Записки несостоявшегося гения

удушье, мать.

Впервые служба милосердия появилась у них месяц назад. И застала обоих в

крайнем возбуждении: мать почему-то все время плакала, а сын отводил в сторону, будто

пряча, свое лицо.

И оказалось, что помощь общины запоздала всего лишь на один день: накануне он

забил, освежевал и сварил единственное небезразличное к ним существо — старого

добродушного кота, знававшего когда-то вместе с ними лучшие времена. Так сильно ему

хотелось есть. Мама отказалась.

Мать и сын неразговорчивы, и в ходе принужденной беседы удалось лишь

установить, что в молодости был он женат, уже много лет с женою и сыном они живут

врозь; что с ними, где они — он не знает.

От жизни они давно ничего не ждут. Разве что, чтобы благополучно завершился

сегодняшний день и пришел завтрашний.

За последние 30 лет они ни разу не отметили какого-нибудь праздника: ни Нового

года, ни дня рождения. Да они и забыли, видно, об этих днях. В доме нет ни радио, ни

телевизора. С наступлением темноты здесь просто укладываются спать. Зимой — раньше, летом — попозже.

Такая семья и такая жизнь.

__________

ЕЁ ЛУЧШИЕ ГОДЫ

Женщина, которая, не поднимая глаз, обедает в благотворительной

столовой, много лет назад во время войны попала в концентрационный лагерь Дора, была

там стерилизована. Под правою рукой, ближе к подмышке, у нее прекрасно сохранилась

старая татуировка — шестизначное число. Просить ее позировать перед камерой с

поднятой рукой — я не решился.

Она всю жизнь работала в больнице рентгенологом. Одинока, замуж никогда не

выходила. В беседе со мной говорила удивительные вещи. Что лучшей порой своей

жизни, например, она считает молодые годы. Когда находилась в концлагере. Потому что

тогда у нее была настоящая жизнь, наполненная борьбой за выживание. Настоящие друзья

и настоящие враги. Все было настоящим… Тогда что же — сейчас?!

____________

СТАРЫЙ ПРОФЕССОР

Третий слева в этой очереди за гуманитарной продуктовой помощью, высокий

мужчина в желто-коричневой кепке — доктор наук, профессор аграрного университета.

По его учебным пособиям учились будущие агрономы всего Советского Союза.

Сегодня на его иждивении пенсионерка-жена, в прошлом врач-терапевт, тридцатилетняя

неудачница-дочь и восьмилетняя внучка — инсулинозависимая диабетичка.

Он любит ее больше всего на свете, она — единственная отдушина в его

безрадостной жизни, но что за унизительное бессилие — делать инъекции родному

беззащитному тельцу, ежедневно наблюдая, как безжалостная глюкоза слизает

неокрепшие суставы ребенка…

338

___________

ВЕСЁЛАЯ ШАХМАТИСТКА

Благотворительную столовую ежедневно посещает и эта улыбчивая, сравнительно

молодая женщина, у которой, похоже, всегда и все ладится. Она прекрасно играет в

шахматы — мастер спорта по мужским нормативам. Не имеет образования, никогда не

работала. Живет тем, что сдает комнату в своей квартире (вместе с собой!) приезжим

кавказцам.

Любимый вид развлечения — прогулки по городским рынкам с непременной

дегустацией всяческих деликатесов. Ее везде знают и повсюду гонят.

С этою своей победной улыбкой она еще в молодости загнала в гроб обоих

родителей, с ней же фланирует утром по рынку, регулярно обедает в столовой для бедных, терпит унижения и побои от своих горячих квартирантов.

Внешне уверена в себе и как личность — абсолютно свободна и беспринципна. А

между тем, от рождения обладает уникальными аналитическими способностями, жаль, никем не востребованными. Судьба.

__________

МЕНТ В ОТСТАВКЕ

Можете ли вы поверить, что этот опустившийся старик — старший офицер

милиции, в прошлом начальник райотдела, подполковник?

На сотрудников службы милосердия смотрит с недоверием. Вскользь интересуется, на чьи деньги проводится благотворительность. Боится, что ли, чтобы его не

завербовали?!

О себе говорит крайне мало, приступам искренности явно не подвержен. Пускает

ночевать к себе бомжей, для них он свой человек. После десятиминутной беседы я уходил

от него униженным и оплеванным. Какими-то странными маловразумительными

репликами и намеками он дал мне понять, что все благотворительные организации, в

целом, и такие личности, как я, в частности, живут исключительно за его счет и должны

ему, так сказать, по гроб жизни. При этом, большую часть нашего краткого общения он

изучал мои документы и даже расстроился, не будучи в силах к чему-нибудь придраться.

Его взрослые дети живут в соседнем районе, в Скадовске, но никаких отношений с

ним не поддерживают.

Объективности ради, следует добавить, что, по мнению его земляков, когда он

руководил милицией, в райцентре был полный порядок.

____________

СИНИЙ ПЛАТОЧЕК

Певица. Уже давно эта бедная женщина не выходит из дому: подводят ноги, больное сердце, общая слабость. Приглядитесь, пожалуйста, к ее лицу: ну что, вспомнили?

339

Да-да, пятидесятые годы, кинотеатр «Коминтерн», маленький оркестрик, услаждавший зрителей до начала сеанса, и она — его бессменная солистка, томная

красавица с прекрасною фигурой, манящим голосом а-ля Клавдия Шульженко и

бездонными голубыми глазами.

Ах, какие то были дивные времена! Цветы — горой, мужики — наповал, да вот

бдительный супруг всегда на страже, ни на секунду не отводит горящего взгляда…

Что ж, прошли-пролетели они бесследно, и дети где-то далеко-далеко, и его, друга

верного, давно нет, и вообще уже, кажется, ничего нет, ведь все последние годы она живет

в иллюзорном, вымышленном, только ей понятном мире.

В этом мире она каждый вечер по-прежнему приходит в свой кинотеатр, не зная, к

счастью, что он уже давно сгорел; выходит на маленькую сцену и, зябко поводя

белотелыми крутыми плечами, поет «Синий платочек»…

Она поет для всех, но видит только его глаза, и что с того, что они погасли

двадцать лет назад — в ее вымышленном мире-убежище он будет с ней всегда.

Вот только, что это за люди приезжают к ней домой, говорят о какой-то помощи, лезут в душу, портят прическу…

Пустите ее! В зале вот-вот наступит тишина: скоро ее выход на сцену!

___________

СЧАСТЛИВЫЙ ДОЛГОЖИТЕЛЬ

Этот старик — уникальнейшая личность! Осенью 41-го года немцы расстреляли его

в Зеленовке. Он выжил.

В шестидесятые годы его — главного бухгалтера крупной оптово-торговой базы

приговорили к высшей мере за огромную растрату. Через 15 лет он вышел на свободу.

С точки зрения физиологии — он давно уже не жилец: длительное время потребляет

пищи ежедневно не более шестисот калорий.

С точки зрения медицины — у него за последние годы было четыре (это официально

установленных!) инфаркта — он не жилец, тем более.

Посмотрите, как ему открывают рот, чтобы влить ложечку супа. Он давно уже не

хочет жить — его заставляют жить насильно.

Все это смахивает на какой-то дьявольский фарс, но ведь он жил, жив, и даст Бог –

будет жить дальше — просто такой у него оказался долгий завод жизненных часов. Такой

долгий, что, кажется, они не остановятся никогда.

А ведь те, кто его расстреливал, уже давно погибли сами… Вот судьба, а?

___________________

340

А ВАМ ВСТРЕЧАЛСЯ ПЕРВЫЙ ПОСЛЕ БОГА?

Увидев в толпе стремительную фигуру доктора Аарона Либерзона — в коричневой

кожаной курточке и с благородным фэйсом немолодого байкера, намотавшего кучу

километров жизненных троп, не сразу поймёшь, что перед тобой ортопед экстра-класса, представитель высшего дивизиона израильской медицины.

У здешних медиков есть неприятная особенность: они неохотно вступают с

пациентами в личный контакт, то есть им безразлично, кто ты, а интересует лишь, что

привело тебя на прием. Другое дело у нас, где, если ты значительная фигура и с тебя

можно что-то поиметь, теплые отношения с врачом налаживаются автоматически…

К сожалению, в маленьком Израиле не все ортопеды — Либерзоны, поэтому мне

удалось попасть к шефу "Клиники д-ра Аарона Либерзона" в Хайфе лишь после

полуторамесячного ожидания.

В холле с приглушённым освещением я было преисполнился почтением к двухметровому

амбалу, гордо вышагивающему между кабинетов, и был даже несколько разочарован, когда знаменитым Либерзоном оказался господин, что на этом снимке, к которому нас с

Аллой привела незаметная секретарша.

У доктора, кажется, особого расположения не вызвали ни я, ни моя бедная нога; наверное, поэтому он задавал вопросы, причем, странного свойства, моей жене, а не

хозяину главного предмета этой долгожданной встречи.

Потом Алла сказала, что два жалких посетителя (бедная старушка, поддерживающая

бредущего с помощью элехона когда-то грозного, а ныне растерянного, с заплетающейся

речью старца) не могли не вызвать у любого доброго человека желание помочь. А так как

из этой пары единственным внятным посетителем казалась она, то и общаться он

предпочел с ней.

Устроив меня на кушетке, покрытой бумажным одеялом, и проводя тщательный осмотр

правой стопы, он тихо, но четко, вопрошал: — Ваш муж ест мясо и рыбу? Каждый ли

день и сколько? Понятно… Был ли осмотрен местным ортопедом? Ложили его на топчан, как здесь?

Мне эти вопросы не очень нравились. Какое ему дело до честно купленных двумя

пенсионерами мяса и рыбы? И что значит "осматривал ли меня его периферийный коллега

в положении лёжа", — он что, должен был взирать в полете на стопу, напоминающую

перебитый нос боксера?

Вердикт ошеломил: срочная операция по ремонту стопы — или пришла пора с ней

распроститься, в целом. Ближайшей клиникой Израиля, где у него было окно для срочной

операции, оказалась больница в Нетании, в центре страны. Так мы с Аллой появились 3

января в медицинском центре "Ланиадо".

Перед операцией мы пару раз мельком говорили. Разногласия по поводу оплаты с

больничной кассой Маккаби были им быстро улажены. Алла обратила внимание на

341

занятную деталь: доктор говорит тихо, но почему-то в его присутствии все говорят ещё

тише…

Про израильские больницы (чистоты в палатах, технической оснащённости, питании, отсутствии даже малейшего намека на поборы, вышколенности медперсонала) я здесь не

буду, чтоб любящий меня читатель сгоряча не брякнул: вот, мудила! Попал в рай и

квакает про свои беды!

Коснусь лишь национального вопроса. В ходу иврит, арабская речь, в случае непонимания

— мгновенный переход на английский. Объявления в больнице на этих языках. Русский

значительно реже. По поводу неправильного языка никто и никого не гнобит. Как

говорится, их батька не Бандера, а с матерью Хавой (или Евой) давно все разобрались.