Временно

Городская работа

У меня очень короткая карьера. Такая же короткая, как мои юбки. Задания обычно тоже невелики, да и задерживаюсь я на каждом месте ненадолго. Мои временные агентши — довольно приятные напудренные дамочки в удобной обуви. И моя трудовая судьба целиком в их ухоженных руках. Легкими уверенными движениями рук они превращают мое резюме в поток гонораров, на которые я и живу. Мы созваниваемся по понедельникам и пятницам, еженедельно фланируя между временными пристанищами. Агентши отмеряют мою жизнь, как швейцарские часы, которые передают сигналы точного времени. После того, как я докажу, что на меня можно положиться, они отправляют меня к своим лучшим клиентам. На работу личным помощником. Или помощником по работе с личными вещами. «Нет ничего более личного, — прочитала я на обертке от полезного батончика с гранолой, — чем просто выполнять свою работу». Как раз на такую работу я и бежала. И тут подвисла окончательно — как будто кто-то выключил все мои мысли и ощущения.

Мои парни называют такие вакансии Отличной Возможностью. Правда, сами-то они ходят в офис. Там у них есть прикольные кружечки, они оставляют их на ночь на рабочем столе, а те, в свою очередь, оставляют на рабочем столе отпечатки от кофе и чая. По кофейной гуще в этих кружечках я гадаю и точно знаю: каждый из моих парней просидит за своим столом до седых волос, а потом купит наконец себе место на кладбище размером примерно с этот же самый стол.

Но что заботит меня гораздо больше, так это судьба брошенных кружек. Как же должно быть грустно бедолагам, ведь им предстоит и дальше так стоять, грязными и одинокими. Меня заботит жизнь, которая зарождается внутри них. Эта плесень, плавающая, как одинокий листок белой кувшинки, в остатках давно протухшего кофе.

— Так какая же у тебя работа мечты? — спрашивает мой самый серьезный парень, упершись подбородком в ладонь.

— Как бы тебе объяснить… — отвечаю я.

— Ну уж как-нибудь попробуй!

Я пытаюсь представить, чего же хочу. Случаются дни, когда мне кажется, что сейчас вот-вот все сбудется, но потом это проходит. Так бывает, когда собираешься чихнуть и тут тебе говорят «будь здорова» — и всё. Весь чих куда-то пропадает. Говорят, первым признаком стабильности считается ритмичное сердцебиение и здоровый румянец. Я читала об этом во всяких статьях и рекламных проспектах. А те, кто занят на временной работе, в основном отмечают у себя интенсивный пульс, дрожь и потливость. Боюсь, я что-то упускаю. Но у меня никаких таких симптомов, кажется, не наблюдается. Наверняка просто потому, что нет ничего более постоянного, чем что-то временное.

«Когда ты что-то знаешь, просто знаешь это — и всё, — говорят счастливчики. — Тут уж ничего не попишешь».

Некоторые временные умирают раньше, чем успевают устроиться на постоянку.

— Работа мечты для меня — это работа, на которой я останусь надолго, — отвечаю я своему самому серьезному парню. — Это может случиться хоть завтра. Да в любой момент. Однажды утром проснусь и пойму — я такая же, как и ты.

— Детка, да ты всегда можешь быть кем хочешь! — Он гладит меня по волосам обеими руками, и от его прикосновений они распрямляются.

Мой самый серьезный парень не живет со мной. Он тот, кто подцепляет каких-то мелких пауков с моего прикроватного коврика и забрасывает их на подоконник. Ни один мой парень не живет со мной, правда, некоторые оставляют у меня свои джемперы — заношенные и мягкие, они живут в моем шкафу с офисной одеждой. Иногда я их возвращаю — не тот джемпер не тому хозяину. Но мои парни обычно не замечают. Они же знают, что все у нас временное. У каждого своя ночь в неделю, своя неделя в месяце, так что их джемперы тянутся ко мне один за другим, раскинув свои рукава, точно для объятий.

Однажды я даже познакомила мою мать с этими парнями, в точности следуя правилам временной жизни. Просто она увидела их фотки, которые вывалились из моего кошелька на пол у нее на кухне.

— У этого, — сказала она, — красивые глаза.

— Он отлично готовит.

— Значит, ты не останешься голодной, молодец. А этот?

— А этот очень высокий.

— Хм. А так даже и не скажешь.

— Просто на фотке не видно.

— М-м-м-м-м.

— А вот этот мой любимый, — сказала я, быстро пролистывая снимки. Мать прищурилась, оценивая его. — Нравится?

— А тебе что, так важна моя оценка? — спросила она и разочарованно бросила фотографии на стол.

У нее на кухне всегда чисто и сухо, посуда спрятана в шкаф. Платья матери идеально отглажены, губы слегка подкрашены, в ушах любимые сережки. Она так выглядит всегда, даже когда неважно себя чувствует.

— А теперь будь умницей, — говорит она; эти слова я слышу всю свою жизнь, — и расскажи мне, чем ты сейчас занимаешься. Что у тебя с работой?

Фаррен — мой основной контакт в агентстве. У нее свеженькое личико и блестящие губы — такая яркая куколка с хорошо увлажненной кожей. На ногтях ее сияет всегда свежий лак, кисти рук выглядывают из-под нейтральных офисных рукавов, точно Млечный Путь из-под облаков. Или даже длани судьбы, перебирающие бланки и контракты, чтобы подыскать для меня хорошую работу.

На нашем первом собеседовании она забралась на стол и усадила меня в удобное кресло. Это было странно и немного тревожно; казалось, будто она привязала меня где-то внизу, а сама взирает сверху. Я посчитала, что Фаррен таким образом испытывает меня, поэтому старалась сохранять бдительность.

— Ну как? — спросила она, отодвигая стопку бумаг, чтобы поудобней расположить ноги.

— Вполне неплохо, Фаррен.

Я откинулась на спинку, тотчас почувствовала облегчение и расслабилась.

Или вовсе заснула? Не знаю.

Что случилось потом, я почти не помню. Возможно, агентство использует телепатию, чтобы проникнуть bo внутренний мир своих подопечных. Выпытать секреты, найти потаенные кнопки, чтобы одним нажатием раскрыть потенциал клиента на рынке труда. Потом я вдруг задрожала и резко вскинулась, будто кресло повалилось назад. «Может, это и есть то самое ощущение стабильности?» — подумала я и мысленно устремилась вперед, к надежде. Затем проверила свой пульс и прислушалась, не тренькают ли где-то колокольчики в знак того, что на меня наконец снизойдет хоть что-то постоянное.

Но нет. Мне суждены только временные подработки. Как это знакомо и как быстротечно.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Фаррен и протянула мне какой-то бланк, ткнув в мой локоть кончиком своего блестящего ногтя, точно гвоздем. Я не поняла, должен этот жест меня поддержать или, наоборот, уязвить.

— Нормально. Спасибо, Фаррен.

— Хорошо. Потому что я бы не хотела, чтобы вы упустили это прекрасное место!

Да, я бы тоже не хотела его упустить. Так что и в этот раз я, как всегда, заполняю бланк. Жму руку Фаррен. И снова, и снова получаю какое-то место. Самый верный путь к стабильности — это делать, что должно. И делать это хорошо.

Все знают, что основные клиенты Фаррен — настоящие цари горы. Главы компаний и корпораций, лидеры производства и лидеры мнений.

Я тоже стабильно ползла вверх, как и они. Начинала с каких-то низов, с работы, которая приносила пользу городу и делала его красивее.

Я начищала ботинки важных шишек на Центральном вокзале и затем слушала, как они, удаляясь, цокают каблуками, точно копытами. Эта работа сделала меня чуть хитрее.

Еще я мыла окна небоскребов — тех самых, которые действительно скребут небо своими спутниковыми антеннами, флюгерами и шпилями. Я скользила и танцевала на веревках, проезжая вдоль стен по многу миль в день. «Отсюда до Сан-Франциско», — так говорили друг другу мы — товарищи по ведру и тряпке. «Пойдем-ка пить кофе без риска», — обычно отвечал кто-то, затем все спускались на землю и топали за кофе с куском чизкейка или шоколадным пирожным.

Потом я управляла уличным движением — останавливала его и снова запускала. Еще я стучала по асфальту. В буквальном смысле — отбойным молотком. Заменяла почтальона. Художника, который расписывает всякую мелочевку на Десятой улице. И женщину, которая вечно ловит такси на огромном перекрестке. Она с таким энтузиазмом это делает, что все туристы просто в восторге. Вот и я ловила. Только не садилась внутрь, а просто приветствовала водителя и отпускала на все четыре стороны.

А однажды Фаррен отправила меня заменить председателя совета директоров Одной Очень Большой Компании.

Я подписывала какие-то непонятные документы, участвовала в телефонных конференциях, писала записки и проставляла даты на доверенностях и прошениях, «разрешить» или «запретить», дать финансирование или потребовать его назад, развешивала по стенам в офисе всякие произведения современного искусства от модных художников, которые отбирали заранее, и заканчивала я каждое из этих заданий раньше, чем кто-либо удосуживался посвятить меня в подробности. Ведь у каждого есть какая-то часть работы, которую ему не хочется выполнять, что тут скажешь? Только то, что теперь я продаю обработанные участки земли.

Как председатель совета директоров, я ношу деловой костюм и модный шарфик в горошек, который повязываю под воротником блузки, точно галстук. «Детали кое-что да значат, — говорит мать, — но далеко не всё».

— Ну что, сегодня голосуем? — спрашивает мой помощник.

В зале заседаний довольно людно, все на месте. Я сажусь в свое кресло во главе стола.

— Так я уже могу поднять руку? — спрашивает один из акционеров.

— Нет, — отвечает ему другой, с более высоким статусом. — Голосовать будем анонимно. Или вообще не будем.

— Вы говорите так, будто вас тут год не было, — бормочет первый.

— У меня были другие обязательства!

— А я предлагаю голосовать по-новому, — вдруг заявляет третий акционер, с совершенно незначительным статусом. — Давайте сделаем это так, как когда-то делали наши бабушки, а потом — как проголосовали бы наши нерожденные внуки. Соберем данные в систему графиков и диаграмм и выведем нечто среднее из этих двух результатов. Во имя наших предков и потомков.

— Можете не слушать его, у него совершенно незначительный статус акционера, — прошептал мой помощник.

— Могу я уточнить, — говорю я, прочистив горло, — а за что именно мы сейчас голосуем?

— За то, как часто и за что именно мы будем голосовать впредь, — отвечают все хором.

— А может, — подает голос еще один акционер на том конце стола, — может, мы просто это зафиксируем?

Все дружно вздыхают и соглашаются, потом так же дружно достают из своих кожаных портфелей ежедневники в кожаных обложках и делают там отметки. Заседание окончено.

Офисное здание Одной Очень Большой Компании огромное и совершенно безликое. Кофе в нем всегда горячий, газировка теплая, а на кухне полно бананов, сладостей и батончиков мюсли. Из микроволновки несет попкорном. Перекуры затягиваются и даже поощряются, так что я научилась курить, хотя наверняка, когда выйду на другую работу, придется с этим делом завязать. Все свои наблюдения я сунула на дно сумочки, как какую-то квитанцию.

Пока я курю третью сигарету, замечаю у входа плачущую женщину. Наверняка я обидела ее на утреннем совещании. Или еще чего похуже. Я, прикидываясь случайной сердобольной прохожей, даю ей свой шарфик в горошек, чтобы она утерла слезы. Мне это даже нравится.