Под знаком волка

Часть 5

Образы мелькали перед глазами, словно диафильм в испорченном фильмоскопе, не позволяя сосредоточиться ни на одном из них.

Ей семь, и она в страхе жмется к матери вместо того, чтобы наслаждаться видом на Сену с высоты в три сотни ярдов… Пятилетняя девочка в кругу родственников читает стихи и лопается от важности…

Сквозь яркие картинки мыслеобразов неявно показалось бледное лицо Снейпа, и Гермиона попыталась сконцентрироваться на его чертах, чтобы отодвинуть воспоминания на задний план.

Виктор Крам склоняется к ней для поцелуя… У ее ног лежит огромный серый оборотень, и она зарывается рукой в короткую густую шерсть у него на загривке…

— Нет, — твердо произнесла Гермиона, мысленно отбрасывая бестактного визитера, выкидывая его за пределы своей личной территории.

В следующую секунду она увидела склонившегося над ней Снейпа. Бескровные губы, запавшие черные глаза, как два потухших уголька, резкая линия длинного носа — сейчас он выглядел даже страшнее, чем обычно.

— Сколько рвения, и все ради защиты оборотня, — насмешливо прокомментировал он. — Не жалко терять физические силы? Ваш блок снова недостаточно надежен, хотя из первых воспоминаний я получил больше информации о ваших слабых местах, чем из тех, что касались ваших скудных эмоциональных привязанностей.

— Я не хотела обрушивать всю ментальную защиту. Это получилось случайно, — слабо ответила Гермиона.

Ей, правда, не улыбалось падать в обморок каждый раз, когда Снейп нащупывал воспоминания о Ремусе. Но он раз за разом вытягивал ее чувства на поверхность, как только ей удавалось создать призрачное подобие блока.

Прошло две недели со дня, как профессор согласился помочь Гермионе в окклюменции, и все четыре занятия он измывался над ней, как только мог. Грейнджер знала, что ее успехи были намного более значительны, чем у Гарри в прошлом году, но Снейп с завидным упорством повторял, что даже Поттер мог бы справиться лучше.

Он видел ее тренировки в защитных чарах в пустых классных комнатах, но насмешливо потребовал написать эссе на их занятия, когда нашел воспоминания о вязаных шапочках для ушастых созданий, хотя знал, что это лишит ее возможности уделять упражнениям достаточно времени. «Отличия свободы воли от принуждения и роль хозяйского авторитета в психологии домовых эльфов». Это даже звучало так извращенно, что разом перечеркивало все те разумные идеи, которые она пыталась претворить в жизнь.

Но Снейп всем этим оказывал Гермионе огромную услугу, хотя едва ли он своей циничной натурой понял бы это.

Каждый раз, вызывая в ее душе волну негодования и ненависти, он помогал ей скрыть в своем сознании неуместный, нежеланный интерес и восхищение, которые она к нему питала уже очень давно. Глупые, иррациональные чувства, от которых она пыталась отречься: все это было не больше, чем юношеское увлечение.

«Как Локхартом, — успокаивала она себя, выбрасывая из головы мысли о профессоре. — Возвела его на пьедестал и охаешь, как недалекая пустышка. Шпион, рискующий жизнью ради нас, герой… Вот только тесноваты рыцарские доспехи для его эго».

И когда Снейп оказывался вне пределов видимости, Гермиона не чувствовала ни тоски, ни томления, как по Ремусу, но стоило только мрачному сварливому профессору появиться рядом, как он тут же притягивал ее взгляд.

Но занятия окклюменцией развивали в ней иммунитет. Вот он настоящий: злобный, ядовитый, надменный сухарь!

И все равно какой-то бунтарской части нее он нравился.

«Идиотка», — мысленно вздохнула Гермиона и поднялась с пола.

— Продолжим занятие? — устало, но решительно, она обратилась к Снейпу.

Не говоря ни слова, профессор кивнул.

И так из раза в раз.

Люпин стоит позади Гермионы, помогая ей выполнить правильные пассы волшебной палочкой, и рука его мягко обхватывает тонкое запястье... Одиннадцатилетние Гарри и Рон утопают в паутине дьявольских силков… Глаза Ремуса отливают янтарным блеском… Она держит в руках письмо о результатах СОВ, и сердце ее трепещет от страха… Снейп склоняется над журналом и что-то резко черкает, а волосы закрывают его лицо черным водопадом… Гермиона просыпается в объятьях Люпина и, боясь даже вздохнуть, рассматривает его умиротворенное лицо…

Она видела свои воспоминания так ярко, будто вытаскивала их из-за пазухи: они всегда были с ней, но не понять было раньше, насколько они для нее ценны. Снейп не придавал значения, что иногда образы о нем заставляли Гермиону укреплять свой блок настолько же рьяно, насколько она прятала самое сокровенное: друзей и Ремуса, но никогда не упускал возможности пройтись колючим сарказмом по поводу воспоминаний об оборотне.

Люпин ее сторонился. Больше месяца минуло с их поцелуя, и как бы ни пыталась Грейнджер провести время у коридора, ведущего в его комнаты, уговаривая других старост, что в этой части замка она справится с дежурством сама, встретила Ремуса она всего дважды. Он был сух, отстранен, и, ссылаясь на страшную занятость, почти сразу исчезал в своих комнатах. Ни словом, ни жестом он не пытался дать понять девушке, что простил ее.

— Нам же надо поговорить! — не выдержав, воскликнула Гермиона, когда видела его последний раз. — Нельзя убегать от проблем!

Ремус остановился на полушаге, будто с размаху налетел на невидимую стену. Это его слова, это он говорил их грифффиндорке, пытаясь раскрыть глаза на прописные истины. Но он и позабыл, как это сложно — не бежать от себя.

— Я… не могу, — через силу произнес Люпин и продолжил путь, даже не оглянувшись. Но слова эти прочно засели в его голове.

* * *

Ремус не знал, почему Гермиона перестала приходить к нему после злополучного вечера, но предполагал, что в этом был замешан Снейп. И отчасти он был этому рад, потому что, едва стоило Люпину представить, что девушка снова окажется так близко, как стойкость духа изменяла ему, и он снова был готов на все, лишь бы увидеть ее подернутые поволокой глаза.

Подозрения Ремуса подтвердились, когда в конце мая он пришел к Снейпу за аконитовым зельем, и волей-неволей был вынужден выслушать его скользкие намеки. Но последним гвоздем в крышку его гроба стала всего одна ехидная фраза:

— Советую тебе поторопиться Люпин, потому что совсем скоро мисс Грейнджер явится на занятия окклюменцией, а, насколько я знаю, ей теперь крайне неприятно твое общество.

Во взгляде Снейпа читалось мрачное, садистское торжество, и ровно в ту минуту, как Ремус отвел от его горящих черных глаз взгляд, в его мозгу родилась мысль, которая доставила ему столько же страданий, сколько весть о смерти близкого человека: «Она получила от тебя все знания, которые хотела, и с легким сердцем променяла на то, что значит для нее больше всего на свете».

— Неужели и ты пошла по кривой дорожке Нимуэ? — спрашивал Люпин пламя в камине позже вечером. Горькие слова соскальзывали с его языка и со звоном растворялись в тишине комнаты. — И что же будет, если Пожиратели смерти предложат тебе свои тайны? Неужели ты продашь Гарри так же легко, как Питер продал Джеймса?

Он не желал верить в свои мысли, но помнил о том, что сгубило Сохатого. И поэтому Ремус с удвоенной прилежностью продолжал избегать Гермиону — просто чтобы надеяться на то, что он ошибся.

Но в тот вечер, когда она бросила ему в коридоре его же слова, Люпин понял, что за надеждой порой скрывается трусость.

Он так и не смог убежать от своей кареглазой проблемы.

В конце мая задание Ордена Феникса для Ремуса было выполнено: оба оборотня решились, наконец, присоединиться к борьбе против Волдеморта. Но, вопреки желанию Люпина немедленно покинуть школу, Дамблдор попросил его остаться до конца учебного года, объясняя это тем, что Ремус (как ни парадоксально) — один из немногих, кому он может доверить безопасность детей в свое отсутствие в замке, чем загнал бывшего профессора еще глубже в лабиринты своих терзаний.

Но всему есть предел, и однажды воскресным утром Люпин проснулся с четким осознанием того, что он своего предела малодушия достиг. Он, изменив своим принципам, не стал извиняться перед Гермионой, хотя чувствовал вину каждый день с того момента, как в последний раз за ней захлопнулась дверь его комнаты, и понадеялся, что сможет обо всем забыть.

Не смог.

И потому, едва дождавшись окончания ужина в Большом зале, принялся караулить гриффиндорцев в полумраке подножия центральной лестницы. Его тень длинным размытым пятном лежала на каменном полу вестибюля, но тело было надежно скрыто дезиллюминационным заклинанием.

С удивлением Люпин заметил, что Гарри шел под руку с Джинни Уизли, а за ними следом, не отставая ни на шаг, семенила Гермиона, распекая Поттера за беспечность. В хвосте колонны плелся Рональд, бросая хмурые взгляды на сестру и тоскливые — на Гермиону.

Вспомнив школьные годы, Ремус изловчился и подкинул старосте в карман мантии клочок пергамента. Он видел, как Грейнджер нахмурилась, почувствовав легкое дуновение ветра, резко остановилась, оглядываясь, но в тот же момент на нее налетел Рон, и она отвлеклась на то, чтобы отчитать парня.

Подождав для верности еще несколько минут и проводив взглядом последних студентов, Люпин зашагал по лестнице, думая лишь о том, что он скажет Гермионе, если, конечно, она придет к нему.

Стук в дверь почудился слишком громким. Слишком резким, слишком внезапным. Стрелки часов показывали без пятнадцати девять, но серп луны, который любопытно заглядывал в окна, уже заявлял о правах ночи.

Ремус распахнул дверь со смешанным чувством надежды и страха и в ту же секунду понял, что окончательно и бесповоротно пропал: за порогом стояла Гермиона, и в ее огромных глазах плескались те же эмоции.

— Входи, — ломким голосом пригласил Люпин, но староста не шелохнулась.

— Не хочу, чтобы нас снова прервали. Может, прогуляемся?

Едва услышав ее тихие, умоляющие слова, он снял с крючка мантию и вышел в тускло освещенный коридор. Тягостное молчание витало в воздухе, пока Ремус вел девушку в крытую веранду на четвертом этаже. Он сам не знал, для чего выбрал такое место: в галерее было пыльно и неуютно, освещалась она только ущербной луной, а теплый ночной ветерок, ныряя сквозь незастекленные оконные проемы, превращался в пронзительный сквозняк.

Но проходя мимо горгулий, стоявших на страже учительской, понял: он надеялся, что его, как вора, поймают за руку. Он умолял, чтобы кто-то остановил его, потому что остановиться самому сил уже не было.

Гермиона не удивилась тому, что Люпину известны эти богом забытые места в замке, не спросила, почему он привел ее сюда, а не в соседний заброшенный класс, где она раньше тренировалась в защитных заклинаниях. Она просто присела на каменную скамью у стены и подарила мужчине неуверенную улыбку.

Но Люпин тоже не спешил заводить разговор. Он лишь накинул Грейнджер на плечи свою мантию и отвернулся к высокому парапету, вдыхая полной грудью весенний воздух. Минуты капали в тишину, но уместные слова так и не приходили. Разум казался девственно-чистым, потерянным, дезориентированным. Что он мог сказать: «Прости, что я — грязный извращенец — прикоснулся к тебе»?