Внутренний Замок или Обители

2. Внутри она как будто и очень уверена, особенно наедине с Богом, но она и горюет, скорбит, она ведь боится, что бес прельстит ее, и она обидит Того, Кого так любит; о пересудах же она печется мало, разве что ее порицает духовник, словно она может сделать больше. Просит она одного — молиться за нее, молить Господа, чтобы Он вел ее по другому пути, потому что ей так советуют, убеждая ее, что этот очень опасен. Однако сама она нашла на нем много преимуществ и поневоле видит их, а кроме того, она читает, и слышит, и знает, что исполнение заповедей Божиих ведет на небо, и потому, даже если бы и хотела, не может променять этот путь на другой и предаться Божьей воле. Тем не менее, ее мучит, что она стремится не к тому, что ей внушают, и не следует советам духовника, тогда как послушание и угождение Господу предохраняет от самообольщения. Ей кажется, что если она согрешит по своей воле и в малом, это — погубит ее, и вот, она страдает, что грешит то и дело, хотя и невольно.

3. Бог дает этим душам великое желание угождать Ему во всем, даже в самом малом, и, поскольку возможно, избегать всего, что не согласно с самим совершенством. Только поэтому, ни по чему иному, она хотела бы уйти от людей в одиночество и очень завидует тем, кто живет или жил в пустыне; однако хотела бы жить и в миру, если только поможет хоть одной душе прославить Бога. Когда это — женщина, ее печалит, что она по природе своей не может делать всего; ведь она хотела бы подражать тем, кто свободен славить Господа Воинств.

4. О, бедная бабочка, связанная столькими цепями, которые не дают ей лететь, куда она хочет! Сжалься над ней, Господи, сделай так, чтобы она могла, хоть отчасти, исполнить, что желает, во славу Твою! Забудь, что заслуги ее малы, природа — низменна! Ты, Господи, силен разделить морские бездны и остановить воды Иорданские, чтобы прошли сыны Израиля[70]. Не щади ее, ведь с Твоей помощью она перенесет многое — она решилась на это и стремится к страданиям. Простри, Господи. Твою всесильную руку и не допусти ей прожить в таких низинах. Яви силу Свою на слабой и убогой женщине, дабы мир понял, что это — не от нее, и прославил Тебя, чего бы это ей ни стоило, ибо она к тому и стремится, чтоб умереть тысячу раз, если это возможно, взамен одной души, прославляющей Тебя, ради этой души. Умереть столько раз она бы сочла за приобретение, хорошо понимая, что недостойна понести за Тебя и малейшую скорбь, тем паче — умереть.

5. Не знаю, сестрицы, к чему все это сказала и зачем. Я совсем и не думала об этом писать. Ну что ж, поймем, что, без всякого сомнения, именно это и бывает от восхищения на молитве. Ведь такие желания не преходящи, они — внутри, и когда представляется случай оправдать их на деле, видно, что это не обман. Почему я сказала «внутри»? Иной раз душа страшится самой малости, и до того теряет мужество, что ей кажется, будто она вообще ничего не может. Я так думаю, Господь оставляет ее как она есть, для вящего блага, ибо она видит, что если у нее что и было, то от Господа, да так ясно, что смиряется, лучше разумея милость и величие Божий, явленные в таком ничтожном создании. Однако чаще всего она остается в том состоянии, о котором мы говорили.

6. Обратите внимание, сестрицы, на то, как сильно хочет она узреть Господа; порою это так мучает, что желание надо не поощрять, а умерять, конечно — если можешь, ибо бывает, как вы увидите, что это невозможно никоим образом. А тут это достижимо, ибо весь разум свободен сообразоваться с волей Божией и сказать то, что сказал святой Мартин[71]; если же мучение слишком сильно, надо отвлечься чем иным, ибо все это бывает лишь у постигших совершенства, и дьявол может искусить нас — мы возомним, что это мы и есть; так что лучше сохранять опасливость. Что же до меня, я думаю, что наваждение не приносит мира и тишины, свойственных этой печали, а скорее возбуждает какую-либо страсть, вроде той, что сопряжена с мирскими огорчениями. Однако тот, у кого нет опыта (в этом или в ином) ничего не поймет; думая, что это — нечто великое, он будет поощрять такое желание и очень навредит своему здоровью, потому что мучаться будет долго, ну хотя бы — часто.

7. Еще заметьте, что печаль бывает от слабости у тех, которые плачут по малейшему поводу; и они сочтут, что их слезы — печаль о Боге, тогда как это не так. Когда слезы льются без удержу при одном слове или мысли о Господе, может стать очень тяжко, и будешь плакать больше, чем от любви к Богу. Услышав, что слезы — похвальны, они так и плачут, не сдерживаясь, только того и хотят; но все это — бесовские происки, а бес хочет, чтобы они ослабели, не могли молиться, соблюдать свой устав.

8. Наверное, тут вы спросите, как же вам быть? Если я вижу во всем опасность, и допускаю, что даже в таком хорошем деле, как слезы, можно впасть в обольщение, то не ошибаюсь ли я сама? Конечно, могу и ошибаться, но поверьте, я это видела у некоторых, хотя со мной такого и не случалось, ибо я совсем не чувствительна, — напротив, я даже горюю, что у меня столь жесткое сердце, хотя от внутреннего огня оно все-таки плавится, как смола в нагретом котле. Легко узнать, когда слезы текут из этого источника: они укрепляют и умиряют, а не возбуждают и, если душа смиренна, редко наносят вред. Лучше претерпеть ущерб телу, чем душевное обольщение; если же нет смирения, опасайтесь обмана.

9. Не думайте, что достаточно обильных слез и больше ничего не надо. Будем делать и многое другое, помня о добродетелях, ибо они послужат нам лучше всего. А слезы пусть придут, когда Богу угодно; мы не должны о них стараться. Они поливают сушь нашей души, от этого урожай богаче. Чем меньше мы будем обращать на них внимания, тем больше будет плодов, ведь вода эта — с неба; а вот та, которую мы черпаем сами, прилагая усилья — она иная; часто мы копаем до изнеможения, и не находим ни одной лужи, а не то что колодца с живой водой. Вот я и думаю, сестрицы, что самое лучшее для нас — предстоять перед Богом, размышляя о том, как Он милосерден и велик, а мы ничтожны, и предоставляя Ему посылать нам, что захочет — дождь или засуху. Он лучше знает, что нам полезнее. Вот мы и пойдем дальше в спокойствии, а бесу будет куда как труднее обольстить нас.

10. Кроме этих состояний, и печальных, и утешительных, Господь иногда посылает нам радость и особую, странную молитву. Описать ее трудно, но я вот пишу, чтобы, если Господь вам ее даст, вы могли Его прославить, зная, что она и впрямь бывает. Мне кажется, тут Господь оставляет на свободе способности и силы души, чтобы они могли насладиться радостью, не понимая только, что ж их радует. Вроде бы смысла здесь нету, а это так. Радость столь обильна, что душа хотела бы не наслаждаться в одиночестве, но поделиться со всеми, чтобы все с ней славили Господа. Какой бы она пир устроила, чтобы все разделили ее радость! Ей ведь кажется, что она обрела самое себя, как Отец — блудного сына, вот она и хочет пригласить всех на торжество[72]. Еще ей кажется, что хоть теперь она — в безопасности, и я думаю, она права, ибо такую глубокую радость с таким миром и счастьем, с хвалой Господу, бес дать не может.

11. Очень трудно душе умолчать и скрыть от других такой порыв. Наверное, именно это было со святым Франциском, когда он шел по полю, и, встретившись с разбойниками, громко восклицал, что он — герольд Великого Царя. Бывало это и с другими святыми, удалившимися в пустыню, чтобы хвалить Бога, как святой Франциск. Я знала такого брата Петра из Алькантары (я его считаю святым по его жизни), и он тоже так делал, а те, кто его слышал, считали его помешанным. Ох, сестрицы, какое блаженное помешательство! Хоть бы Господь послал его всем нам! И какая же милость Божия к вам, что вы в таком месте, где, если получите этот благодатный дар, скажете о нем, и найдете сочувствие, а не порицание, как было бы в миру; там это очень редко случается, и, конечно, вызывает пересуды.

12. Жалкие наши времена, бедная нынешняя жизнь! Счастливы те, кому удалось от нее удалиться. Иногда я особенно радуюсь, ведь мы — все вместе и сестрицы мои живут столь духовной жизнью, и каждая, как только может, славит Господа, что Он привел ее в монастырь. И сомнений нет, что хвалы эти искренни. Вы бы почаще это делали — ведь когда одна из вас хвалит Господа, вторят и остальные. Когда вы все вместе, можно ли лучше использовать дар речи, как не для славословия Господу? Столько есть поводов для этого!

13. Да удостоит нас Бог часто такой молитвы, ибо она безопасна и преизбыточна; только вот нам самим невозможно снискать ее, она дается свыше. Действие ее может длиться целый день; душа как бы в опьянении, но не настолько, чтобы отрешиться от чувства или уподобиться душевно больному, не совсем потерявшему разум, а плененному навязчивой мыслью. Это очень грубые сравнения, но никак не найду других. Скажу так: ради этой радости душа забывает и о себе, и обо всем, думая и говоря только о том, что ей сродно, то бишь — о прославлении Бога. Поможем же ей! С чего бы нам быть разумнее, чем она? Что больше обрадует нас? Да помогут нам все создания Божий восхвалять Его во веки веков! Аминь, аминь, аминь.

ГЛАВА VII

Здесь идет речь о том, как душа сокрушается о своих грехах, обретая упомянутые милости от Бога. Говорится тут и о том, что, как бы духовны ни были люди, им все равно надо думать почаще о вочеловечении нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, о Его святейших Страстях, о Его Пречистой Матери и о святых. Глава эта очень полезна.

1. Вот вы думаете, сестрицы: души, с которыми Бог сообщается столь превосходным образом, уверены, что уж они-то в конце концов спасутся, им бояться нечего, нечего и каяться в прошлых прегрешениях. И ошибетесь — ведь так помыслят только те, кто не получил милостей от Бога; а тот, кто их получил, согласится со мной, ибо большей благодати соответствует большее раскаяние. Наверное, сокрушение не оставит нас до тех пор, пока мы не будем там, где нету места для печали.

2. Конечно, эта печаль иногда бывает, да и переживаешь ее иначе, ибо теперь душа мыслит не о наказании за грехи, а о неблагодарности Тому, Кому она обязана столь многим и Кто так достоин нашей преданности. Величие милостей Божиих дает ей уразуметь Его необъятность. Она ужасается былой дерзости, оплакивает недостаток благоговения, прегрешения кажутся ей истинным безумием, и она непрестанно горюет, вспоминая, как променивала великого Господа на такие низменные вещи. Память о своем предательстве заслоняет полученные ею милости, которые я описала и о которых скажу еще. Ей мнится, что память о них уносит полноводная река, тогда как память о грехах стоит перед ней, словно загнивший пруд, и вынести это — тяжко.

3. Я знаю одну особу, которая желала смерти не только для того, чтобы созерцать Бога лицом к Лицу, но и для того, чтобы больше не каяться в своей неблагодарности Тому, Кому она столько задолжала и прежде, и теперь. Ей казалось, что таких злодеяний никто и не творил, ибо она уразумела, что никого, кроме нее, Бог не терпел так долго и никому не оказал столько милостей. Здесь уже не боишься попасть в ад, зато очень страшно потерять общение с Богом, хотя это бывает и не так часто. Страшишься, собственно, одного: чтобы Господь не попустил согрешить, ибо тогда ты вернешься к былому убожеству. На этой ступени уже не мыслишь ни о славе своей, ни о муках, и если хочется поменьше быть в чистилище, то лишь потому, что там ты отдален от Бога, а не потому, что придется пострадать.