Сентиментальная прогулка

* * *

– А когда ты последний раз трахался? – спросил Пакор Ахемена.

– Будешь смеяться, но давно…

Они вышли из танка и стояли на набережной Евфрата, глядя, как темная стремнина проносит ослепительные белые плиты льда. Крошечные далекие сады Семирамис стыли на противоположном берегу, а вдали, за садами, сверкали, вздымаясь, башни храмов и административных зданий, и выше всех – ступенчатая башня Этеменанки. Великий Город молча тонул в золотистом печальном месяце адарру.

– После учений, помнишь?

Пакор кивнул.

– Ну вот, пошли мы с одним в увольнение… – продолжал Ахемен и не захотел вдруг рассказывать дальше. – Да скучно!..

– К шлюхам?

Ахемен кивнул.

Пакор поглядел на него сбоку. У Ахемена было тонкое, нервное лицо с выступающими скулами и резко очерченным темным ртом – такие лица нравятся женщинам. Женщины считают, что в них есть что-то «демоническое».

– Почем теперь шлюхи? – спросил Пакор.

– За пятьдесят сиклей можно сговорить умную…

– А, – сказал Пакор.

В тишине прошуршала льдина, зацепившая гранит набережной.

Пакор сел боком на парапет.

– У тебя курить осталось?

Ахемен протянул ему пачку, потом взял себе.

– А я в последний раз трахался на зоне… – сказал Пакор.

Ахемен сел рядом. Танк ждал их, как большая терпеливая собака. Танк казался родным и теплым, все остальное – чужое. И холоднее всех – Великий Город.

– Когда Нура надавал по яйцам генералу Гимиллу, – сказал Пакор, – стали брать солдат откуда ни попадя. Я сидел тогда за дезертирство. Там почти все за это сидели. Мы какую-то канаву рыли, дохли от дизентерии и просто с голода. Ну вот, приезжает: усики, лаковые сапоги, весь скрипит и пахнет одеколоном. Собрал наших, глядеть не на что: кожа да кости, рожи угрюмые. – Пакор хмыкнул. – Сказал, что отберет, какие годятся, в действующую армию, а остальных пристрелит. Денег у правительства на зеков больше нет.

Он отобрал у Ахемена еще одну халдейканалину и снова закурил. Глаза Пакора замутнели, затуманились: он вспоминал.

– Выстроил в коридоре без штанов, раздал по тазику, велел дрочить. А сам ходит, наблюдает – кто как дрочит…

– И дрочили? – спросил Ахемен с любопытством.

– Еще как. Жить-то хочется. – Пакор бросил окурок в Евфрат, посмотрел, как он исчезает в жадном чреве воды. Мощный поток завораживал, наполнял каким-то животным счастьем. – Сперва взяли тех, кто сразу дрочить отказался. В баню их и чистое белье выдали. Мы про это потом только узнали. Кто кончить не смог – тех, кстати, действительно пристрелили. А нас, когда кончили, стал спрашивать: кто, мол, на что дрочил. Ребята стоят без штанов – глядеть срамно, жопы тощие, в прыщах и красных пятнах… Откровенничают. Таких баб расписывают – слюни текут. До меня дошло, я поглядел в эту сытую рожу с усиками и говорю: «На тебя, блядь, дрочил.» Он меня по морде: хрясь!.. А потом сделал командиром взвода… А потрахать девочку так и не дали. Нас ведь почти сразу всех положили…

– Слушай, – сказал Ахемен, – а ведь мы с тобой дезертиры…

– Похоже, – согласился Пакор. – Ссышь?

Ахемен пожал плечами.

– Не особенно.

– Поехали, я тебе свой дом покажу.

– Пакор… А как это вышло?

– Что вышло?

– Что дезертиры.

– Ты как маленький. Вышло – и вышло. Так оно всегда и бывает, не знал?

Ахемен медленно покачал кудрявой головой.

Пакор ухмыльнулся.

– Ну так будешь знать. Поехали.

– А к моему дому заедем?

– Конечно. Ты далеко живешь?

– Почти сразу за мостом. Жил.

Ахемен направился обратно к танку. Пакор продолжал стоять, повернувшись к нему спиной, и задумчиво глядеть на реку.

– Идем, что стоишь.

– Погоди, надо отлить.

– Дело, – согласился Ахемен и, копаясь на ходу в пуговицах ширинки, снова вернулся к парапету.

Они оросили серый гранит, выкурили по последней халдейканалине и вернулись в танк.

Некоторое время ехали по набережной, вторгаясь ревом в почти священную предвечернюю тишину.

Ахемен сказал:

– Наверное, уже объявили розыск.

Пакор шевельнул тяжелым плечом.

– Наверное… Держись!

Впереди показались три полицейские машины. Они сигналили, но в танке этого не было слышно. Зато оба видели, как отчаянно вертятся синие мигалки.

Ахемен осознал, что ему от этих мигалок в животе дурно.

– Что делать будем?

Пакор не ответил, только усмехнулся нехорошо. Танк продолжал ползти вперед.

– Ты их раздавишь!.. – вскрикнул Ахемен. – Ты их насмерть убьешь!..

– Иди ты!.. – сквозь зубы отозвался Пакор.

Танк смял одну полицейскую машину, отбросил к парапету другую, слегка помедлил на перекрестке и свернул в улицу.

Полицейские повыскакивали, хватаясь за пистолеты. Один бравый молодец, бугрясь неудобным и громоздким бронежилетом, неловко нацелился на танк автоматом. Других бравых молодцев в группе не оказалось. Истерично завывая, вылетела «скорая» с ядовито-красной полосой на боку и, вильнув по немыслимой кривой, обошла танк.

Танк миновал несколько кварталов и снова выбрался к набережной. Впереди расстилался мост – самый широкий мост через Евфрат.

Зазвонил, дернулся и остановился трамвай. Танк пошел по путям. Две «мигалки» обогнали танк. Из одной высунулся полицейский с дурацкой регулировочной палкой и замахал ею. Теперь и Ахемену стало смешно.

Полицейский кому-то кричал в радиотелефон – жаловался, не иначе.

Танк спустился с моста и углубился в улицы.

– Курить охота, – сказал Ахемен. – Надо бы к ларькам завернуть. У тебя кончились?

– Кончились.

– И у меня. Держи правее. Давай до улицы Китинну и оттуда… Черт!..

Пакор сорвал белую сетку забора и разворотил площадку детского садика.

– Видишь супермаркет? – спросил Ахемен.

– Где?

– Давай, жми прямо. Сейчас увидишь.

Нарядный супермаркет, сверкая ранними огнями, показался перед танком через несколько минут. Пакор прищурился. Румяные безбородые щеки наползли на нижнее веко, превращая и без того небольшие серые глаза в щелочки.

Ба-бах!.. Разлетающиеся, как брызги водопада, стекла гигантской витрины, какие-то красные ошметки, медленно, как во сне, оседающая стена.

В глазах Ахемена загорелся желтоватый огонек восторга.

– Я сейчас обкончаюсь, – сказал он.

Пакор неопределенно хмыкнул.

Танк разворотил мусорные баки и ларьки, переехал ноги спавшего под баками бродяги. Бродяга, беззвучно крича и завывая, забился среди мусора, заскреб грязными пальцами асфальт.

Они остановились у последнего ларька – «ЕВФРАТТАБАК, ОПТОВЫЕ ЦЕНЫ».

– Возьми блок, – напутственно сказал Пакор.

Ахемен полез в карман, затем застыл: рука в кармане, взгляд остекленел, рот приоткрыт.

– Денег нет.

– Что?

– Деньги, говорю, с собой не взял…

– Чего не взял?

Они ошеломленно замолчали – и внезапно расхохотались, как сумасшедшие.