Полуночный ковбой

8

Он понял, что его просто обдурили. Это было невероятно, и поэтому он снова и снова прокручивал перед собой все происходящее. Затем он услышал слова мистера О'Даниела, призывавшего впустить Христа в свое сердце, и реальность предстала перед ним во всей своей наготе.

Не говоря ни слова, он поднялся и кинулся из комнаты, решив исправить ситуацию. Он даже не оглянулся, когда мистер О'Даниел, выскочив в холл, кричал ему вслед:

— Мальчик! Мальчик! Не пугайся, не пугайся, мальчик! — Он даже не стал дожидаться лифта, а кинулся по лестнице, прыгая через две ступеньки, и, вылетев на 42-ю стрит, маханул прямо по Шестой авеню и обратно до Восьмой, понимая, что у него нет никакой возможности найти Риччио. Даже пытаясь вспомнить название гостиницы, он понимал, что в этом нет никакого смысла. Джой не рассчитывал получить обратно свои двадцать долларов, да и не мечтал о них; он жаждал мести, насладившись которой почувствует себя не таким идиотом. Стоя на углу Таймс-сквер и Бродвея, он представлял в мыслях такую картину:

Вот это уродливое маленькое создание выкатывается из-за угла и ныряет в двери табачного магазина. Джой стремительно пересекает улицу и перехватывает его там на месте. Риччио не только не выказывает никакого раскаяния, но и начинает глумиться над человеком, которого так нагло обманул. Джой вытаскивает нож и приставляет его к горлу Риччио, давая понять, что ему не составит труда сделать легкое движение лезвием. Но даже в мыслях он не мог себя заставить увидеть, как нож пропарывает кожу жертвы. Он бросает нож и душит Риччио голыми руками, убийство собирает толпу, появляется полиция и…

В этом месте фантазия ему отказала: Джой отчетливо увидел свою фотографию на первой странице газеты. Он проморгался и снова присмотрелся. Газета была не воображаемой, она была столь же реальной, как его сапожки, и пачка их лежала перед уличным торговцем с зеленым козырьком на глазах. На первой полосе одной из них была фотография молодого человека, которого уводили двое полицейских. «Это не я, — подумал Джой, — я никого не убивал!»

Но перед ним была фотография.

Купив номер газеты, он заскочил с ней в пиццерию. Рассмотрев снимок при свете, он выяснил, что молодой человек, смахивающий на него как две капли воды, на самом деле был убийца из Западной Вирджинии, который уложил одиннадцать членов своего семейства во время ссоры из-за гармоники.

Джой испытал настоящее потрясение, увидев в столь официальном документе, как газета, зрелище того, как уводят смахивающего на него человека. В поисках зеркала он покинул заведение и нашел его перед входом в кафе.

— Я никого не убивал, — сказал он своему отражению. — и не собираюсь.

Через несколько минут, очутившись в своей комнате, он глянул в другое зеркало, висевшее над комодом, и принялся так пристально изучать свое лицо, словно видел его в первый раз в жизни.

Он не из тех типов, что убивают других людей, подумал он. Но в глазах его по-прежнему стоял вопрос, на который надо было дать ответ. Он видел его, но решил: нет, сэр, даже крыс не буду. Даже Крысеныша. Так эти типы называли его — Крысеныш Риччио. Черт с ним. Этой ночью он смог заснуть только при свете.

На следующее утро Джой несколько раз пытался проснуться, что удалось ему только к полудню. Даже и тогда он еще полежал, делая вид, что спит, но ему так и не удалось одурачить себя.

И в этот день и в несколько последующих он ходил как сомнамбула: ходил, говорил и совершал все действия, присущие обыкновенному человеку, — причесывался, ел, мылся и так далее — но на самом деле голова его в этом не участвовала. Он понимал, что деньги улетучиваются со скоростью, которая заставила его задуматься, но на самом деле он не ощущал серьезности положения, даже когда подошел конец недели и он получил от управляющего гостиницей специальное напоминание о состоянии его счета.

По ночам в постели перед ним представали восхитительные картины: то он пассажир стремительно мчащейся машины, уходящей от стремительной опасности, то он сидит в засаде на вершине горы, куда подступают враги, то он утомленный пловец в бескрайнем океане. И просыпаясь, он медленно выходил из этого оцепенения, чувствуя омерзение перед положением в котором находится, когда мечты и фантазии уступали место мелким заботам повседневности.

Днем он, склонив голову к транзистору на плече, пускался в бесконечные прогулки по боковым улочкам, отходящим от Бродвея, с головой уходя в невидимый мир радиоголосов, он чувствовал себя в безопасности перед окружающей действительностью. Больше всего ему нравились передачи, в которых много разговаривали и нередко он принимал участие в беседах.

— Вы хотите сказать мне, — услышал он как-то голос человека неопределенного пола с гнусавым произношением, — что нечто просто падает из ниоткуда? — Нет, нет, нет! — возразил упрямый напыщенный старческий голос, — нечто вовсе не падает откуда-то. Так можно говорить о синдроме землетрясения! Я же говорю о полтергейсте, о пол-тер-гейс-те!

— Знаете, что я вам скажу, джентльмены? — вмешался Джой Бак. — А я скажу — дер-рьмо! И тут я хозяин. — Клик. Он вырубил станцию.

— Вот и я, вот и я, — прорезался надтреснутый старческий голос, — в следующий раз, когда вы почувствуете приступ ревматизма или ишиаса или вообще любой признак старости, не жалуйтесь. Просто подумайте о всех тех, у кого нет счастья спокойно стариться в этом лучшем из миров! Ну и ну! — сказал сахарный голос, — просто великолепный, просто чертовски хороший рецепт насчет того, как лучше жить! А что скажете, ребята, — годится ли он для прабабушки?

— Ну да, черт побери, — перекрывая аплодисменты, сказал Джой, — но не исчезай, старушка, я хочу, чтобы ты мне вот что сказала. Дошли до меня кое-какие слухи о тебе, и я интересуюсь, есть ли в них правда: неужели ты в самом деле согласна так жить, милая? Неужели? Ну, никак это в самом деле чертовски здорово, да-сэр-черт-бы-вас-побрал…

И так далее.

Как-то в один прекрасный день кетчуп брызнул на его светлую кожаную куртку, оставив безобразное пятно. Джой стал ломать себе голову, как бы ему почистить одежду. Он решил достать еще кетчупа и разрисовать окрестности пятна разводами, которые могут быть приняты за его собственный стиль. Он пошел даже на то, чтобы стащить еще кетчупа, с которым забрался в туалет одного кафе, где и застыл в нерешительности, не зная, как приняться за дело. В таком состоянии он и пребывал долгую половину дня, что было типично для того ступора, в который он впал.

Как-то вечером в начале сентября он испытал потрясение, которое заставило его наконец встревожиться. Вернувшись в отель, он обнаружил, что его выставили из номера.

— О, ваши вещи в полном порядке и сохранности у нас в подвале, — объявил клерк в ответ на вопрос Джоя о судьбе своей черно-белой сумки. — И как только вы оплатите свой счет, мы тут же вернем их вам.

Джой попытался поторговаться с этим человеком, даже предлагая ему все содержимое сумки, если только сможет получить обратно ее и еще пачку писем Салли, которые она писала ему в армию.

— О, нет, — сказал ему клерк, — все будет у нас, вот так мы и поступаем, все целиком хранится у нас.

Теперь Джою пришлось решать довольно неприятную проблему, где бы пристроиться на ночь. Но это было не самым худшим. У них оставалась его вьючная сумка.

Он вошел под своды подземки на Тайм-сквер, где все торговые автоматы были облеплены зеркалами. Он хотел посмотреть самому себе в лицо, дабы убедиться, что этот новый поворот событий не пригрезился ему. Было достаточно одного взгляда, который сказал ему все, в чем он хотел убедиться.

— Ладно, ковбой, — сказал он растерянному юноше в зеркале. — Хватит с нас этого дер-рьма…ты понимаешь, что тебе сейчас надо делать? — Он кивнул самому себе.

— А я справлюсь?

— Тебе нужна твоя сумка? — Он снова кивнул.

— Тогда иди и работай.