Смог

* * *

В санпропускнике с облезлой краской на стенах, провонявшем хлоркой и близким туалетом, её встречает молчаливый грустный Рома. Пытается улыбнуться, но получается жалко.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — Маша смотрит в пол и тоже хочет улыбнуться. Но выходит что-то скользкое, виноватое, и ненужное, как послед.

— Как ты?

— Нормально. Как Данечка?

— Данечка?.. Данечка нормально, — он мнёт в руках шапку. — Ну что, домой?

— Домой.

— Угу…

Дома она долго стоит у двери, не раздеваясь, вдыхая совершенно будто бы чужие запахи. Смотрит на старые, местами отставшие обои в дурацкую блеклую вязь. Рома с тревогой поглядывает на исхудавшую до скелетообразности жену, в истончённое бледное лицо её, но не говорит ни слова, ждёт. Понимает.

Потом:

— Ну что, раздеваемся?

— А? — она смотрит на него исподлобья. Такая у неё привычка.

— Раздевайся. Давай помогу.

— А где Даня?

Уже взявшись за пуговицу её пальто, он замирает, смотрит на неё оглушённым каким-то и растерянным взглядом.

— Маш… — одними губами, на выдохе.

— Где? — глаза Маши расширяются. — Что?

— Потом. Давай потом, ладно?

— Что — потом? Где Даня?!

— А вот и Ма-ашенька, — из кухни выплывает радушная улыбка свекрови. — Приехала, милая, приехала наша детонька.

Распахнув пышногрудые свои объятия, воняя по́том, она кое-как протискивается в узкой прихожей мимо сына и тянется обнять невестку.

Маша прянет, ударяется спиной о входную дверь. Глаза её расширяются и в них пульсирует паника.

— Где Даня? — шепчет она. — Что вы с ним сделали?

— Ой… — расстраивается свекровь. И сыну: — А ты говорил, что все синтомы сняли. Где же все-то? — И Маше: — Ты же болела, детонька, посляродовым, как это, псориазом. Даня, Даня… Какой Даня? Мальчика ты мёртвым родила, детонька, аль не помнишь? Жлох.

— Даня! — кричит Маша, не слушая. — Что вы с ним сделали? Рома, где наш сын?

— Машенька… — Рома пытается успокаивающе погладить её по плечу. — Ты, наверное, не помнишь… Даня, он…

— Даня! — кричит Маша, словно сын, которому едва исполнилось три месяца, может отозваться.

Она торопливо сбрасывает с себя сапоги и, забыв про пальто, расталкивая свекровь и мужа, пробивается в комнату.

Как ни стремительны и неожиданны оказываются её порыв и атака, едва не завалившаяся в угол свекровь успевает таки сделать ей подножку — целяет носком ступни Машину голень.

Маша теряет равновесие и влетает в комнатушку, сбивая подбородок об истоптанный пол. Половицы скрипят.

Свекровь тут же бросается следом, торопясь придавить невестку своей тушей. А Машины глаза обегают комнату в поисках кроватки, которой почему-то нет на привычном месте. И в других — непривычных — местах её тоже не видно.

— Где?! — кричит она. — Где мой сын?

Она хочет подняться, путается в полах пальто, и в этот момент свекровина туша настигает её, наваливается сверху и напрочь припластывает к полу.

— Молоток давай, — велит свекровь сыну.

— Не луна же, — отзывается тот.

— Да всё одно теперь, — пыхтит свекровь. — Неси.

Покуда Рома бегает к темнушке и возвращается с молотком и двумя гвоздями-сотками, свекровь борется с Машей, силясь перевернуть её на спину. Ей не удаётся, пока она не пускается на хитрость — наваливается на Машино лицо своей пышной желеобразной грудью, напрочь перекрывая доступ кислорода. И когда ослабевшая невестка начинает биться, задыхаясь, теряя сознание и волю к сопротивлению, одним рывком переворачивает девушку на спину, крепко прижимает её руки к полу, так что Маша и двинуть ими не может. Подоспевает Рома с молотком и гвоздями.

— Может, не надо? — с сомнением произносит он, умоляюще глядя на мать.

— Ты ещё заплачь, — бросает свекровь. — Давай-ка руки ейны держи, да хорошо держи.

Сын послушно берётся за Машины запястья. Теперь он смотрит тем же умоляющим взглядом в глаза жены.

— Рома? — дрожащим голосом произносит ничего не понимающая Маша. — Что происходит, Ромочка? Где Даня?

— Ты прости, Маш, — шепчет в ответ муж. — Так надо. Ты только не разговаривай со мной, ладно? Не говори ничего.

Раздаётся первый — богатырский — удар. Гвоздь легко пробивает Машину ладонь и впивается в пол. Она кричит, жутко кричит и начинает биться, но Рома сильней нажимает на её руки. Потом, для верности, придавливает их коленями. Его пах при этом оказывается у самого Машиного лица, на нём ощущается её лихорадочное дыхание, и он чувствует, как стремительно восстаёт в трусах плоть.

Вторым ударом свекровь вгоняет гвоздь почти до конца. Третий завершает дело. Она не обращает никакого внимания на крики невестки и растерянность сына, она деловита, сосредоточена и безостановочно читает наговоры:

— Сдох ездох, сдох Молох. Ежди, напредста…

Она прилаживается ко второй ладони, а истосковавшийся по жениному складному телу Рома ждёт не дождётся, когда она закончит и уйдёт в кухню, чтобы можно было остаться с женой наедине.