Звезды и полосы (сборник)

2

Конечно, легко рассуждать «после всего». Чрезвычайно удобно, взирая из будущего, чувствовать свое превосходство над современниками. Снисходительно удивляться, почему они не заметили самых элементарных вещей, почему, вопреки очевидному, предприняли эти действия, а не те?

Однако превосходство это, разумеется, мнимое.

Когда сумрачный дым катаклизмов выедает глаза, когда сыплется небосвод и потрясает слух черный рев урагана, очень трудно сохранить здравый рассудок. Перспективы искажены. То, что станет очевидным «потом», вовсе не является очевидным «сейчас». То, что в данный момент кажется правильным и необходимым, вовсе не обязательно будет впоследствии признано таковым.

Будущее ничуть не умнее прошлого.

Мы совершаем те же ошибки и платим за них той же непомерной ценой.

И тем не менее, рассуждая именно «после всего», можно сказать, что наибольшая трудность, стоявшая перед Соединенными Штатами, заключалась, по-видимому, в их представлении о самих себе.

Привыкнув за последние десятилетия быть сильнейшей в мире державой, экономическим исполином, чьей сокрушительной мощи противостоять не может никто, Америка и вообразить не могла, насколько опасна для нее нынешняя ситуация. Как выразился по сходному поводу один из американских политиков: «Америка не может погибнуть. Это слишком большая страна. Если погибнет Америка – погибнет весь мир».

Вот, что определяло подсознательную диспозицию Соединенных Штатов. Вот, что направляло их действия в те решающие часы. И президент, и правительство, и конгресс совершенно искренне полагали, что оснований для серьезной паники нет. Кризис, кстати, по их мнению, чисто технический, будет вскоре преодолен. Глобальная экономика имеет достаточные резервы. Весь мир, чтобы не быть ввергнутым в жуткий хаос, ринется сейчас на выручку США.

Именно в таком настроении, судя по всему, прибывает президент США на чрезвычайный саммит «двадцатки» в Лондоне. Держится он великолепно: по его виду никак не скажешь, что Америка неуклонно сползает в пропасть. Впрочем, сам он так пока еще не считает. Он намерен предложить главам правительств конкретный план, который, по его мнению, должен оздоровить ситуацию. План этот разработан Министерством финансов Соединенных Штатов, и если отвлечься от технического регламента, который еще требуется согласовать, содержит два ясных пункта.

Во-первых, крупнейшие банки Америки снова подключаются к глобальной сети и начинают функционировать, как и прежде, в непрерывном операционном режиме. Никаких вирусов, по мнению президента, в банковских сетях Америки нет, сбой был чисто функциональным, и последствия его уже фактически устранены. Заметим, что это нисколько не соответствовало действительности, но ведь что такое действительность как не сотканный из наших желаний правдоподобный фантом?

А во-вторых, президент США предлагает, чтобы сроком по крайней мере на ближайшие три месяца был введен фиксированный курс доллара в отношении основных мировых валют. Более того, чтобы этот стабильный курс был поддержан обязательствами присутствующих на саммите стран. Через три месяца, как он полагает, ситуация стабилизируется, и тогда можно будет вернуться к свободному плавающему обмену.

Все это президент излагает спокойным деловым тоном. Возможно, он и в самом деле не слишком волнуется: по его мнению, лидерам стран «двадцатки» ничего не остается, как принять американский вердикт. Можно, разумеется, его отклонить, но при нынешних обстоятельствах это будет просто самоубийством. К тому же, как он полагает, у Соединенных Штатов очень убедительный аргумент: все страны «двадцатки» имеют значительные запасы как собственно долларов, так и акций различных американских компаний.

На этом в известной мере строится их бюджет.

Не захотят же они потерять эти вещественные миллиарды.

Не склонятся же они к тому, чтобы обратить эти активы в бумажную пыль.

В общем, мир должен помочь Америке.

Другого выхода нет.

Однако «мир», как выясняется в ближайшие два часа, придерживается совершенно иной точки зрения. Президент не учитывает один существенный фактор, который уже много лет вызывает законное раздражение даже у ближайших союзников США. Это привилегированное положение доллара. Сразу же после Второй мировой войны американский доллар приобрел статус основной мировой валюты. Большая часть расчетов в мировой экономике совершалась только за доллары, и стабильность множества стран, хотели они того или нет, определялась наличием у них достаточных долларовых резервов. Это, конечно, предоставляло Соединенным Штатам колоссальные преимущества. Как писал с явной горечью известный французский интеллектуал, Мишель Дамю, занимавший одно время пост министра культуры: «Они всучивают нам как дикарям раскрашенную бумагу, а мы должны отдавать за нее товары, сырье, в конечном счете – национальный суверенитет». То есть, долларовая рента, которую Америка взимала со всего мира, мягко говоря, не вызывала восторга у тех, кто по необходимости был должен ее платить.

Конечно, в мировом сообществе не раз возникали попытки создать комплекс региональных валют, собственные финансовые инструменты, которые могли бы эту ситуацию немного смягчить. Однако, дальше бессодержательных разговоров дело не шло. Слишком велико было экономическое могущество США, слишком ревниво относились они к любым действиям, способным его хоть сколько-нибудь подорвать.

И вот великий момент, кажется, наступил. Благостные мечтания, зарницами вспыхивавшие на горизонте, начинают превращаться в реальность. Сразу же после речи американского президента берет слово недавно избранный президент Перу и извещает присутствующих, что на чрезвычайной встрече глав правительств стран Южной Америки, которая завершилась двенадцать часов назад, было принято решение о создании единого расчетного средства – сукре, поддерживаемого государственными резервами всех этих стран. Электронные трансакции в формате сукре начнутся уже через несколько дней, бумажный и монетный эквивалент новой валюты будет введен в оборот через две недели. Предполагается, что к концу года на континенте возникнет единое финансовое пространство и национальные валюты большинства стран Латинской Америки будут упразднены.

Интересно, что о предложениях президента Соединенных Штатов он даже не упоминает.

Так, как будто этих предложений не было вообще.

Далее берет слово представитель Саудовской Аравии, принц Абдалла, и, в свою очередь, сообщает, что аналогичное решение приняла Лига арабских стран. Теперь все расчеты за нефть будут осуществляться через динар.

Китай ставит присутствующих в известность что переходит в международных трансакциях в основном на юань, а Россия, присоединяясь к очевидному большинству, уведомляет, что со вчерашнего дня рубль стал региональной валютой стран СНГ.

О предложениях американского президента никто по-прежнему не упоминает. Это даже не бунт, не восстание, не мятеж, не попытка экономического сопротивления. Это простая констатация факта: лев уже мертв, сейчас надо думать о том, как разделить его царство.

Положение пытается спасти председатель Евросоюза. Известный своими дипломатическими способностями, которые, собственно, и принесли ему этот пост, Скольринк Ван Хеффиг произносит невероятно длинную речь, где говорит о необходимости более тесной международной кооперации. Прошло то время, когда каждая страна могла решать сама за себя, учитывая прежде всего свои национальные интересы. Ныне мир стал глобальным – в нем все сцеплено, взаимосвязано, переплетено. Нам нужна более тщательная координация наших действий – в рамках коллективной ответственности перед вызовами новой эпохи.

Ну – и так далее, и тому подобное.

Что-то благостное, расплывчатое, неопределенное – на пятьдесят восемь минут.

Всем абсолютно ясно, что это только слова.

Сотрясение воздуха.

Попытка соблюсти политкорректный декорум.

В общем, ждать здесь более нечего. Через десять минут после речи Ван Хеффига президент США демонстративно покидает саммит «двадцатки». Он не делает никаких заявлений для прессы и, по сведениям, просочившимся из его ближайшего окружения, упорно молчит в течение всего времени перелета. Лишь в Вашингтонском аэропорту, остановившись в ослепительном свете телевизионных прожекторов, он, словно выйдя из ступора, произносит фразу, которую будут потом цитировать множество раз:

– Америке не нужен никто. Со своими трудностями мы справимся сами!..

Фраза, конечно, была красивая, но потрясение, которое она вызвала, объяснялось вовсе не ее красотой. Курс доллара начал снижаться сразу же после того, как крупнейшие медийные холдинги, кстати говоря, в основном контролируемые американцами, распространили известия о грандиозном системном сбое в межбанковских коммуникациях Соединенных Штатов. Падение, надо сказать, поначалу было вовсе не катастрофическое: Государственное казначейство Америки по согласованию с правительством США объявило, что оно готово выкупить любое количество долларов, гарантируя это своим золотовалютным запасом. Такое решение несколько охладило взбудораженные умы. Понижение стоимости на первых порах составило не более трех-четырех процентов. Однако примерно за день до приснопамятной встречи «двадцатки» на биржи Копенгагена и Гонконга неизвестно откуда было сброшено экстраординарное количество долларов. Как будто где-то прорвало шлюзы, сдерживавшие напор, как будто одна из стран-акцепторов, имея инсайдерскую информацию, решила таким образом обезопасить себя. Позже этот залповый сброс послужил основой для многочисленных конспирологических версий: дескать хакерская атака в «день гнева» – это был лишь первый удар, за ним, точно в расчетное время, был нанесен второй. Частично эту избыточную массу денег удалось стерилизовать, хотя доллар и рухнул по отношению к евро уже почти на десять процентов. Однако теперь, после неосторожного заявления президента, когда стало понятно, что договориться о спасении банковской системы Америки на саммите не удалось, сразу же вспыхнуло то, что получило позже название «долларовый пожар». На биржи всего мира от Лиссабона до Токио, от Стокгольма до Анкары, от Тель-Авива до Йоханнесбурга хлынуло такое количество свободной американской валюты, что мгновенно утрачено было всякое представление о ее реальной цене. Никакие меры больше не помогали. Никакие заявления Казначейства или правительства США в расчет больше не принимались. Через три часа доллар потерял уже половину своей номинальной стоимости, а к исходу суток (по американскому времени) – около семидесяти процентов. И хотя большинство бирж экстренно и неоднократно прерывало торги, даже это не могло остановить распространение паники. К утру за доллар давали не более восьми процентов от номинала, а к середине следующего дня – менее одного.

Впрочем, промежуточные цифры уже никого не интересовали. Все заслонил не поддающийся пока осмыслению, фантастический, но тем не менее свершившийся факт.