Туманный край

"Болтлив я стал, самому противно. Что несу?" - подумал отец про себя и обернулся. Он сидел, закутавшись в плащ и нахлобучив капюшон. Вода текла струйками, плащ уже почти промок.

Скора увидел лишь глаза отца - уставшие-уставшие. Вот опять их Ветер, небольшой конёк, чёрный, в белых яблоках, заскользил по грязи, и задребезжала посуда в телеге. Отец поморщился. Сколько побилось товара, не хотелось даже думать. Больше всех Скоре было жаль ту фигурку белого единорога, которую отец обжигал последней, уже поздно вечером, и оставил её в печи до утра. "Кажется, тогда, - говорил он, - глина приобретает особенную звонкость. Надо проверить". Отец уложил единорога в корзину с тряпьём и соломой уже утром.

- Звонкий единорожек получился. Если удастся продать всё, то хватит тебе на учёбу ещё на одну зиму, - сказал отец.

Учился Скора у Хварли, у того получались удивительные кухонные вещицы. Их даже посудой было трудно назвать, такие они были красивые. А Хварля как-то увидел колокольчик на подоконнике возле лавки Скоры. Хварля взял его, покрутил. Колокольчик нежно заныл, запел. Хварля хмыкнул и приложил к уху.

- Ты сделал?

- Отец.

Хварля опять хмыкнул. Поскрёб ногтем бочок колокольчика, постучал, послушал, кивнул сам себе.

- Такие штуки так просто не случаются, - сказал Хварля, подмигнув. - То всё горшки лепил, а тут вдруг такое. Колокольчик-то звучит!

- И что? - вызывающе буркнул Скора. Как если бы приготовился, что его сейчас ударят в больное, в живот или по ноге, если кованным башмаком, то мало не покажется.

- Дело тёмное, - протянул Хварля, нехорошо усмехнувшись.

И вышел из комнаты подмастерья.

Скора не хотел возвращаться на учёбу к Хварле. Но и отцу не рассказывал о том разговоре, как такое расскажешь. Отец засуетится, замечется, ему неловко будет. Так бывает, когда вроде и не виноват, а не оправдаешься, за глаза потому что оговор сделан...

Скора свернулся в телеге, обняв тюк с тряпьём и кувшинами, думая, что спасает их от тряски. В этом же тюке сверху лежала корзинка с единорогом. Её Скора придерживал подбородком. Солома и тряпьё под совсем немного промокшим старым заячьим пологом согревали. Было тепло, хотелось спать. Сквозь сон слышался разговор отца с подъехавшим одним из зерновозов. У того было смешное имя Метеля. Он говорил, что зерно зимой поели крысы, посевы побил по весне град, во время прилива поднялась вода и не ушла, и теперь до поля приходилось добираться в два раза дольше...

Говорил-говорил... А Скора почему-то оказался посреди поля на большом вросшем в землю валуне. Стоял и смотрел в небо. Небо синее-синее, высокое-высокое, лёгкое-лёгкое. Снизу доносился какой-то писк. Скора крутил головой и не мог увидеть, кто так пищит. Оказывается, это была Веда. Она стала маленькой девочкой, стояла посреди ржи и махала ему руками. Кричала. А крик получался тоненький, будто Веда находилась отсюда далеко-далеко. Но иногда слова странным образом долетали до него на его валун.

А степи вокруг не стало. Ветер свистел в ушах. Скора выглядывал из своего укрытия, сердце колотилось от страха, вода была совсем близко. В воду летел белый комок. Комок развернулся, оказался белым лисом. Лис вывернулся, попытался планировать, распластав лапы, отчаянно руля хвостом. Но лиса смяло ветром, бросило и ударило о воду.

Где-то рядом гулко билось ещё одно сердце. Огромное оно колотилось тяжело, со свистом. Дракон уходил влево, пытаясь найти место для посадки. Но вот он начал возвращаться. Заметил пропажу? Заметил, что было тепло боку, а теперь лишь холодный ветер пробирал чешуины?

С моста метнулась человеческая фигура. Прыгнула, нелепо и сильно замахала в воздухе руками, будто собралась взлететь, закричала, но не взлетела. Упала в воду близко от белого комка.

Тот болтался некоторое время в волнах безвольным ошмётком. Шерсть, это она держала лиса на плаву, промокая неспешно, отдавая тепло и воздух.

Человек вынырнул на поверхность, захватал воздух ртом, забился, но настырно двинулся к лису. Ухватил его, прижал к себе, из последних сил удерживаясь на плаву. Волна то и дело скрывала лицо.

Человек, запрокинув голову, посмотрел в небо. Веда... Это она. Мокрая, с прилипшими волосами, с кажущимися огромными глазами, она сейчас походила на вынырнувшую из воды большую рыбину.

Дракон спускался всё ниже, Скора слышал, как надсадно свистело старое сердце большого зверя. Вот огромные лапы-крюки вымахнули вперёд, погрузились в воду, ухватили человека.

Море поднималось, выгибалось горой, будто не хотело отдавать добычу. Дракон тяжело пошёл вверх, вновь набирая высоту...

Слышался тонкий писк. Девчонка махала ему руками.

- Веда, я плохо слышу! - крикнул Скора.

И проснулся. Так всегда бывает, когда пытаешься заговорить во сне.

Дождь кончился. Дул пронзительный ветер. Степь ерошилась метёлками травы. Телеги почему-то остановились. Люди потянулись куда-то вперёд, отца не было рядом. Скора выбрался и тоже пошёл. Побежал, потому что увидел впереди толпу.

Перед обозом лежал Трихвост, вытянувшись в полный рост, бросив лапы вдоль туловища, будто его волокли за шею. Но он смотрел. Смотрел на людей, на происходящее, как смотрел бы, сделав всё, что мог. Он бороздил долго. То ли падал, то ли тормозил своими корявыми лапищами. Чёрная полоса, вспаханная драконом, тянулась от самого моря. Перед Трихвостом лежал смятый куль и белый комочек.

Когда Скора подбежал, куль оказался неподвижной Ведой, лежавшей лицом вниз, а комочек вырос в сидевшего очень прямо, смотревшего в сторону моря, белого лиса. Скора упал на колени перед Ведой. Сунулся к ней, зашептал в ухо:

- Не умирай, я понял, что ты говорила!

Её голос из сна ещё стоял в ушах.

Но Веда не ответила. Только шорох высокой травы и ветер. Кто-то говорил, что надо похоронить, и что скоро Яблочное и надо успеть занять дом получше, для ночлега.

Белый лис сильно дрожал на ветру.

Откуда-то появился отец. Бросил куртку на лиса, закрыл глаза Веде. Обнял Скору.

- Веда умерла только что, обессилела. Трихвост рассказал, как Лис упал в воду, а Веда увидела. Прыгнула за ним. Вытащила и долго была в воде. Как держалась, непонятно. Потом дракон вернулся и поднял их обоих. Если бы не эта буря. Они вымотались совсем. А Веда просто не выдержала, ей очень много лет. Сколько ей лет, ты помнишь? А ты, Метеля?

Никто не знал.

До захода солнца Веду похоронили. Людей было немного. Зерновоз Метеля, Скора с отцом, пятеро рыбаков с Маякова острова да народ с Яблочного - на ярмарке Веда бродила подолгу, её все знали, кормили. А ночевала она в степи, стен боялась. Вытянется в траве, ладоши сложит под щёку и смотрит в небо, пока не уснёт.

И не то, чтобы любили Веду как-то особенно, просто удивила она всех. Было то ли больно, то ли неловко отчего-то. Лиса вот спасла.

Дракон возвышался всё это время чуть поодаль. Суетился и лез помочь. Гремел чешуей, фыркал, обдавая горячей волной воздуха и слюнями, говорил:

- Глубже рыть надо, не мыша хороните.

Протягивал лапу, растопыривая когти. Люди с криками разбегались в разные стороны. Трихвост выгребал одним махом тяжёлую, веками непаханую в этих местах каменистую землю. Солончаки. Весной цветут, к осени в пустоши белёсые превращаются.

Белый Лис неприкаянно мотылялся среди людей. Не сиделось ему возле ямы, кружил вокруг укутанной с ног до головы в покрывало такой непривычно неподвижной Веды. Когда же могила наконец сложилась в холмик, укрылась дёрном, Лис лёг, положил голову на лапы и затих. Будто что-то завершилось наконец, пришло к понятному или хотя бы к тому, что не изменить. Просто так есть.

Молчали недолго, и стали расходиться. Люди потянулись в Яблочное, но про ярмарку уже думалось по-другому, не так радостно - место занять получше, товар разложить пораньше, прикупить пирожок с яблоками на перекус, здесь они чудесные и пекут их рано поутру и почти в каждом дворе, когда ярмарка начинается. Сады тянутся сплошь до самых предгорий.

Дракон, прихватив лиса, пошёл степью по колышущемуся морю травы. Ещё долго виднелась шагающая чёрно-серая гора.

Невысокий холмик затеряется, зарастёт в степи возле Яблочного, только и примета, что где-то ближе к морю и по правую руку от тропы. Камни свои Веда потеряла, когда прыгнула в воду, и только один оказался в кармане широкого кожаного пастушьего платья. Камушек положили с хозяйкой.

Волшебник появился к вечеру второго торгового дня. Он был очень грустный и катил перед собой тележку на одном колесе. В тележке лежали огромные тыквы и кабачки. Волшебник долго выкатывал тыквы, складывал неровной горой кабачки, возился с колесом тележки, потом бросил её в стороне, сел на одну из тыкв, упёрся локтем в колено, а подбородком в кулак.

И замер. Его кафтан был испачкан землёй, а очки перевязаны носовым платком, чёрные волосы выбились из туго схваченного хвоста.

Лишь один раз волшебник оживился, привстал. По дороге между рядами шла жена часовых дел мастера с дочерью. Глаза дочери, чудесные серые глаза, искали в толпе книжника.

Но Петер книжник разложил свои календари и книги далеко отсюда, поближе к улыбчивой жене портного. Та мастерила замечательные пуговицы из ракушек и из всего, что только попадало ей в руки, и теперь продавала их.

Семейство часовщика промаршировало мимо волшебника.

Однако тот ожил.

Вышел вперёд, заступив дорогу девушке. Она грустно улыбнулась. Её улыбка была славной, но немного и насмешливой. Или это только показалось ему? Волшебник протянул девушке ладонь. На ладони в миске с водой плавала рыбка. Вот миска исчезла, а вода и рыбка - нет. Большая капля воды переливалась на солнце. Рыбка сверкала чешуйками, будто отлитая из серебра.

Скора вытянул шею, боясь упустить чудесное.

Девушка обошла волшебника и пошла дальше.

Торговка справа от него сказала покупательнице:

- Наш волшебник скоро и розу сотворить не сможет. Рыб одних.

Волшебник вспыхнул. Брови его горестно взлетели, рука поднялась и опустилась. Рыбки не стало. Миска разбилась в дребезги. А с неба крупными каплями посыпал дождь. Потом камни. Они сыпались редкие, мелкие, но становились всё крупнее.

Торговцы, прохожие, все, кто были на улице, закричали от ужаса, выскочили из-за своих прилавков.

- Что тебе стоило постоять, посмотреть на чудеса!

- Отвяжись от неё, она не любит тебя!

- Что ты себе возомнил, волшебник! Да ты ничего не умеешь, бросаешь в людей камни! Ты ведь хотел усыпать её путь розами, а посыпались каменюки?!

Засмеялись. Захохотали.

Девушка побежала, закрывая голову. Мать её что-то кричала в ответ торговцам, но её не было слышно.

Камни запрыгали по дороге, заплакал тоненько и надсадно ребёнок.

Волшебник зажал лицо руками, и дождь из камней прекратился. Волшебник стал собирать свои тыквы и кабачки в тележку. Кажется, он плакал. Торговка в шерстяной накидке увидела это и замолчала, подошла и стала торговать у него тыкву.