Том 8. Пугало. Повести и рассказы

Глава третья

Сказано, что между любовными историями Фебуфиса была одна, которая могла его кое к чему обязывать. Это то самое, что касалось красивой и простосердечной римской девушки, по имени Марчеллы. Она была безвестного происхождения и имела престарелую мать, которую с большим трудом содержала своею работой, но замечательная красота Марчеллы сделала ей большую известность. Не один Фебуфис был пленен этою красотой – молодой, тогда еще малоизвестный патриот Гарибальди* на одном из римских празднеств тоже подал Марчелле цветок, сняв его со своей шляпы, но Марчелла взяла цветок Гарибальди и весело перебросила его Фебуфису, который поймал его и, поцеловав, приколол к своей шляпе. Гарибальди видел это, послал им обоим поцелуй и крикнул: «Счастливого успеха влюбленным!» Сближение их было очень быстро и оригинально. Расположения Марчеллы искали многие, и в числе претендентов на ее руку были и богатые люди: в числе таких был один пармезанец*. Марчелла его не любила, но мать ее указывала на свое нездоровье и преклонные годы, требовала от дочери «маленькой жертвы». Марчелла согласилась на жертву и сделалась невестой, но под самый день свадьбы пошла помолиться Мадонне и безотчетно постучалась в дверь Фебуфиса. Сюда привела ее нестерпимая любовь, с которою она напрасно боролась, и она вышла отсюда только через несколько дней и пошла к пармезанцу сказать, что уже не может быть его женою. Но Фебуфис, как многие баловни женщин, не хотел оценить лучше других поступок Марчеллы и скоро охладел к ней, как к прочим. Эта победа только вплела новый листок в его любовные лавры, а Марчеллу познакомила с чувствами матери. Пик был этим смущен, а Мак оскорблен и разгневан: он перестал говорить с Фебуфисом и не стал давать ему руку.

– Это слишком уж строго, – говорил Пик.

Мак на это не отвечал, но, встретив однажды Марчеллу, сказал ей:

– Как ты живешь нынче, добрая и честная Марчелла?

– Ты меня называешь доброю!

– И честною.

– Спасибо; я живу не худо, – отвечала Марчелла. – С тех пор как у меня есть дитя, я работаю вдвое и, представь себе, на все чувствую новые силы.

– Но ты исхудала.

– Это скоро пройдет.

– А ты мне скажи… только скажи откровенно.

– О, все, что ты хочешь… Я знаю тебя – в тебе благородное сердце.

– Согласись быть моей женой.

– Женою?.. Спасибо. Я знаю, что ты благороден и добр… Женою!.. Нет, милый Мак, я уже никогда не буду ничьею женой.

– Почему?

– Почему? – Марчелла покачала своею красивою головой и отвечала: – Я ведь люблю! Разве ты хочешь, чтобы между нами всегда был третий в помине? Нет, милый Мак, я любила, и это останется вечно. Полюби лучше другую.

Но благородство и гордость Марчеллы были подвергнуты слишком тяжелому испытанию: мать ее беспрестанно укоряла их тяжкою бедностью, – ее престарелые годы требовали удобств и покоя, – дитя отрывало руки от занятий, – бедность всех их душила. О Марчелле пошли недобрые слухи, в которых имя доброй девушки связывалось с именем богатого иностранца. К сожалению, это не было пустою басней. Марчелла скрывалась от всех и никому не показывалась. Пик и Мак о ней говорили только один раз, и очень немного. Пик сказал:

– Слышал ты, Мак, что говорят о Марчелле?

– Слышал, – отвечал Мак, сидя за мольбертом.

– И что же, ты этому веришь или не веришь?

– Верю, конечно.

– Почему же конечно? Ты ведь был о ней всегда хорошего мнения.

Мак отошел от мольберта, посмотрел на свою картину и, помедлив, сказал:

– Я о ней и теперь остаюсь хорошего мнения.

Теперь Пик помолчал и потом спросил:

– Разве она не могла поступить лучше?

– Не знаю, может быть и не могла.

– Значит, у нее нет воли, нет характера?

– Ты спроси об этом того, кто устроил испытание для ее воли и характера.

– Но она могла выйти замуж?

– Не любя?

– Хотя бы и так.

– Или… быть мажет, даже любивши другого?

– Ну, и все было б лучше.

– Может быть, только она тогда не была бы тою Марчеллой, которая стоила бы моего лучшего мнения.

– А теперь?

– Из двух зол она выбрала то, которое меньше.

– Меньше!.. Продать себя… это ты считаешь за меньшее зло?

– Не себя.

– Как не себя? Неужто этот богач ездит к ней читать с нею Петрарку или Данте?

– Нет; она продала ему свое прекрасное тело и, наверное, не обещала отдать свою душу. Ты различай между я и мое: я – это я в своей сущности, а тело мое – только моя принадлежность. Продать его – страшная жертва, но продать свою душу, свою правду, обещаться любить другого – это гораздо подлее, и потому Марчелла делает меньшее зло.

– Есть еще средство! – заметил Пик.

– Какое?

– Прекратить свою жизнь. Смерть лучше позора.

Мак сложил руки и сказал:

– Как? убить себя?.. Женщине убить себя за то, что ее бросили, и бросить на все мучения нищеты свою мать и своего ребенка?.. И ты это называешь лучшим? Нет, это не лучше. Лучше перенести все на себе и… Впрочем, иди лучше, Пик, читай уроки о чести другому, – мы о ней больше с тобою никогда не должны говорить.

– Хорошо, – отвечал Пик, – но ты мне никогда не докажешь…

– Ах, оставь про доказательства! Я никогда тебе и не буду доказывать того, что для меня ясно, как солнце, а ты знай, что доказать можно все на свете, а в жизни верные доказательства часто стоят менее, чем верные чувства.

В отношении Марчеллы Мак имел «верные чувства» и верно отгадывал, что двигало ее поступками. Другие о ней позабыли, – Фебуфис ею не интересовался. Он с той поры имел много других успехов у женщин, которые, помимо своей красоты, льстили его самолюбию, и вообще шел на быстрых парусах при слабом руле, который не правил судном, а предавал его во власть случайным течениям. В характере его все более обозначались признаки необузданности и своеволия. Успехи его туманили. Он становился капризен.

– Я хотел бы знать, чего он хочет? – говорил Пик.

– А я не хотел бы об этом знать, но знаю, – отвечал Мак.

– Чего же он хочет?

– Своей погибели, – и она будет его уделом.