Carpe diem!

И они вернулись

И я вернусь домой

Со щитом, а, может быть, на щите,

В серебре, а, может быть, в нищете,

Но как можно скорей.

Гр. КИНО "Красно-желтые дни"

...И они вернулись. Грязные, оборванные, с лихорадочно горящими глазами, с загоревшими до бронзы лицами и сбитыми в кровь ногами шли они рука об руку против снега во мраке. В руках каждый из них держал звезду, и свет сиял так, что больно было смотреть. Звезды покойно лежали на их ладонях, и они несли эти звезды через метели, как драгоценные сокровища. Но некому было увидеть тот свет, и только метельные крылья обнимали их, и страшно и торжественно пели ветра. Но они шли - вопреки всему, неся свет, который был так нужен другим. А другие - прятались в угловатых башнях, едва видимых за мутной завесой, прятались за накрепко запертыми дверьми, закрытыми ставнями, прятались в уюте и покое, не зная ни о свете, ни о звездах, ни о чужом горе и страданиях.

...Там, в долине, был мой дом. Пришлось спускаться узкой тропкой, которая постоянно грозила оборваться в ущелье. Страшно, и сердце вскачь, но я прошла эту дорогу. В долине все другое, и время течет как будто быстрее. Осень уже, но так тепло, как в летние вечера. Я знаю: возвращаться - дурная примета. Но так тянет сюда, к медленной реке, над которой стоит дом родителей. Вот он: угрюмый, серый, хмурится из-под кустистых бровей нависающего над окнами плюща. Когда-то в детстве я считала ступени, ведущие к дверям. Двадцать две. На каждую - по году безмятежной жизни здесь. А сейчас - двери настежь, и темные комнаты за дверями. Нет, я не буду заходить. Там - воспоминания, сгустки старого, отжитого. Пустота, наполненная пылью и детством. Детство позади, а пыль никому не нужна, кроме пауков... Сяду на ступеньки, посижу. Красиво здесь, покойно, как будто и войны совсем не было. И клены те же, и вишни у дома. Старые друзья мои... Но все же, возвращаться - это скверная примета, ибо нельзя, никогда нельзя вернуться в исходную точку, к тому, что покинуто, чтобы ничего не изменилось внутри.

...Она вернулась поздней осенью, под неумолчный рокот волн и стук дождя, вернулась по разбитым дорогам, среди запустения и тишины. Дом ее стоял в низине, и в конце ноября дожди и туманы вытягивали из него все тепло. Она не решилась войти, ведь прошло столько лет с тех пор, как уехала она из родного гнезда в поисках счастья. Дороги отчаяния и боли стерегли ее, ветра развеивали дым осенних костров, кидая, будто в насмешку, под ноги пригоршни палого золота. А там, в доме, все по-старому, все так, как было во дни безмятежной юности. Музыка, смех и разговоры, терпкое красное вино в сверкающих хрусталем бокалах... И ей страшно дотронуться до ручки двери, натертой до блеска многими касаниями. Она стояла, превратившись в тень, боясь попасть в полосу света из окна, слившись с густой темнотой, и в доме никто не знал, что вернулась блудная дочь, что она пришла - почти босая - к родному порогу, что вынесла она достаточно страданий, чтобы понять, что не стоило пускаться ради них в столь дальний путь.

...И они вернулись в стольный град, прославленный в песнях и сказаниях. Они вернулись с победой, и флаги горели серебром на солнце, и улицы были заполнены людьми. Женщины бросали им под ноги цветы и пели, и одна была краше другой в тот день. Всюду улыбки и сияющие лица - ведь они возвратились победителями, хотя победа та не была легкой, и много горя было за ней, и слез, и материнских проклятий. Но со щитом ли, на щите ли - их ждали, ждали до последнего, верили и молились, и вот они здесь, и весенний ветер так сладок, так высоко безмятежное небо, так свежи краски, что боль и страдания как будто меркнут, и ликование охватывает сердца.

... Они вернулись после долгого пути. Парус их корабля, потрепанный в сотнях бурь, вылинял и потерял свой глубокий синий цвет, а солнце, нарисованное на нем, уже не блестело золотыми нитями. Они были уверены, что их ждут, хотя прошли годы с тех пор, как покинули они шумную гавань и отправились на поиски сокровищ, славы и приключений. Тогда они были молоды и сильны духом, весь мир до самого края света принадлежал им, и не было предела мечтаниям. Теперь долгие зимы выбелили их виски, от ветров кожа стала как грубая кора деревьев, и в глазах потух тот огонь, что светил им не хуже маяка. Но когда они вернулись, и корабль их бросил якорь в гавани большого города, увидели они, что их давно забыли, и в домах, где они когда-то жили, теперь живут другие люди. О них не осталось памяти и у стариков, и ходили они, чужие в родном городе, знакомые улицы казались им улицами других городов. Никто не ждал их среди колоннад храма на высоком холме, и не зажигали в их честь ритуального огня. Они ходили, точно призраки невозвратимо ушедшего, и не было им места в этом мире. "Слишком поздно, - шептали им ветра. - Слишком..." И они молчаливо кивали в ответ сырым промозглым ветрам с запада и студеным ветрам севера, и тем, что прилетали с юга, обжигая лицо пылью и песком. Только ветер востока едва слышно говорил: "И в конце есть возможность начала", прилетал вместе с первыми утренними лучами. И ясное небо смеялось над ними, а беленые стены домов, яркие цветы в горшках, оливковые деревца казались слишком юными и не знающими ни бед, ни страданий.