Ультрамарины

XVIII

Он это ненавидит. Всякий раз боится, что задержится на суше: медицинский осмотр, проверка навыков оказания первой помощи, от которой у него вечно живот сводит, а проверяют каждый год, мало ли моряк не совсем здоров или не в форме.

Старпом сидит в каюте, служащей медкабинетом, и следит за капитаном: она лежит на кушетке. Посреди ночи его разбудил громкий стук в дверь, матрос нашел капитана в обмороке в одном из коридоров наверху. Вдвоем они принесли ее сюда, закрыли дверь на ключ, и помощник остался с ней наедине. Она быстро пришла в себя и сразу улыбнулась:

— Прошу прощения.

Началась качка, и помощник размышляет, почему волны такие высокие и где они сейчас — комфортной ситуацию не назовешь. Но ведь они идут вперед? Они снова набирают скорость, нет?

Он измеряет давление, отмечает, что капитан в сознании, слаба, но в сознании, задает ей стандартные вопросы, чтобы оценить ущерб: кажется, он минимальный.

— Я могу встать?

— Хорошо бы понять, что с тобой происходит. Почему вообще с самого утра ты то тут, то там на полу.

— По-моему, ты преувеличиваешь.

— Скорее наоборот. Нет, без шуток. Я следую протоколу и связался с врачом. Ты не любишь афишировать личную жизнь, но меня просили у тебя спросить…

— Я не беременна.

— Хорошо, хорошо. Записываю. Это надо было исключить.

— Ты меня насмешил.

— Почему?

— Ты покраснел.

— А ты представь себя на моем месте.

— Я на нем была. Раздевала мужчин, зашивала раны.

— Но они вряд ли могли быть…

— Беременными.

— Да, беременными.

— Это правда. Спасибо.

— За что?

— За то, что беспокоишься обо мне. Все будет хорошо. Думаю, тело не пострадало, а голова… скажем так, бывало и хуже.

— Хочешь что-нибудь выпить? У меня припасено.

— Виски?

— Виски в том числе. Наверху.

— Давай поднимемся и посмотрим, что происходит.

Она делает движение, чтобы встать, ей снова хочется окунуться в свой корабельный мирок, все проверить, прощупать пальцами, пройти в носовую часть, вперить взгляд в горизонт.

— Погоди, погоди, ты не можешь немножко побыть в покое?

— Я же говорю, мне лучше.

— Дай мне хотя бы сыграть роль до конца, я вошел во вкус. Серьезно. Успокойся.

— Зачем?

— Увидишь.

Он нежно кладет руки ей на плечи. Настоящие кирпичи, как он и думал. Начинает аккуратно массировать лопатки.

— Надо будет тобой заняться. Я связался с врачами. Как только высадимся в Пуэнт-а-Питре, сдашь все анализы. Тебе бы не повредило побыть какое-то время на суше. Надо понять, с чем связан обморок.

— Говорю тебе, со мной все хорошо. С моим телом. Тело в порядке.

Продолжая массировать, он начинает сомневаться в правильности своей инициативы, во-первых, потому что мышцы зажаты сильнее, чем он предполагал, во-вторых — но слишком поздно, ведь он уже начал, — массаж как-то не вписывается в структуру их отношений, годами остававшихся дружескими, каждый жест выверялся по шкале дружбы из страха — чего? — того, что может открыться дверь, зыбкая скользкая поверхность, такая необъятная вселенная, что поглотит целиком, да, унесет к звездам.

— Спасибо, так очень приятно, спасибо.

— Что ты такое держишь на своих плечах? Почему ты так напряжена?

— Где?

— Здесь и здесь. — Он держит одну руку на ее плече и медленно кладет другую на живот. — У тебя там словно пружина.

— Ты прямо читаешь меня как раскрытую книгу.

— Дыши, а не язви.

— Думаешь, мир бы вращался, если бы не моя твердость?

— Сомневаюсь, но ты могла бы попробовать.

Спустя час они все еще в объятиях друг друга. Чудо океана. Она внезапно заплакала, хотя вроде бы не чувствовала грусти, заплакала почти радостно. У нее потекли сопли и слюни, он протянул ей платок. Рыдания словно выпускали новые потоки воды, новые тропинки, еще несколько минут назад казавшиеся невозможными; ручьи текли по обе стороны от носа до подбородка и даже в уши затекали, когда она поворачивала голову. Он гладил мокрое лицо, гладил волосы, протягивал новые платки, наблюдал, как она краснела, целовал ее нос и лоб, губы. У него тоже были мокрые ресницы и щеки, потому что он проронил несколько слезинок. Он чувствовал, что все так, как должно быть, он может гордиться собой и претендовать на любые звания, скоро от ее боли не останется и следа, слезы постепенно высохнут, она почувствует себя отдохнувшей и победившей, хотя истерзанной путешествием. В едва заметных морщинках все еще блестят слезы. Отличная работа, она вся сияет, улыбается, положив голову ему на плечо. Можно ли после такого жалеть об этом рейсе?

— Уже утро?

— Здесь рано восходит солнце.

— Теперь я могу заняться работой?

— Ты же капитан.

— Чувствуешь вибрацию?

— Что это?

— Мы набрали нужную скорость.