Нокаут

– Если, дорогой Саша, – произнес бизнесмен с легкой улыбкой, – вы даже будете свистеть в милицейский свисток, никто, извините, за вами не побежит. Стишки стишками, а денег-то у вас нет. Это факт! Я вообще не понимаю, куда смотрела ваша мама, когда вы шли учиться на гуманитария. Вот уж бесполезное занятие!

Некрасивое лицо Саши все больше превращалось в какую-то неприятную белую маску, он буквально согнулся на стуле, опустив плечи и голову.

– Постойте, – сказал я. – Ну, допустим, вы отрицаете практическую пользу филологии, но это же не значит, что нужно перечеркнуть все гуманитарные науки. Историю-то уж точно нужно знать. Без истории и страны не будет.

– Страна будет всегда, – ответил Владимир Николаевич. – А история ваша – та же филология, то есть, по честному, пустой треп. Вчера писали, что коммунизм – хорошо, сегодня пишут – плохо. И вся эта игра словами, вся эта возня тысяч историков ничего не дают, не решают никаких человеческих проблем.

– А что же или кто же, по-вашему, – спросил я, – решает проблемы? Риторический вопрос?

– Почему же риторический? Я, например, пусть не многие, но кое-какие проблемы решаю. У меня фирма по продаже электроники. Электроника людям нужна? Нужна. У вас, допустим, – бизнесмен обратился к Саше, – есть ведь сотовый телефон?

– Спокойно человечество обходилось без электроники веками, – сухо проговорил Саша, – и дальше будет обходиться.

– Без электроники-то оно обходиться может, – продолжал Владимир Николаевич немного иронично и покровительственно, – а без работы – нет. Я даю многим людям возможность заработать на жизнь. Людям нужна работа. Вот даже вы за свою совершенно, в сущности, бесполезную деятельность получаете деньги, хотя это только из-за инерции советского времени: вроде не читать было неприлично, самая читающая страна и все в таком роде. Но, если говорить по правде, все эти филологи, историки, прочие буквоеды постепенно переходят в разряд, как бы это сказать, – да вашими же словами, в разряд лишних людей. Даже если допустить, что кто-то будет все, что вы вытаскиваете из архивов, читать, хотя бы ради интереса, для развлечения, то назовите мне, кто же эти люди? Я не представляю себе нормального человека, который стал бы в трезвом уме читать этого вашего Соколовского.

– А вы-то откуда знаете? – спросил я. – Вы что, читали его произведения? Он же не издан, мы его только собираемся готовить к печати.

– То, что вы собираетесь готовить к печати, я не читал, но некоторые его стихи мне на глаза попадались еще лет двадцать назад. Читал я кусок какой-то поэмы, «Миросотворение»5*, что ли. Это же бред сумасшедшего! А вы еще его стихи какие-то накопали! Ужас! И вообще, я смотрю: сколько всего делается зря. Вы сейчас, например, ездили аж Грузию, это в такое-то время! Привезли целый мешок ксероксов: это ж надо все набрать, сверстать, ошибки исправить, а там, наверное, тысяча страниц! Мне, честное слово, филологи представляются иногда немного того, с прибабахом. Лучше бы не занимались ерундой, а пошли бы и помогли кому-нибудь дом построить, машину отремонтировать, огород вскопать, а то сидят по кабинетам – копаются в закорючках, – Владимир Николаевич повернулся к мальчикам, замершим с бенгальскими огнями в руках: – Смотрите, ребята, не будьте такими, как этот дядя!

Бизнесмен махнул рукой:

– А! Что там говорить! Давайте лучше выпьем, – налил вина и подал бокалы Саше и мне, но когда он взглянул Саше в глаза, вдруг поставил бокал на стол и легонько похлопал Сашу по плечу. – Да почему вы на меня так смотрите? Я вас вовсе не хотел обидеть. Стихи вы, кстати, читаете просто отлично, всех нас сегодня повеселили. Вот, кстати, действительно хорошее практическое применение филологии, – москвич усмехнулся. – Все мы живые люди, все хотят отдохнуть после работы и развлечься, вот и помогайте нам в этом! Ну-ка, прочитайте что-нибудь новогоднее!

На Сашу смотреть было неприятно: он впервые слышал такую оценку своего труда, и по мере того, как бизнесмен говорил, все больше и больше бледнел. Однако, несмотря на бледность, на лице его вдруг появилось то самое выражение решимости и уверенности, которое я видел на соревнованиях по боксу в школе. До полуночи оставалось совсем немного, светящийся телевизор объявил, что через пять минут начнется трансляция обращения президента. Я понял, что у Саши готов ответ, и сейчас он пойдет в атаку, которую отразить будет невозможно.

– Значит вы отвели нам роль шутов гороховых, – медленно и зло проговорил Саша. – Пусть так. Пусть наши знания, наша речь призваны только развлекать публику. Все хотят хлеба и зрелищ, это понятно, все живые люди. А кто, скажите, поможет мертвым? – теперь даже те, кто краем глаза следил за концертом по телевизору, повернулись к Саше.

– Вы сказали – мертвым? – неуверенно проговорила одна из сидевших за столом девушек.

– Вот именно: мертвым, – четко выговорил Саша, обращаясь к Владимиру Николаевичу. – Это все, конечно, хорошо: машина, квартира, как вы там говорите, достойная жизнь. Но вы нам только что рассказали целую историю, и теперь мне тоже хочется вам кое-что рассказать. Вот послушайте. Однажды в фонде редкой книги краевой библиотеки мы нашли старую, очень ветхую книжечку Константина Бахутова. Называлась она «Медико-санитарное состояние города Ставрополя». Это была докторская диссертация, которую присланный на Кавказ из Петербурга врач написал в 1881 году. Так уж получилось, что лаборанты наши тогда уехали на конференцию, а сам я и Игорь не могли набрать текст – были заняты какими-то отчетами. Тогда я сфотографировал страницы, распечатал, и мы раздали книгу по частям студентам одного из курсов – попросили помочь. Ну вроде бы ничего особенного – диссертация и есть диссертация, да еще и позапрошлого века. Я даже не обратил на нее внимания, просто тогда мы собирали все, что могли найти о старом Ставрополе.

И вот проходит неделя, другая, и вдруг по всему факультету начинаются разговоры о Бахутове и его работе. Только и слышно: «А ты читал Бахутова? Вот это да! Вот это я понимаю!» Оказалось, что диссертация эта написана необычайно живым, увлекательным языком, что в ней много бытовых подробностей, интересных картинок старой ставропольской повседневности, много юмора и увлекательных рассказов, как бы встроенных в научное описание. Этот Бахутов был не только хорошим ученым, но и замечательным писателем, и его диссертация, которую, я уверен, в конце XIX века никто даже не заметил, теперь по случайному стечению обстоятельств вдруг попала на благодатную почву – в руки студентов филологического факультета, которые любят чтение. И далекие потомки оценили труд Бахутова, заговорили о нем, заговорили с ним. И мне представилась картина, будто этот старинный врач совсем не умер когда-то, будто он только сейчас зажил настоящей жизнью: у него появились благодарные слушатели, собеседники, единомышленники, и главное – у него появились друзья. Его текст быстро разошелся в интернете, им стали пользоваться журналисты и краеведы, каждый, кто сейчас пишет об истории Ставрополя, обязательно ссылается на него.

И я подумал, что, может быть, мы сделали очень хорошее дело, в котором мне посчастливилось участвовать: мы помогли Бахутову заговорить, мы открыли ему возможность для подлинной жизни, и теперь он никогда больше не умрет! И я тоже помогал ему, я тоже делал это хорошее дело. Тогда я понял, что обязательно нужно собирать знания мертвецов, поднимать их тексты из пыли архивов, музеев, хранилищ. Тысячи людей ждут, чтобы им дали слово, и некому, кроме нас, им помочь, и пока мы живы, мы должен помочь как можно большему числу мертвых снова заговорить, пусть даже иногда и ценой нашего собственного молчания. Ведь огромное число книг существует в единственном экземпляре. Возьмите хоть книгу первого врача на КМВ Цэе – во всем мире есть только один экземпляр, и хранится он в домике-музее Лермонтова в Пятигорске. И о том, что он там хранится, мало кто знает. И если ее не напечатать заново, то Цеэ, талантливый ученый и замечательный человек, вынужден будет замолчать навсегда. А этого нельзя допустить, понимаете вы или нет, нельзя допустить, чтобы талантливые, замечательные люди молчали, а говорили бездарности и пошляки. У нас так уж повелось, что бездарности почти всегда оказываются среди живых, а лучшие таланты – среди мертвых, но ведь это не значит, что они должны быть лишены права иметь друзей, поклонников, слушателей. Нужны только люди, готовые стать голосами тех, кого нет, готовые положить свои жизни для того, чтобы в полный голос заговорили мертвецы! Чтобы мертвецы снова заговорили!

Саша замолчал и опустил глаза. В тишине били куранты на Спасской башне, которую показывали по телевизору. В воздухе повисло какое-то неприятное напряжение, казалось, если сейчас взять и выстрелить из хлопушки, то вылетят стекла.

Владимир Николаевич поднялся на ноги и стал бодро, с улыбкой на лице, будто ему только что рассказали смешной анекдот, поворачивать бутылку шампанского, придерживая пробку.

– Я же говорил, – провозгласил он с улыбкой, демонстративно протягивая ладонь в сторону Саши. – Они безумцы! Кто еще, кроме филологов может произнести такую речь! Без них было бы скучно. Ну, хватит болтать! Подставляй бокалы! С Новым годом! С новым счастьем! Выпьем за ребят с прибабахом!

Бах! Пробка вылетела, и шампанское пролилось на руки бизнесмену. Напряжение сразу спало: все рассмеялись, стали подставлять бокалы, поздравлять друг друга. Потом гости вышли из-за стола и разошлись, о чем-то весело разговаривая, кто в коридор, кто на кухню, кто на балкон. Владимир Николаевич и Геловани закрылись в соседней комнате, чтобы обсудить свои дела.

Саша, опустив взгляд в пол, выпил сначала бокал вина, который стоял перед ним, потом еще шампанского. Он поднял глаза – лицо его снова выражало, казалось бы, минутную растерянность, как в том боксерском матче с Арзумановым после нокдауна. Мне показалось, что Саша сейчас встряхнется и снова придет в себя. Но тут я увидел, что в его лице появилась какая-то новая черта, которую сразу не заметишь. Обычно Саша бывал даже в минуты беспечного веселья сосредоточен и внимателен. А сейчас у него был отстраненный, рассеянный взгляд. Саша молчал и смотрел перед собой этим странным, ничего не выражающим взглядом, глаза его будто блуждали по комнате. Я оглянулся и понял, куда смотрел Саша и почему он вдруг стал таким растерянным: девушки, вышедшие покурить на балкон, что-то оживленно обсуждали, хихикая и указывая в сторону стола, за которым остались только Саша и я.

– Они все смеются надо мной, – проговорил Саша.

– Да ты что! Можно подумать, от того, что нам попался один дурак, так теперь весь праздник насмарку? Брось! Пойдем покурим, потанцуем! Где там моя шапка деда мороза?

Саша встал, мы вышли на балкон, смеявшиеся девушки вдруг смолкли, и было заметно, что они наигранно взялись обсуждать какой-то фильм, который будто бы собирались посмотреть на каникулах. Как только мы зажгли сигареты, они вернулись в комнату. Саша молчал, смотрел на звезды. С другой стороны дома раздавались взрывы петард, пускали цветные ракеты. Одна из них взвилась выше тополей и рассыпалась разноцветными искрами.