Диверсанты

* * *

Вечерний город приветливо мигал неоновыми огнями, снег искрился под лучами автомобильных фар. Пешеходы – одни кутались в пальто и спешили скорее скрыться, кто в автобусе, кто в магазине, другие, которым жгучий мороз был ни по чем, шли неторопливо и, выпуская клубы пара, разговаривали о своих делах. И в этой многоликой, многоцветной толпе спокойной, неторопливой походкой незанятого человека, которому спешить некуда, шел крепкий, высокий мужчина лет семидесяти в дорогом пальто с бобровым воротником. На нем красовалась светло-коричневая меховая шапка, под рукой он зажал суковатую декоративную палку. Дмитрий Степанович Паршин любил вот такие вечерние прогулки. Знакомые Дмитрия Степановича знали, что он был долгое время актером, а потом несколько лет назад приехал в этот город на Волге, где, как он говорил, здоровая зима и прекрасное теплое лето. И действительно, зиму он принимал как долгожданную, радостную, здоровую пору, выходил гулять в любое время: и в снег, и в сильный мороз. А летом проводил много времени на реке, загорал и наслаждался прекрасным отдыхом. Любил старик театр, не пропускал ни одного нового спектакля, среди актеров быстро заводил знакомства, был с ними запанибрата, в их небольшом уютном ресторанчике считался своим человеком.

Старик шел по проспекту – высокий, сухой, подтянутый, в своем дорогом пальто – и скользил глазами по людскому потоку, словно просеивал, фильтровал эту массу, задерживая лишь на секунду на ком-нибудь взгляд.

Навстречу ему, рыская глазами по толпе, лениво двигался Федька Брыль. Он тоже никуда не торопился и шел медленно, разглядывая неоновые витрины магазинов. Совсем недавно он покинул колонию, где пробыл неполных шесть лет, и теперь не знал, как пристроить себя в свободной жизни. Еще будучи в колонии, получил он вдруг на свое имя письмо от девушки, которую никогда не видел и не знал о ее существовании. Звали ее Зоя Глазова, и работала она учительницей в этом городе. Как-то нехотя ответил он на ее письмо, уж очень нереальным ему показалось такое знакомство: восторженная учительница, думающая переделать мир своими романтическими идеями, и он, Федька Брыль по кличке Горилла, прилепившейся к нему за длинные руки, всегда полусогнутые впереди, готовые в любую минуту к схватке. Федька Брыль, грабитель и хулиган потенциальный рецидивист, умеющий постоять за себя в воровской кодле[42]. Сначала на письма Зои он смотрел как на забаву – дурит, мол, девка, делать ей нечерта, в воспитательницы набивается. Сидела бы себе со своими сопливыми в школе и близко не подступала к преступному миру. А потом стал ждать ее писем. Когда порой ожидание становилось мучительным, он сквозь зубы ругал Зою самыми грязными словами за то, что разбередила, растравила его душу прекрасным будущим, которое ждет его на свободе, наобещала, что поможет, поддержит его, чтобы поверил он в свои силы, в себя и встал на честный путь. Но приходило от нее письмо, и Брыля словно подменяли, он становился молчаливым, тихим, не отвечал на скабрезные шутки зеков, не дрался, если задевали, и работал так, что удивлял охрану и воспитателей. Не имевший родных, не знавший доброты и радости в детстве, награждаемый побоями двоюродного дядьки, который, как он сам говорил, заменил Федору отца и мать, умерших в один год, Брыль вдруг почувствовал, каким добром и лаской дышат Зоины письма, и все больше проникался доверием ко всему, что она ему писала. Пока впереди еще был срок, Федора не особенно волновало его будущее, оно как бы разделилось надвое: с одной стороны – Зоино будущее, которое она намерена для него устроить, без зеков, без грабежей и тюрем, с честным трудом и честной жизнью. Это будущее было туманным, расплывчатым, неопределенным. Оно тянуло и манило к себе, пугало своей новизной, загадочностью и тайной надеждой, что рядом будет где-то эта отчаянная, рисковая, но искренняя девушка. Другое будущее было более определенным, конкретным и изведанным в прошлом. Там не надо размышлять, думать над сложными вопросами что делать. Там все предопределено: выходишь на свободу – есть адреса, явки, имена, люди. Там накормят, помогут одеться, более или менее приголубят, на первый случай дадут денег. А дальше – работай, вор, работай! Найдут подходящее дело, помощников. Повезет – походишь на свободе, погуляешь, будешь пить, развлекаться. И женщины не обойдут своей любовью, потому что будешь ты щедрым, богатым и бесшабашным. А не повезет – снова вернешься в колонию, начнешь опять работать и спать, дышать и жить, есть и пить – все под прицелом карабина, потому что станешь опять преступником, опасным для общества.

Потом подошло и время свободы. Ехал Брыль в этот город на Волге и волновался, как еще никогда не волновался, словно предстоял ему экзамен на жизнь. А встреча эта и была для него экзаменом. Дал он телеграмму Зое Глазовой, что будет проездом. Думал, повидается и ладно – в поезд, и каждый своей дорогой, потому что не мог он поверить сразу в изменение своей судьбы, и потому черным цветом затягивались картины, которые рисовала ему Зоя в своих письмах. Вот увидит она его в сером бушлате, серой шапке, и слетит с нее вся романтика, предстанет перед ней в неприкрытом своем обличье реальность. От дум таких слезы наворачивались у Федора на глаза, и сердце, зачерствевшее среди подонков и воров, невольно трепетало и болело, будто покалывали его булавкой.

Зою он сразу узнал на перроне, и что-то далекое, знакомое показалось ему в ее лице, хотя он был уверен, что никогда ее не встречал. Зоя стояла немного в стороне от всех, и Федор еще издали увидел беличью шапку и беличий воротник ее пальто. Он знал, что это она – в последнем письме Зоя писала, что оденет шапку из белки и пальто с беличьим воротником, когда придет его встречать. Брыль заметил ее темные тревожные глаза, следившие за проползавшими мимо окнами вагонов, и вдруг пришел в полное отчаяние. Перед ним была молодая, с порозовевшими не то от волнения, не то от мороза щеками девушка, с чуть наивным выражением миловидного лица. Ему даже сделалось страшно, что вот он, такой неуклюжий, здоровый, слишком для нее простой, может подойти к ней, и она его ждет, его встречает. Он боялся, что увидит в ее глазах разочарование, и от этого нашли на него смущение и робость. Спрыгнув с подножки вагона, Федор напустил на себя бесшабашный вид и вразвалку направился к девушке.

– Федя?! – полувопросительно-полуутвердительно сказала она, и легкая улыбка тронула ее слегка полноватые губы.

– Он самый! – несколько развязно ответил Брыль и взял ее маленькую теплую руку в свою большую и грубую ладонь.

– Вот вы какой! – с неподдельным удивлением разглядывала она его, и Федор не заметил в ее глазах ничего, кроме живого интереса. – Ну, пойдемте! Где же ваши вещи?

– Там, в вагоне, – махнул Федор рукой через плечо.

– Почему же в вагоне? – спросила она удивленно.

– Да так, вот повидаемся, и поеду дальше, – с плохо скрытой тоской произнес Брыль и поднял глаза к краю крыши вокзала.

– Вы ведь приехали сюда. Я вас просила приехать, – заторопилась Зоя. – Вас кто-нибудь ждет?

– Никто меня не ждет! Никому я не нужен! – с внезапно вспыхнувшей злостью ответил он.

Зоя поняла его, по письмам она уже представляла его характер, и поэтому тихо, но настойчиво сказала:

– А теперь идите в вагон и берите свои вещи. Спешите, не то поезд отойдет. Слышите, Федор?

И Брыль вдруг безропотно подчинился. Он даже не представлял, что станет и впредь подчиняться этому тихому, настойчивому голосу, который будет действовать на него как гипноз, завораживать и вести туда, куда захочет. Он сходил в вагон, взял свой чемоданчик и остановился в нерешительности перед девушкой.

– Пойдемте! – позвала его Зоя. Но Брыль не двинулся с места. Он глядел на нее и не знал, что ему сказать.

– Понимаете, Зоя, – начал он неуверенно. – Тут такое дело, я обещал. В общем, я не пойду сейчас с вами. У меня есть хорошие знакомые, я к ним пойду, а вечером мы встретимся, – он вопросительно поглядел в ее ясные доверчивые глаза, в которых отразилось одновременно удивление и тревога.

– Это по-настоящему хорошие знакомые? Или из тех?.. – Она не договорила, но Федор и так все понял.

– Нет, нет! – воскликнул он. – Это не те, что вы думаете. Только мне нужно к ним сходить.

Девушка кивнула головой и успокоилась, она не стала возражать. После первых минут встречи Зоя решила дать Федору поразмыслить, побыть одному, повидаться со знакомыми. Ей была понятна нерешительность парня, опасения быть ей обузой, но Зоя не допускала и мысли, что Федор может ее обмануть, что не было у него в этом городе ни души, к кому бы можно было обратиться и попросить приюта. Поэтому и села в троллейбус успокоенная, взяв с Федора слово, что вечером они встретятся. А Федор, едва троллейбус повернул за угол, вернулся на вокзал, сдал чемодан в камеру хранения и пошел бесцельно бродить по улицам города, с нетерпением дожидаясь вечера.

Зоя встретила его со сдержанной радостью, посередине комнаты стоял накрытый к ужину стол. Фрукты в вазе и цветы на столе показались Брылю невиданной роскошью, от которой он отвык, и которую разучился понимать и ценить. В тот вечер они долго засиделись за ужином, и Федор уходил от Зои, окрыленный надеждами и ясно обозначенным будущим, в котором огромное место предстояло занять этой девушке.

Остаток ночи Брыль провел на вокзальной скамейке, ни на минуту не сомкнув глаз. Утром он взял из камеры хранения чемодан, вытащил туалетные принадлежности, привел себя в порядок, побрился, позавтракал в вокзальном буфете и снова слонялся бесцельно по городу, пока Зоя не кончила занятия в школе. Они встретились на несколько минут, и Зоя ушла на классное собрание, договорившись с Федором встретиться в семь часов вечера возле универмага.

Брыль прошел до набережной, вернулся к универмагу. Часы словно остановились на одном месте, – до встречи с Зоей оставалось более полутора часов, – и Федор не знал, куда себя деть на это время. Паршина Федор увидел в тот момент, когда переходил улицу у светофора. Брыль профессионально скользнул взглядом по теплым ботинкам, брюкам, массивной палке под мышкой, дорогому пальто с бобровым воротником и остановил свой взгляд на сухощавом, украшенном большим с горбинкой носом, лице. Паршин тоже мельком взглянул на Брыля и, словно не заметив, пошел дальше. Федор остановился и проводил его цепким взглядом. Сомнений не было, он знал этого человека, но не мог сразу вспомнить, где он его встречал. Занятый этой мыслью, Брыль наскочил на женщину с большой сумкой и сорвал на ней злость за свою нерасторопную память.

– Прется тут с мешками, дороги ей нет! – рыкнул Федор на женщину и вдруг решительно повернул следом за Паршиным. Теперь он вспомнил и эту высокую фигуру, и гордо посаженную голову, глядевшую на окружающих свысока, только не мог понять, как этот человек оказался здесь, в городе, когда должен быть в Перми.

«Ладно, выясним, – подумал Брыль. – Главное заставить его раскошелиться. Чудеса, да и только! Приехать в чужой город и встретить того, кто тебе просто необходим. Мне деньги нужны, много денег». Он так задумался, что едва не упустил Паршина. Дмитрий Степанович быстро, не по годам, побежал к троллейбусу и вскочил в салон в ту секунду, когда дверь уже закрывалась, и часть полупальто Брыля оказалась зажатой между дверьми.