Нокаут

– Гляди, как здорово! – я даже захлопал в ладоши, но Саша продолжал молча курить, и я подумал, что он, наверное, испытывает то чувство, когда на ринге тебя отправляют в нокаут. Ты, может быть, даже стоишь на ногах, но воля к борьбе тебя покинула, бой продолжать нельзя, и нужно бросить на ринг белое полотенце. Саша зажег вторую сигарету. Я тоже. Потом третью.

– Ну, ты покури пока, – сказал я и вернулся в комнату.

Девушки снова веселились, танцевали с мужчинами, ребятами-школьниками, даже друг с другом. Я подошел юной особе в серебряном парике, поклонился и взял за руку. Мы сделали несколько па. Саша все стоял на балконе, спиной к окну.

– Почему же вы не танцуете с моим другом? – спросил я партнершу как можно более непринужденно. – Когда я приехал, вы не спускали руки с его плеч.

– Но ведь он, кажется, уединился на балконе, – ответила девушка.

– Так призовите его! – я хотел было подвести девушку к балконной двери, но она вдруг остановилась.

– Странный он у вас какой-то, – сказал она, как будто извиняясь. – Все про мертвецов каких-то говорит.

Когда она произнесла эти слова, к нам подошли другие девушки. Я спросил и у них их, почему после встречи Нового года они не дарят больше Саше своего внимания, и самая серьезная девушка, работавшая в банке, сказала:

– Да ведь он форменный псих, ваш приятель! Надо же, перед самым праздником такую чушь нести! Выпил, видимо, слишком много. А вы бы проконтролировали, – укоризненно обратилась она ко мне. – Ну ничего, проветриться сейчас…

Все посмотрели на балкон: согнувшийся едва ли не пополам Саша продолжал стоять, опершись локтями о перила. Сейчас, когда он не говорил, когда слова не создавали волшебного ореола вокруг него, я заметил, что он не только худ и слаб, но что у Саши какое-то гнутое, болезненное тело. Надо бы уехать отсюда, подумал я.

– А может быть, – тоненьким голоском пролепетала маленькая девушка, самая младшая из студенток, – может быть, он болен! Посмотрите, какой худой, и бедный, и живет один с мамой. Жалко его…

Девушки отошли в сторону, стали о чем-то быстро шептаться, и не успел я оглянуться, как они уже распахнули балконную дверь и окружили Сашу. Через минуту Саша, оживленный, повеселевший, вошел в комнату, читая нараспев «88» Рождественского. Только в чтении этом не было обычной Сашиной непринужденности и легкости. Он произносил слова как-то чрезмерно возбужденно, нервно. А девушки аплодировали ему и говорили, как они восхищены. Владимир Николаевич не возвращался, и никто не перебивал стройный хор похвал, который сыпался на Сашу. Банкирша сплела из елочных украшений венок и надела ему на голову. Он широко улыбался, и мне вдруг стало до тошноты противно на все это смотреть.

Противно мне стало от того, что Саше в моем представлении всегда был человеком, который мог вызывать только одно чувство – немого восторга, и эти девушки, кружившие вокруг Саши, и пришедшие к Геловани женщины, и мужчины – все они по сравнению с Сашей были жалкими дикарями с сознанием пещерного человека. И теперь эти дикари проявляли сострадание к гиганту, могучему силачу, стоявшему на недостижимой для них высоте, не потому, что действительно могли помочь, а потому, что были совершенно уверены в своем превосходстве. В их искаженном, недоразвитом уме Саша представлялся дегенератом, чудаком, ненормальным, и они, воображая, что как нормальные имеют право сильного, из жалости протягивали руку немощному, в тайне презирая его.

Мне захотелось немедленно уйти отсюда.

– Пойдем-ка выпьем по рюмочке, – я взял Сашу за руку и повел от девушек к столу.

– Пил он пиво со стараньем, пил он водку и вино, на лице его бараньем было все отражено! – с неестественным пафосом продекламировал Саша Вадима Шефнера. – Девушки! Я сейчас вернусь.

Подойдя к столу, Саша сам налил себе целый стакан красного вина и залпом выпил.

– Саша, – сказал я ему почти на ухо, чтобы никто не слышал. – Пойдем из этой шарашкиной конторы ко всем чертям. Они здесь все вместе взятые не стоят того, чтобы даже стоять рядом с тобой.

Саша посмотрел на меня мутными нетрезвыми печальными глазами – так, наверное смотрел на Валю из «Альмазного венца» королевич – и произнес неживым театральным языком:

– Как я могу покинуть эту залу, я ангажирован на несколько мазурок вперед!

– Саша, – я встряхнул его за плечи. – Не выпендривайся! Давай уйдем. Они все неандертальцы и больше ничего. Вызовем такси, поедем к Таньке и Свете, они нам романсы споют, у них виноград моченый и яблоки, я сам позавчера видел. Давай, нужны тебе эти кошёлки!

– Не оскорбляй девушек! – с пьяным вызовом в голосе грубо сказал Саша. – Это славные девушки, я не дам их в обиду, а если тебе так хочется кого-то оскорблять, так катись к своим старухам – Танька такой слой тонального крема на лицо наносит, что чувствую, если его стереть, ничего там не найдешь. А ты поезжай и попробуй.

Саша никогда не разговаривал со мной в таком тоне, никогда не говорил плохих слов ни о Тане, ни о Свете. И тогда, если бы я не был сам в возбужденном состоянии, если бы мог спокойно и трезво думать, я понял бы, что Саша, мой лучший друг со школьной скамьи, добряк и весельчак, грубит мне не потому, что хочет намеренно меня обидеть, а потому, что внутри у него что-то совсем не в порядке. И нужно было просто взять Сашу и вывести с собой, но я, поддавшись внезапному чувству, разозлился и резко бросил:

– Ну и оставайся здесь! Ты точно полный придурок!

В глазах Саши на секунду снова мелькнуло какое-то болезненное напряжение, но тут же вернулся его рассеянный нетрезвый взгляд, он отвернулся от меня и, раскрыв объятия, поспешил к игравшим дурные роли девицам.

Мне не хотелось, чтобы Геловани расспрашивал меня, поэтому, когда я надевал куртку в прихожей, просто соврал ему, что хочу немного проветриться, а на балконе накуренно, что приду минут через десять. Вардо Тенгизович сказал, что дверь оставит открытой, но мне уже было все равно. Через десять минут я шел по обочине темной, заметенной снегом трассы. Сотовый телефон я так и не зарядил и вызвать такси не мог, да и кто поехал бы в Демино в новогоднюю ночь? Я надеялся, что поймаю какую-нибудь попутку или случайное такси, но ничего не было – только поземка на черном полотне дороги, звезды и глухая зимняя тишина.

Я шел пешком до самого города. У Стрельбища я, наконец, сел в такси – кто-то встречал Новый год на даче и вызвал туда машину. В общежитии все спали, праздничный запах салатов, солений, жареной курицы и спирта витал в коридорах. Я вошел в комнату, открыл окно пошире и лег, не раздеваясь, в кровать. Сон пришел быстро и легко: хмель из меня давно выветрился, путь из Демино в Ставрополь лишил меня сил. Я заснул почти мгновенно, и только перед тем, как провалиться в приятную темноту, вспомнил о Саше, который остался там, подумал о том, что поступил я плохо, что нельзя, никак нельзя было его там оставлять, что они, когда им надоест притворятся, когда алкоголь завладеет их сознанием, станут еще сильнее, еще хуже издеваться над Сашей, и он будет курить и курить на балконе, на холоде, а я лежу себе в теплой постели. «Надо встать, надо вызвать такси и вернуться назад», – думал я. Но сон сковал мое тело и погрузил в ночь.

Проснулся я от того, что на кухне кто-то пек пирожки. Мне на секунду вспомнилось, как я когда-то давным-давно ждал их в деревне, у тети, как было хорошо, когда все были живы, помогали друг другу. «Саша!» – тут же подумал я. Острое чувство запоздалого раскаяния кольнуло меня. В коридоре зазвонил телефон. Никто не хотел подходить, и я решил ответить.

– Это ты? – в трубке звучал хриплый, нездоровый голос Саши.

– Саша! – воскликнул я. – С тобой все в порядке?

– Ты мне вот что скажи, только честно, – вопросом на вопрос ответил Саша. – Ты сам, именно ты, мне на остальных наплевать, ты действительно считаешь меня придурком? – по тону Саши я понял, что праздник закончился именно так, как я и предполагал, голос его дрожал.

– Саша! Саша! – закричал я. – Ну ты что! Конечно, нет! Саша, прости меня, пожалуйста! Слышишь, прости! Я пьян был, не понимал, что говорю. Ты сейчас где, дома?

– Дома, дома, – спокойно, уже похожим на обычный голос, ответил Саша.

– Ну так я сейчас же примчусь!

И я снова побежал на встречу к другу, и мы встретили Новый год уже совсем по-другому, так, как встречали всегда. Мы купили фрукты и конфеты, поехали к Таньке и Свете, слушали романсы и ели моченые яблоки. А дома у Саши лежал роман Соколовского и много его стихов, и, казалось, что нам предстоит славная большая работа.