационных лагерей и т. д. и т. п. или желание любыми путями снискать себе популярность у «прогрессивных кругов»?

B.П. — Вы совершенно правы. Сталин — порождение эпохи, фигура, волею объективных и субъективных обстоятельств оказавшаяся наверху. А ведь выдвинула его наверх старая гвардия. И пела ему хвалу, пока он ее устраивал. А затем началась междоусобная борьба. А в общем-то это все одна шайка. Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Каганович, Ем. Ярославский (Губельман), Урицкий, Володарский, Эпштейн — это фанатики массовых убийств. Совсем недавно в «Советской России» была опубликована директива от 29 января 1919 года за подписью Я. Свердлова, призывавшая к «поголовному истреблению» верхов казачества, «массовому террору» по отношению к казакам. И это «поголовное истребление» и «массовый террор» прошли как смерч по всей России. А сейчас тех, кто устроил геноцид русского народа, да и других народов тоже, пытаются объявить жертвами, возвести в ранг святых, мемориал им поставить.

C.Ж. — В нашем разговоре мы не раз уже касались роли печати в современной жизни. Любому объективно мыслящему человеку очевидно, что не все здесь, мягко говоря, обстоит благополучно. Ю. В. Бондарев на XIX Всесоюзной партконференции отмечал, что «часть нашей печати восприняла, вернее, использовала перестройку, как дестабилизацию всего существующего, ревизию веры и нравственности», что «часть нигилистической критики.» стала командной силой в печати... создавая общественное мнение, ошеломляя читателей и зрителя сенсационным шумом, бранью, передержками, искажением исторических фактов», что эта печать «размывает критерии, моральные опоры, травит и шельмует крупнейших писателей, режиссеров, художников... разрушает, унижает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни...»

B.П. — Что же, Юрий Бондарев прав. И лучшее тому доказательство — бешеные нападки, которым он подвергся после своего выступления. «Огонек», «Московские новости», «Советская культура» переняли все худшее от западной прессы, вернее, от желтой западной прессы (на Западе есть ведь и серьезные, солидные издания). «Пожелтевшие» органы печати переняли у буржуазных листков и явную склонность к русофобии.

C.Ж. — Валентин Саввич, сегодня много говорят о перестройке в литературе. Как Вы к этому относитесь?

В.П. — Да никак. Есть писатели честные, а есть конъюнктурщики. Первым незачем перестраиваться, а вторые просто не способны перестроиться. Они могут лишь подстроиться.

Ну зачем, скажите на милость, перестраиваться Распутину, Белову, Астафьеву, тому же Бондареву. Да и я сам, простите за нескромность, перестраиваться не собираюсь. Как вкалывал по 15 часов в сутки раньше, так вкалываю и теперь. Как думал, так и думаю.

А вот зато наши активные «прорабы перестройки» перестроились мгновенно. Пример — В. Коротич, главный редактор «Огонька», умилявшийся в свое время «гениальными» произведениями Л. И. Брежнева, воспевавший их художественные достоинства, тихонько и сладенько живший себе в застойные времена, премии всякие за благонадежность получавший. Или А. Беляев, долгие годы бывший зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС и давивший эту самую культуру, а ныне являющийся главным редактором газеты «Советская культура» (ну не парадокс ли, не издевательская ли гримаса жизни?). Можно было бы вспомнить и других активных «застрельщиков перестройки». Всех не перечислишь... Вынырнули, поосмотрелись, пообвыкли и начали учить всех честности и принципиальности. А если кто-то с ними не согласен — тут же ему ярлык — антиперестройщик. Ну до каких же пор эта вакханалия будет продолжаться?

С.Ж. — Валентин Саввич, сейчас идет много дискуссий о будущем Союза писателей СССР. Разные высказываются точки зрения. Вы уже более тридцати лет состоите в его рядах. Что Вы по этому поводу думаете?

B.П. — О, это тема необъятная. Мне лично Союз мало чем помог. И даже напротив. Но, думаю, он нужен. Это хоть какая-то социальная, правовая, нравственная защита литератора. Особенно малоимущего, малоизвестного, живущего в провинции. Надо только сделать этот Союз более демократичным, обуздать власть литературных бонз. И поменьше проводить формальных, «галочных» мероприятий, поменьше ездить в творческие командировки. А то там — конференция, там — симпозиум, там — дни литературы, там — юбилей. И понеслись — на самолетах, поездах, автомобилях. Дошло до того, что на похороны Шолохова (куда было бы не грех и пешком сходить!) — в командировку, на пушкинские, есенинские, толстовские, некрасовские дни — в командировку. Некрасиво все это и унизительно. Нужно тебе, испытываешь душевную потребность, хочешь прикоснуться к святым местам — поезжай. Но за свой счет.

Можно ли представить себе старых русских писателей (по дарованиям своим — не нам чета) разъезжающими по командировкам за государственный счет?

C.Ж. — Сегодня в нашей стране — время перемен. Они назрели, стали жизненно необходимы. Какие проблемы сегодняшнего дня кажутся Вам наиболее важными и значимыми?

В. П. — Сложный вопрос. Прежде всего потому, что проблем этих — великое множество.

На нашей памяти принималось огромное количество решений, программ, постановлений. Иные из них записывались даже в Программу партии. И что же? Одни были явно авантюристическими, а порой анекдотическими. Другие тонули в красивых речах, благих пожеланиях. Не слишком ли много мы говорим и сегодня? Много говорим, мало делаем. Сегодня пытаются увлечь народ рублем, прибылью, сладкой жизнью. А это ой как далеко от народного идеала! Этот идеал лежит совершенно в иных сферах.

Нам надо срочно лечить наши запущенные болезни. Например, пьянство, которое за последние двадцать лет приняло угрожающие масштабы. Здесь нужны кардинальные меры.

С. Ж. — Так что же Вы предлагаете?

B.П. — Сухой закон. Могу привести в пример Финляндию, которая в начале века буквально спивалась. Каждый крестьянский двор имел самогонный аппарат. Десятилетние дети и те пили. Маннергейм ввел жесткий сухой закон. И все! Пьянство прекратилось. Другое дело, что тяга к вину осталась в генах. Потому и сегодня потребление алкоголя в Финляндии ограничено.

C.Ж. — Можно вспоминать и введение сухого закона в России.

В.П. — Да, но это совсем другое дело. Россия не была пьяной страной. Она была трезвой страной. Скажу как историк: широко бытующая молва о том, что-де на Руси-матушке всегда пили, что «веселие Руси — есть питие», — это злонамеренная, злоязычная ложь, пущенная в оборот врагами нашего народа. Там, где появлялось пьянство, с ним всенародно боролись. Целые уезды объявлялись на сходках безалкогольными, убирались из сел трактиры... Вспоминаю в этой связи мемуары прекрасного художника Александра Герасимова, уроженца города Козлова, ныне Мичуринска.

Жители этого города были в основном прасолами — торговцами скотом. Были в городе и трактиры. В пять утра город просыпался, и жители его — с детьми, бабками — шли в эти трактиры и пили тамю.. чай. Спиртного никто не пил. Но вдруг кто-то взял рюмку водки. Все, он мог из этого города уезжать. Ему больше не верили. С ним не заключали сделок, не давали ссуды... Ему оставалось только бежать из города. Вот что значит сила общественного мнения.

Сегодня положение гораздо сложнее. И потому я за введение сухого закона. И чем скорее, тем лучше.

Важнейшей проблемой сегодняшнего дня видится мне проблема семьи. У нас очень мало думают о священном таинстве брака. Отсюда — огромное число разводов, несчастных детей, поломанных жизней.

К сожалению, проблем много и говорить о них можно очень долго. Но самой острой, самой главной, самой неотложной я считаю проблему молодежи.

Не надо воевать, не надо выигрывать сражений. Достаточно отнять у народа, у государства юное поколение — и государство погибнет. То, что сейчас происходит с молодежью, меня, — да, уверен, не только меня, очень многих, — чрезвычайно волнует. Мы теряем нашу молодежь. Мы перестали формировать ее в интересах нашего общества, в государственных интересах. Печать, средства массовой информации культивируют, насаждают, буквально вбивают в души и в головы худшие образцы западной масскультуры.

Включите телевизор, и вы увидите лохматых, грязных, развязных молодых людей, дергающихся в роковом экстазе. И что же, позвольте спросить, эта непристойность, тиражируемая на миллионы телеэкранов, — наш идеал?

Я лишь однажды в своей жизни видел эпилептика — страшное зрелище. Но еще страшнее — подобные — каждодневные! — телевизионные шоу.

Ведь это же настоящая болезнь — и духовная, и физическая. И подобные непристойности нам пытаются выдать за чуть ли не основные достижения демократии. Далеко же мы уйдем с подобной демократией.