Кто ищет...

И тем не менее, говоря о методах сбора материала, я каждый раз буду акцентировать внимание на том, какой материал имеется в виду: позитивный или негативный. На стратегической задаче это обстоятельство, возможно, почти не сказывается, но с тактикой журналиста и его поведением происходят некоторые метаморфозы.

Так, например, собирая материал с намерением «хвалить», мы, естественно, оказываемся в ситуации, при которой чувствуем себя желанными гостями тех, к кому являемся, а они становятся гостеприимными хозяевами. Подобная психология вносит коррективы в общие принципы нашего поведения. По-человечески теплея, мы позволяем себе расслабиться и расковаться: можем пойти в гости к герою, отобедать с вином, с кем-то пооткровенничать, — короче говоря, пожить по законам, не нами установленным; говоря так, я намекаю еще на специфику приемов, которые устраивают обычно в честь журналистов хозяева, независимо от их ранга и положения.

Однако при всем при этом нам не следует забывать, что и положительный материал не всем одинаково нравится, что и к позитивному герою может быть разное отношение, — ни в коем случае журналисту нельзя терять над собою контроль. «Доводим до вашего сведения, что ваш корреспондент такого-то числа во столько-то часов распивал с таким-то спиртные напитки…» — письмо подобного и, увы, традиционного содержания обычно приходит в редакцию раньше, чем журналист возвращается из командировки. И если факт подкреплен доказательствами, у корреспондента немедленно возникают разного рода сложности с опубликованием даже позитивного материала. Мы очень уязвимы, несмотря на кажущуюся защищенность, и потому, как слоны мышей, должны панически бояться ничтожнейшего подрыва нашей репутации, стало быть, не давать к этому поводов. Ведь самое обидное, что одновременно с нами становится уязвимым уже написанный и подготовленный к печати материал. Именно по этой причине лично я в поездках никогда и ни с кем не бражничаю, не братаюсь, не пью; вожу с собой тюбик с нитроглицерином, как охранную грамоту, и, если уж особенно наседают, демонстрирую нитроглицерин, со значением потирая сердце, — впечатляет!

Зато при сборе положительного материала решительным образом облегчается возможность участвовать в событиях, а не идти по их следам, писать изнутри, а не описывать снаружи. Сбывается извечная мечта журналиста: лично испытать, испробовать, увидеть, убедиться. Собираешь, положим, материал о работе водолаза, и тебе предоставляют возможность спуститься с героем на дно. Пишешь о пожарниках и терпеливо ждешь, когда у них будет реальное дело, на которое тебя непременно возьмут, да еще в настоящей каске и настоящем защитном костюме. Занимаешься со следователем, врачом, сталеваром, поваром, летчиком-испытателем, рыболовом и видишь их «в деле». Личное участие журналиста в событии в какой-то мере даже компенсирует недостатки его воображения. Во всяком случае, это куда плодотворней, нежели со сверхвоображением шагать за своим героем по уже опустевшему полю боя.

Мне рассказали, как однажды работникам чешского телевидения понадобилось снять небольшой документальный фильм о работе диспетчера шахты. Они приехали, наладили аппаратуру, установили свет, проверили экспозицию и начали снимать. Чувствуют, ничего не получается! Сидит диспетчер перед красивым пультом в белой сорочке, в черном костюме и при галстуке, весь из себя значительный и, к сожалению, неживой, хоть сворачивай съемку. И вдруг на пульте замигали аварийные лампочки, завыла сирена, заметались стрелки, — что случилось?! В шахте на путях пропала вагонетка с двумя шахтерами! Какой тут, к черту, фильм, если диспетчер головой отвечает за жизнь людей! В одно мгновение он сбросил с себя пиджак, свернул набок галстук, вспотел, стал орать в микрофоны, поднял на ноги поисковую группу, срывающимся голосом доложил руководству о пропаже — короче говоря, стал работать, а не позировать. И получился превосходный правдивый фильм. Все бы в этой истории было «мимо нас», если бы не одно существенное обстоятельство: вагонетку с двумя шахтерами «украли» телевизионщики, разумеется — не без согласия руководства.

Организовать событие, дабы увидеть героя в деле и полнее раскрыть его характер, задача для нас вполне реальная, если мы приехали «хвалить». Со спокойной душой мы раскрываем карты, рассчитывая на помощь и понимание хозяев. А если еще удается освободить их от подозрений, будто бы за легальной целью журналиста спрятана какая-то нелегальная, мы вообще можем чувствовать себя как на курорте.

Когда же речь идет о сборе негативного материала, дело значительно осложняется, — кому это не ясно? Мы оказываемся либо в состоянии войны, либо вооруженного нейтралитета, но всегда в полной боевой готовности, и то же происходит с нашими хозяевами и «героями», которых, как видите, я вынужден на этот раз взять в кавычки.

Рассмотрим несколько ситуаций, каждая из которых влечет за собой применение своего метода сбора материала.

С и т у а ц и я п е р в а я. Начну с примера. Как-то в редакцию пришло письмо из Закавказья, в котором рассказывалось о секретаре райкома комсомола — человеке, десять лет проработавшем на одном месте и в одной должности. Автор письма, кстати анонимный, приводил множество фактов, свидетельствующих о деградации секретаря: взятки, присвоение государственных средств, зазнайство, пьянки, разврат. Разумеется, при этом крахом шла союзная работа в районе, отчетность была «липовой», из тысячи состоящих на учете комсомольцев триста были «мертвыми душами» — давно выбыли, но сохранялись для вида, для «масштаба».

Ехать «в лоб» по такому письму опасно, я имею в виду — бессмысленно. Только заикнешься о цели приезда, как из района немедленно будут убраны или «предупреждены» люди, способные разоблачать секретаря, компрометирующие документы спрятаны или уничтожены, то есть помехи в сборе материала окажутся решающими.

Что делать? Ответ напрашивается сам собой: найти прикрытие, какую-то версию, с которой можно явиться в район, не вызывая лишних подозрений, — не лишние все же будут, — а затем относительно спокойно «выйти» на факты, сообщенные в письме. Подобным прикрытием может быть, к примеру, кампания с отчетами и выборами в комсомоле. Естественно ли выглядит желание корреспондента оказаться именно в том районе республики, где работает опытный, с десятилетним стажем, секретарь, чтобы написать о ходе кампании? Естественно. Логично ли будет, «наткнувшись» во время работы на «мертвые души», через них ввинтиться в главную тему? Логично. А пока журналист «наткнется», он успеет сориентироваться, наметить и закрепить на месте потенциальных обличителей секретаря, добыть какие-то документальные подтверждения его художеств и, возможно, даже найти автора анонимки. Затем, убедившись в справедливости обвинений, журналист может «поднять забрало», а в случае, если обвинения не подтвердятся, молча уехать домой, так и не раскрыв карт, чтобы никого не волновать и не тревожить.

Метод «с прикрытием» применим тогда, когда есть к тому серьезные основания, когда иначе мы рискуем вернуться в редакцию без материала — пустыми. «Крышу» следует придумывать заранее и с таким расчетом, чтобы она, с одной стороны, надежно закрывала главную цель приезда, а с другой — не препятствовала возможности ее достичь, больше того, облегчала выход на главную тему, да так естественно, чтобы окружающие не обижались на временную утайку от них основной задачи.

Здесь возникает щепетильный вопрос: как быть с вышестоящим руководством, в нашем примере — с обкомом комсомола? Миновать его и сразу являться на место, в район, пред светлые очи подозреваемого секретаря? Ну что ж, не исключаю этого варианта. Потому что обманывать руководителей мы не вправе, да и какие у нас для этого основания? — но и правду говорить раньше времени, прежде всяких проверок, тоже не хочется, дабы напрасно их не смущать. Но есть еще один выход из положения, который кажется мне предпочтительней: прийти в обком с визитом вежливости, весьма приблизительно очертить круг тем, которые могут интересовать журналиста в «свободной» поездке по области, и, уходя, оговорить возможность более обстоятельного разговора на обратном пути, что, кстати, непременно следует сделать, собрав материал о злополучном секретаре. Все были бы довольны, декорум — соблюден, обид — никаких.

С и т у а ц и я в т о р а я. В 1962 году, работая в «Экономической газете», я получил задание, продиктованное необычным обстоятельством: директор цементного завода на Украине запретил рабочим, служащим и инженерам своего предприятия читать один номер нашей газеты, при этом распорядился снять его со стенда, расположенного на территории завода, изъял из заводской библиотеки и даже из личной подписки нескольких своих подчиненных. По всей вероятности, в этом номере «Экономической газеты» описывалось нечто, что соответствовало обстановке на заводе и не должно было, по мнению директора, будоражить умы людей. Обо всем этом сообщалось опять-таки в анонимном письме, в котором, между прочим, еще говорилось, что рабочие дважды тайком вывешивали газету на стенд и дважды рассерженный директор приказывал ее срывать.

Случай в ту пору — беспрецедентный. У меня, как я понимал, не было особой перспективы описать его на страницах газеты, скажем, из-за нетипичности, но разобраться в деле я был обязан, поскольку редакция не хотела оставлять событие непроясненным.

Каким же образом расследовать факт? Приехать и открыто попросить у директора объяснений, предъявив ему анонимку? А он возьмет и откажется! Мол, ложь все это и клевета, ничего подобного не было, не кретин же я, в самом деле, чтобы идти на такую глупость! Чем опровергнуть? Искать доказательства на стороне? У кого? Есть ли уверенность, что заводской библиотекарь или сотрудник, из личной подписки которого была изъята «Экономическая газета», подтвердят сообщение анонимщика? Если факт действительно имел место, он — красноречивое свидетельство неблагополучной атмосферы на заводе, отношения к критике, вернее, ее зажима, и то обстоятельство, что вопиющий «запрет» излагался не в открытом письме в редакцию, а в анонимном, лишний раз подтверждало бесперспективность поисков доказательств на стороне. А придумывать «крышу» тоже вроде бы не имело смысла, поскольку «ввинчиваться» в событие пришлось бы трудно и долго, а времени мне отпустили всего два дня.

Короче, я рискнул использовать метод, который определил впоследствии как метод «холодные уши», или, если угодно, «глупее глупого»: пришел к директору, дал ему прочитать анонимку и сказал, что во всей происшедшей истории редакцию волнует прежде всего проблема директорского авторитета. Мол, распоряжение изъять газету исходило, вероятно, из каких-то существенных соображений, — кто же посмел не подчиниться директору, поставить под сомнение верность его приказа? Кто вешал газету на стенд вопреки его указанию? Что за личность решила жаловаться в редакцию? И так далее, и все на тему: авторитет руководителя и способы его поддержания.

Не исключаю, что директор подумал: ну и корреспондент — ума палата! Однако на что я рассчитывал? На то, что, если директор действительно наложил «запрет» на центральную газету, он не должен быть умным и тогда «клюнет» на мой метод. Если же директор не дурак, он никогда бы не вынес подобного «запрета», факт, таким образом, не подтвердился бы и мы оба посмеялись бы над письмом анонимщика и над моим нелепым «ходом».