Формула Бога. ч.1 Возвращение

  - Да в уме ли ты, служивенький?! - опять закудахтала бабка. - Годы ить мои не те, чтоб под венец идти! Засмеют люди... Скажут, с глузду сдвинулась, старая кашелка...

  - За те пятьсот с лишним лет, что я вас знаю, вы ничуть не изменились, - промурлыкал Захария.

  - Ой, да не трави душу, Захарушка! Добро бы путный человек был, а то ведь алкаш, прости Господи! - начала уже было сдаваться бабка.

  - Оно конечно так, баба Луша, а только ведь может и пьет он от того, что не может никак найти себя в этом мире, почувствовать свою нужность, хоть перед кем-то. Да хоть бы и перед вами, например. Неуж не жалко бедолагу? - гнул он свое.

  - Верно говоришь, Захарушка. Мается он, душа неприкаянная. Думала я о сем, не буду врать, а только и решиться на дело таковое не могу в раз, - вздохнула она.

  - А кроме того, - не унимался хитрый ангел, жуя котлету. - Не забывайте и о материальной стороне дела.

  - Ну-ка, ну-ка, - заинтересованно навострила ушки Лукерья.

  - Вы ведь говорили как-то, что у вас участки рядом находятся. Верно?

  - Верно. Касатик. Как не верно?! Говорила, - закивала та головой.

  - И вроде как говорили, что он тоже по размеру сродни вашему?

  - Верно. В самый глаз белку бьешь, родимый.

  - Ну вот. Поженитесь, значит, и участок станет единый. Сколько, говорите, соток-то вместе будет? - хитро прищурился змей-искуситель.

  - Семь десятков, - машинально и задумчиво произнесла бабка. Видимо мысль об объединении участков доселе не посещала ее голову.

  - Сад-то у вас больно хорош, сами говорили. А это еще в два раза лучше будет. Козочек-то ангорских всего две? Ай-ай, как мало! - притворно пригорюнился Захария.

  На кухне повисло молчание. Захария поглядел бабке прямо в глаза. Он знал, что она была человеком лишенным всякой корысти, но тут отметил в подернутых глубокой задумчивостью глазах старухи как цифры от предвкушения увеличивающегося надоя молока, в результате увеличения поголовья рогатого скота, замелькали со скоростью крутящихся цифр арифмометра. "Попалась, можно подсекать..." - плотоядно подумал он. Впрочем, это продолжалось недолго. Бабка икнула и разом пришла в себя. Засуетилась:

  - Ой, совсем ты меня, милок, заговорил! Чай от уж давно заварился, - зачастила она, убирая почти пустую сковороду и разливая по стаканам заварку ароматнейшего цейлонского чая.

  Захария не стал далее развивать любовную тему. Он знал - бабка ничего не забудет из сказанного им. Зерно, брошенное его щедрой рукой, упало на благодатную почву и уже дало первые ростки. Разлив кипяток из самовара по стаканам, заботливо подставленным Захарией, села и подперши рукой голову, продолжила, резко сменив тему:

  - Что мы все про меня, да про меня?! Ты лучше расскажи-поведай, как там, на матушке Земле? Кем ты там был? Что делал? Как и чем люди живут на Святой Руси? А то у нас тут, сам ведь знаешь, пишут и показывают по визору про тот мир мало чего. Да и людишек, не в пример прошлым летам, прибывать стало горазд как меньше.

  - Да, бабушка, мотало шапку по волнам, - вздохнув начал он.

  Засиделись с бабкой едва не до сумерек. Самовар пришлось ставить еще раз. Как это и было во все прошлые разы, ее интересовало буквально все. И про личную жизнь его "подопечного", и про политический строй в стране, и про цены на товары, и про жизнь тамошних обитателей, про современные нравы, и про ворогов, что угрожают в очередной раз покинутой Отчизне. В общем, допрос с пристрастием получился на славу. Захария при этом чувствовал себя словно выжатый до состояния сухой корки лимон. Наконец, бабка и сама притомилась от обилия информации обрушившейся на нее. Промокая концом платка в очередной раз пот от выпитого чая, сказала тихим и печальным голосом:

  - Ох, Захарушка, и смутные же времена настают на Руси Святой, и чую я старая, что добром все это не кончится. Вот помяни мое слово. Умоется еще кровушкой земля русская.

  - Ну что же вы так-то уж, бабушка. Может все и обойдется еще, - с обреченностью, но и с долей надежды ответил он.

  - Ты сам от в энто веришь соколик? - вздохнула она.

  - Всегда ведь обходилось, и сейчас, может быть, обойдется.

  - Всегда, да не всегда. Да и ныне случай особый, - возразила она и продолжила. - Уж больно могучие вороги собрались супротив нее, а у наших то и силушки не сметено воедино николи. Подточили Русь-матушку изнутри врази окаянные, не стала земля рожать богатырей да праведников. Оттого и тут у нас прибытку никакого нет.

  - Ну зачем вы так то уж категорично? - пробовал он в свой черед возразить ей.

  - Духом пала Русь-матушка. Дух ея лечить надобно допрежь, да времени, боюсь, может не хватить, - пригорюнилась она.

  - Да, - согласился он. - Времени действительно маловато, но вы бабушка, тоже в своих суждениях на мои слова не сильно опирайтесь. Я ведь, чисто из субъективизма мог просто сгустить краски. Да и всей полнотой информации не обладаю.

  - И-и, милок, я и сама чую, что так оно все и есть, как ты обсказал. А за то, что пытаешься успокоить меня - старуху, спасибо на добром слове. Одначе, думаю, что оставлять это дело никак нельзя. Начальствие уведомить надобно.

  - Я как раз собираюсь писать докладную записку по поводу опасных тенденций имеющих развитие в земном социуме.

  - Пиши, соколик, пиши. Тереби начальство от, не оставляй его в праздной сытости.

  Тут бабка Лукерья замолчала, как будто обдумывая какую-то мысль и ища для нее подходящую формулировку. Он не стал торопить ее. Затем, пожевав губами, начала:

  - А насчет дочки, я тебе так скажу..., - опять немного помолчав, как бы собираясь с духом, глубоко вздохнула и продолжила. - Коли уж решил бороться за нее, так борись, если не за душу ее, так за тело хотя бы. Пиши, настаивай, донимай. Сам обмолвился, что чин у тебя теперь не малый. Полковник говоришь?

  Захария кивнул. А бабка продолжила:

  - Вот. И чин твой немалый должен быть тебе в этом подмогой. А я уж завсегда готова молить Всевышняго о ниспослании тебе Его заступы и руковожения на сём поприще.

  При последних словах бабка приподняла правую руку и широко и истово перекрестила ангела. Он опять было сунулся поцеловать старческую руку, но бабка не дала, погрозив ему сухоньким пальчиком, произнеся наставительно:

  - Ангелы рук смертным не целуют.

  Он хотел было возразить в том духе, что и бабку к смертным уже как бы причислять и нелепо, да и сам он ангелом является только на службе, но по здравому размышлению не стал этого делать. А баба Луша, тем временем, уже встала из-за стола:

  - Ох и засиделась я с тобой, Захарушка. Пора и честь знать, вон на дворе уже смеркаться начинает. Дома дела еще есть. А! Вот еще что, - вспомнила бабка, хлопнув себя по лбу. - Если ничего доедать не будешь, то остатки еды кинь в дезинтегратор, а саму посуду не мой, а сложи в тот же шкаф, дверцы закрой и нажми клавишу "отправить", а то в следующий раз заказ не примут, пока посуду им не вернешь. Так, ну вроде бы все сказала. Если что, то звони, номер то чай остался мой?

  Он кивнул. Бабкин номер у него был записан в записной книжке коммуникатора. Провожая старую, уже в прихожей сказал:

  - Может, я провожу? А то, как вы в потемках то?

  - Да что ты, родимый, переживаешь за старую?! Тут телепорт то за углом. Не переживай. И там тоже - в пяти минутах ходьбы. К Онфиму еще заглянуть надо бы, а то опять что-то давненько не объявлялся, поганец. Видать в Город умотал.

  Уже в дверях, стоя напротив Захарии, подошла к нему вплотную и встав на цыпочки, чмокнула того в щеку. И не говоря ни слова, открыв дверь, бодро засеменила с крыльца вниз. Захария еще некоторое время постоял в проеме отрытой двери, наблюдая, как неугомонная старушка шагает к калитке. Дверь закрыл лишь после того, как бабка скрылась за углом.

  X

   До конца рабочего дня оставалось десять минут. Женская часть коллектива отдела контроля и наблюдения уже была на низком старте, подводя последние штрихи макияжа на своих и без того хорошеньких личиках. Мужская, как более дальновидная, потихоньку начинала отстегивать и складывать крылья, чтобы не помять их в очереди на телепорт. Майор Вершинин, только что закончил нудные переговоры с начальником АХО , давая тому наряд на замену разбитых стекол и выслушивая стенания по поводу закончившихся месячных лимитов и отсутствия свободных рабочих рук. Отстегнул крылья, критическим взглядом осмотрев обломанные и поредевшие в неравной борьбе с сумасшедшей фурией перья. Появляться на людях с этими лохмами посчитал для себя невозможным, поэтому кряхтя от усердия, кое-как пристроил их в рядом стоящей тумбочке, вытащив предварительно из нее всякую мелочевку и свалив ее на стол. "Ладно, - подумал он про себя. - Сейчас как-нибудь перекантуюсь, а в воскресенье схожу в "Ангелторг" и куплю новые. Никто ничего и не заметит. Авось". Пронаблюдав сквозь стекло своей конторки, как последние из сослуживцев покидают помещение и проверив еще раз как скачались на флешку результаты его сегодняшних мучений, зажал ее в кулаке и тоже стал пробираться к выходу. Уже через десять минут он стоял у калитки загородного дома своего начальника...

  Начальник отдела Наблюдения и контроля, генерал-майор ангельской службы - Герард Публиевич Тацит, был личностью примечательной во всех отношениях. Сын прокуратора Бегники, проконсула Рима, всадника - Публия Корнелия Тацита , принадлежавший к высшей патрицианской касте Рима, с самого детства не нуждающийся ни в чем, благодаря положению отца, он, как и его отец, относился к наиболее образованным людям своего времени. Будучи во всех отношениях примерным сыном, он по примеру отца тоже с юных лет занимался историографией. Однако, в отличие от него, скованного в своих суждениях корпоративной этикой служебного положения, взгляды на окружающее имел гораздо более прогрессивные, о чем никогда не стеснялся публично заявлять, что служило предметом частой головной боли для его именитого предка. Помогая отцу в составлении "Анналов", частенько вставлял в них, видимо пользуясь отцовским "недоглядом" свои суждения и нелицеприятные выводы о правлении римских императоров, обличая как их деятельность, так и окружающую их атмосферу. Во все времена правду любят только в отношении к другим, но не к самому себе. Так всегда было, есть и будет во все времена. Не любили правду и римские императоры - Нерва, Траян и Адриан, но вследствие того, что Публий был слишком влиятельной фигурой на шахматной доске империи, до поры до времени помалкивали, втихомолку скрипя зубами от негодования. Холостяк по призванию, настоящий демократ по убеждениям, бескорыстный умница, всю жизнь вынужденный выглядывать из-за плеча своего именитого отца, Герард мог прожить свою жизнь в неге и роскоши, ведя неторопливые беседы с людьми своего круга о философии и искусстве, меценатствуя и участвуя в светской жизни. Но не таков был наш герой. Сразу после смерти отца, случившейся в 110 году н.э. он продал все Рейнские земли, принадлежавшие отцу, отпустил на волю всех рабов, предварительно снабдив их "подъемными", а на вырученную немалую сумму потратил на строительство первой бесплатной публичной библиотеки и лечебницы, для содержания в ней больных проказой. И все бы ничего, если бы этим все и ограничилось. Так нет. Он решил написать, когда-то обещанное, но так и не выполненное отцом жизнеописание правления последних трех императоров из династии Антонинов, а также Октавиана Августа, естественно в своей критической манере изложения. Хуже того, он не только решил написать сей труд, он его написал и издал за свой счет. Этого то ему правящие круги во главе с императором Пием Антонином и не простили. Была ли это цикута, излюбленный яд римских императоров, поднесенная ему в кубке на каком-то из симпозиумов, или сок белладонны, подмешанный в еду, подкупленным слугой, история об этом хранит молчание. Да это уже и не так важно, как не раз он сам говаривал. Важно то, что в результате стечения трагических обстоятельств, Герард Петрович оказался в Раю. Поживши непродолжительное время в европейском секторе, и перелаявшись вусмерть с тамошними историками и философами, включая одного из своих византийских родственников по побочной ветви, в середине VI века, прибыл сюда, прельстившись новизной недавно образованного сектора. Да так тут и остался. Всю жизнь любивший учиться, окончил, неожиданно для всех академию ангельской службы, где попутно с историей увлекся темпорально-пространственными перемещениями. Став одним из крупнейших теоретиков темпорологии, сделал неплохую карьеру, дослужившись до звания генерал-майора, сменив на посту начальника отдела наблюдения и контроля прежнего руководителя ушедшего на пенсию и по примеру еще одного римского императора Диоклетиана II и занявшегося выращиванием капустных кочанов.