Временно

— Вот так, — говорит Перл, массируя их прохладным кремом.

Держаться за руки довольно приятно, особенно если это не цель, а средство для совершения других действий.

— Попробуй развязать, — предлагает она, и ее густой, сладкий, как мед, голос звучит убедительно. Я вонзаю пальцы в «баранью ногу», или «колышку», как еще называют этот узел. — Ого! А ты настоящая! Дарле бы понравилась.

— Не совсем, — говорю я и потираю руки. — А вот ты как будто родилась, чтобы вязать эти узлы.

Я чувствую, как где-то рядом пролетает осколок ревности. Перл хмурится.

— Как ты можешь говорить, для чего я родилась?

Она права. Что я могу знать? Перл сидит в кресле и проводит ладонями по лицу, будто то надевает, то снимает невидимую маску. Обычно так выглядят те, кто вот-вот исторгнет из себя свою историю. Я знаю, что мне суждено услышать ее.

— Я почти ни для чего не родилась, — начинает Перл. — Уж точно не для того, чтобы вязать узлы или что-то еще. Я родилась вместо других, кто не смог это сделать. Я стала последней попыткой моих родителей. Причем родилась очень маленькой и сильно раньше срока. Вот почему я всю жизнь стараюсь приходить вовремя.

— Пунктуальность — это достоинство, — замечаю я.

— Точно. Всегда важно знать, где и когда ты должен находиться. Уверена, если следовать этому простому правилу, время от времени ты будешь заполнять собой пустое место, оставленное кем-то, кто еще не пришел или, наоборот, пришел слишком рано.

— Это можно назвать большим преимуществом.

— Можно. Преимуществом в заполнении пустоты. В частности, здесь я заполнила собой место женщины по имени Перл, которая не пришла сюда вовремя. Не вернулась. Это было два года назад. Теперь Перл здесь я.

— Для меня ты единственная Перл, которую я когда-либо знала, особенно здесь.

— Спасибо, мне приятно. Но я никогда не стану настоящей Перл. Никогда не стану кем-то, пока не почувствую стабильность. Все, что я могу сделать, это попытаться убедить всех вокруг, что успешно достигаю поставленной цели в этой нестабильной действительности.

— Понимаю тебя.

— Это как в «Пиратской книге обременений». Бремя пребывания в море.

Перл учит меня всем узлам, которые знает и о которых я раньше никогда даже не слышала. Узлу, который похож на рыбу, но его называют птичьим. Узлам, которые превратятся в своего рода закодированное послание, если завязать их в определенной последовательности. Узлу, который называют эволюцией за то, что со временем он затягивается все туже и туже. И если оставить его хотя бы на месяц, он затянется так, что превратится в корявый пень. На дне океана покоятся канаты с такими эволюциями в чревах затонувших кораблей, и, возможно, это самые надежные узлы на планете.

Уже поздно, небо заливает своим золотым сиянием всю палубу. Команда решает устроить ночь кино. Этакий пиратский тимбилдинг. На крюках тщательно закрепляют проектор, из паруса делают огромный экран. Черно-белые актеры размером с четырехэтажный дом надуваются ветром. Наш капитан любит классику, по его лицу расползается широкая улыбка.

— Этим летом мы устроим ретроспективный просмотр моих любимых фильмов, — объявляет он.

Если бы не элегантный лоск, актеры могли бы стать исполинами, топящими нас в пучине своего искусства при помощи остроумных шуток, легких колкостей и непринужденных диалогов, благодаря которым понимаешь, что все друг друга любят, но не признаются в этом до последней минуты. Сердце — существо быстрое и стучит, как взбесившийся метроном. И при этом все говорят почти не дыша, так, точно вот-вот испустят дух и не успеют рассказать о переполняющих их чувствах. Зато в финале обязательно крепко обнимаются и наконец оживают. Да меня можно уже сейчас затаскивать в «воронье гнездо» прямиком в эти жаркие объятия людей, которые на самом деле притворяются другими людьми.

Перл садится рядом и протягивает мне попкорн. Я чуть ли не с жалостью и легким волнением в желудке вспоминаю зернышки кукурузы, прилипшие к стенкам моей микроволновки. Это не тоска по дому. Не тоска по работе. И уж точно не морская болезнь. Мы с Перл смеемся, но я точно знаю, что этот фильм не станет объектом наших шуточек, ведь он настолько же реален, насколько реально все происходящее с нами в жизни.

Мы возвращаемся в наши каюты. Я обхожу помощника по работе с командой по широкой дуге, но, видимо, недостаточно широкой, чтобы Перл это заметила. Возле моей двери она вдруг хватает меня за руку, одновременно шершавую и жирную от попкорна. Это был первый действительно веселый вечер за долгое время на корабле.

— Дарла моя лучшая подруга, — говорит она.

— Я знаю, — отвечаю я.

— А может, если она не вернется… ты будешь Дарлой?

Я думаю: не добавит ли мне это некоторой стабильности?

— Ты станешь моей лучшей подругой? — спрашивает Перл, и злая, голодная пустота внутри меня мгновенно заполняется теплом.

Конечно, конечно! Я беру у нее повязку и натягиваю на глаз. Перл поправляет ее и гладит меня по щеке. Мы идем в мою каюту и завязываем там уже другие узлы.

Временные работники измеряют свою беременность не неделями, а часами. С нашей почасовой оплатой это неудивительно. Моя мать была беременна мной шесть тысяч четыреста пятьдесят часов, по большей части оплаченных, так как она проводила их на работе. Она составляла документы, заполняла таблицы, ела лапшу за рабочим столом, лежала на диване, водрузив ноги на подушку, гуляла по городу, пытаясь успокоиться, слушала музыку, вшивала в пояс штанов резинку, снова шла на работу, ела лапшу, заполняла таблицы, шила комбинезоны, скрывала беременность под широкими одеждами, боялась, что ее выгонят с работы, составляла документы, опять ела лапшу, заполняла таблицы, водружала отекшие ноги на подушку, надевала свободные одежды, гуляла по городу, слушала музыку и снова ела лапшу.

— Будь осмотрительнее, иначе останешься невостребованной, — предупредила ее бабушка.

Мать никогда раньше не слышала от нее ничего подобного, поэтому положила руку на живот и попросила:

— Не говори такое при ребенке!

— Будь осмотрительнее, иначе придется работать на ведьму!

И это были не просто слова. Нет ничего хуже и постыдней, чем работать на ведьму, это последнее место, куда можно пойти, когда тебя выгоняют со всех других работ. Через четыре тысячи шестнадцать часов беременности моя мать оказалась именно там.

Она никогда особо не вдавалась в подробности.

— Ну так, бумажная работа в основном, — отмахивалась она, когда я начинала расспрашивать ее и, прикрыв глаза руками, ждала, что она будет рассказывать всякие страшилки. — Конечно, котлы мыла, по два раза проверяла всякие заклинания и зелья, участвовала в кладбищенских ритуалах… — И когда я уже вся замирала в предвкушении и изумлении, она поправляла свою блузку и спокойно продолжала: — Но, в общем, ничего особенного, бумажная работа, да и только.

— А гоблины были? А на метле ты летала?

Но мама в ответ пожимала плечами и ела лапшу.

По правде говоря, работая на ведьму, она пыталась учитывать последствия. Боялась, что эта работа каким-нибудь загадочным образом отразится на беременности или на ребенке. Так что, возвращаясь по вечерам домой, она то и дело останавливалась и считала часы, чтобы убедиться, что я появлюсь точно в срок, не раньше и не позже.

И вот на излете шесть тысяч четыреста тридцатого часа ведьма лично отвезла маму в больницу.

— Она что, водила машину? Почему вы не полетели на метле? — спросила я.

Мама только рассмеялась:

— Попробуй-ка сесть на метлу перед самыми родами!

День рождения у временных — совершенно незначительное событие. Обычно один временный сотрудник просто заменяет другого, который отпросился с работы по случаю праздника. Так что ни тортов, ни поздравлений типа «С днем рождения, Карен». Если только меня случайно не чествуют вместо какой-нибудь Карен, которую я как раз в этот день заменяю.

Но как бы то ни было, каждый год в день своего рождения я просыпаюсь ровно в ту минуту, когда появилась на свет. Я хорошо помню ту ночь. Как вначале меня взяла на руки мать, потом бабушка подержала на коленях — она сидела у окна, и, наконец, я оказалась в маленьких изящных руках ведьмы.

Я никогда не рассказывала об этом матери, но, кажется, она что-то такое подозревала. Уверена, это все ведьмины проделки — мои ежегодные воспоминания о собственном рождении. Коснувшись большим пальцем моего лба, ведьма завещала мне никогда не забывать о себе настоящей, даже если захочется притулиться к кому-нибудь и спрятаться у кого-то за пазухой.

Я думаю об этом, когда засыпаю рядом с Перл в ночь моего второго рождения — теперь уже в образе Дарлы, с головой на подушке и ладонями под щекой.

Меня будят чьи-то крики, плеск воды и грохот лодок.

— Перл, — зову я подругу и трясу ее обеими руками. — Перл, что происходит?!

Она всхрапывает, поворачивается и простирается на кровати, как морская звезда. Я встаю и осторожно, чтобы не разбудить ее, поднимаюсь наверх. Там я вижу забитую пассажирами лодку, пришвартованную к нашему судну. Пассажиров по одному поднимают на палубу и отводят вниз. Я вспоминаю, как первый помощник нес мое измученное тошнотой тело. Теперь он также несет какую-то девушку. Вот вам и венчурный капитан.

Я прячусь на палубе под брезентом и наблюдаю за происходящим. Тут-то до меня и доходит, что повязка позволяет глазам быстрее привыкнуть к перепаду освещения и легко видеть и в темноте, и при свете. Брезент закрывает полный обзор, но я все равно вижу то, что нужно.

Похищение не выглядит насильственным в обычном понимании этого слова. Жертв нет, но все равно все страдают. Оружие наготове.

— Давайте облегчим участь друг друга! — призывает старший помощник, простирая вверх обе руки, в каждой зажаты кинжалы.

Я вижу лицо капитана так близко, что могу дотронуться до него. Не знаю, в чем дело, в лунном ли свете, ветре или холодной воде, но это уже не тот приветливый босс, которого я видела несколько часов назад. Лицо его заострилось, глаза злобно сияют, а рот напоминает дыру, в которой сверкают острые зубы.

Заложников отправляют в трюм, я же незаметно просачиваюсь обратно в свою каюту, представляя, как помертвевшая от ужаса Перл лежит под одеялом, обливаясь холодным потом. Но кровать пуста. На ночь я теперь планирую запираться здесь. Никуда отсюда не выйду. Я буду тренироваться и скакать по кроватям, пока мои мускулы на окрепнут окончательно, и я сама смогу защититься от предателей.

Утром я жду, когда объявят сбор всей команды. Но ничего не происходит. Ни сегодня, ни завтра. Я вяжу узлы и распутываю их. Я заполняю журнал и поддерживаю чистоту и порядок. Никто не говорит ни слова о пополнении на корабле. Об объединении команд. О приобретении капитала. На суше я в таких случаях иду к главному кадровику, но здесь — море. Захваченного корабля нигде не видно. Его потопили, догадываюсь я, и эта догадка не хуже многих других.

Я бегу за Перл в надежде поговорить.

— Есть минутка для меня? — кричу я ей вслед.

— Прости, я просто утонула в работе! — отвечает она и ускоряет шаг, но вдруг поворачивается и, улыбаясь, говорит: — Не в буквальном смысле.