Иди ко мне…

Лена Гурова
Иди ко мне…

Мы шли по аллее, наслаждаясь чудесным вечером: конец августа, ласковое солнышко, лёгкий ветерок… Начинающие желтеть ещё крепкие листочки шелестели, переговаривались «шёпотом», а в цветах, посаженных и в землю, и в горшки, и в большие вазоны, бушевала палитра ярких красок. Удачно подобранные композиции привлекали к себе внимание, давая отдых усталым глазам, вызывая эстетическое наслаждение… Впереди вышагивали Динка с Олежкой, вернее, он тянул за ручку девочку, только недавно научившуюся ходить, и выговаривал ей свои претензии.

— Ножки ставь ловно, левую, плавую, левую, плавую. — Буква эр не давалась мальчику. — Плохо, неловно. Мам, возьми её, я к Малинке!

На детской площадке, куда мы и направлялись, было полно детей. И девочка Марина, подружка Олежки, уже махала ему ручкой.

— Да, Динок, пока ты не научишься «ловно» ходить, сердце мальчишки тебе не завоевать. — Я ухватила дочку за кофточку, но она, вдруг, вырвалась и помчалась за пацаном.

Левая зацепилась за правую, и Динка полетела на дорожку, раскинув ручки. И уже совсем перед землёй её подхватили, она даже испугаться не успела. Чего не скажешь обо мне. Я в одну секунду потеряла сердце, голову и кое-что из ливера.

— Ой, Миша, как ты вовремя! — Воскликнула Соня. — Спасибо тебе.

Надо ли объяснять, что мои потери утроились, при виде Исаева стали отказывать жизненно важные органы, один за другим. За ненадобностью, ведь дышать всё равно не получалось…

— Здравствуйте, девчонки! Давно не виделись. Как поживаете?

Сколько же прошло времени с нашей последней встречи? Впрочем, это я видела его, а он, как раз — нет. Получается, больше двух лет. Последние месяцы после своего бегства из Барнаула я жила у Мостовых, так получилось. И ничего не знала об Исаеве, кроме того, что было сообщено Чингизом. Живёт себе человек, семью, наконец, создал, дочку воспитывает, детей тренирует. Мира и добра ему! Я была уверена, что отпустила, убрала «эту помеху» из своей жизни, бестолковой и неустроенной, центром которой была девочка Диана Ахметова. Мне приходилось решать свои проблемы самой, а их было много. Маленький ребёнок, работа, бытовые вопросы, заботы о Соне превратили уклад моего бытия в постоянное жертвование личными интересами. Хотя, положа руку на сердце, у меня их и не было, просто очень хотелось не выпадать из жизни, ходить в кино, театр, посещать бассейн, да почитать на ночь, и то проблема. Пока, на общем совете мы не решили жить вместе. Причём, и Соня, и я умудрялись много и плодотворно работать, Олежку пристроили в детский сад, а с Динкой сидела мама Аля. Мои родителя ничего не знали о трудностях их дочери, я их берегла. Да и как вывалить на головы родным, находящимся на другом краю географии, свои прозаичные нестыковки и издержки быта? Чем они помогут? Только будут переживать. Да и привыкла я уже к роли матери-одиночки, не первая и не последняя. Как и Сонечка, повеселевшая и хитро улыбающаяся.

— Хорошо поживаем, добра, правда, не наживаем. А ты где был? Совсем пропал с радаров.

— Мотаюсь со своими пацанами по городам и весям, почти не бываю дома. Сегодня приехали из Дагестана. — Он стрельнул глазами в мою сторону.

Я отмерла, забрала дочку, стала поправлять ей платьице, кофточку, волосики. Только не смотреть на него, только бы не встретиться с тёмными глазами, уже забытыми, стёртыми из памяти, оставленными в той жизни. Как хотелось в это верить! Но в реальности всё оказалось совсем наоборот…

— Исаев, ты торопишься? Мы в детское кафе собрались, детям обещали, пойдём с нами, поговорим, повспоминаем. Я только Олежку заберу. — И ускакала, хитрованка, оставила меня один на один с Мишкой.

— Как живёшь, Лиза? — А что он мог ещё спросить?

— Как видите, немудрёно. Как все. — Что я ещё могла ему ответить?

Повисло гнетущее молчание. Говорить было не о чем. Мы, как два разных полюса: вроде на одной планете, но разъединены экватором, у каждого своё звёздное небо, свои рассветы и закаты.

— Ну что, пошли? Мне надо с тобой посоветоваться, Миша. — Соня сочиняла на ходу.

— Вы идите, а мы с Диночкой домой. Нам надо в аптеку и Герду выгуливать.

Ещё уезжая на Алтай, мама Сони уговорила оставить чаушку им, Олежка сильно привязался к ней, да и она к нему.

— Так я подвезу, вон моя машина. — Опять синяя, но другой марки, Исаев не изменяет своим вкусам.

— Благодарствуем, мы на своей. А Сонечку, будьте любезны, доставьте.

Моя красная япошка, последний подарок Чингиза, стояла рядом с его, как знал. Автопарочка…

Эта машина, моя мечта, прибыла из алтайских сторон вместе с повинной головой Ахметова. Нет, он не звал меня назад, прекрасно понимая, что этого не будет никогда.

— Лиза, чем мне заслужить прощение? Я уже сделал сто добрых дел и ещё буду. Со мной никогда такого не было, сам себе простить не могу. Но мы не можем не общаться, без Дианки уже нет моей жизни, понимаешь? И без тебя. Да-да, это мои проблемы. — Он предотвратил поток язвенного водопада, готового вырваться из моей пасти. — Тебе придётся найти в себе силы простить меня, хотя бы ради общения на почве дочери.

— Я подумаю. — Процедила я. — Должно пройти некоторое время.

Но средство передвижения, благосклонно, приняла. Но ведь не роскошь! Шельма, Лиза!

Закрутившись по хозяйству, сильно припозднилась с прогулкой и вышла с Гердой, когда все уже спали. Бедная собака пулей полетела в кусты. Обычно, размеренная и вальяжная чау-чау ищет себе место для своей задней точки часами, гулять с ней приходится долго. А тут — метеор, пришлось догонять. На лавочке в глубине двора, сложившись в три погибель, сидел мужчина, большой, явно не с нашего околотка. Мой медвежонок всех дворовых знала хорошо, ни на кого не гавкала. И вдруг, в ночной тишине, громкий лай разрезал воздух.

— Герда, ко мне! Разбудишь всех, нельзя! Иди ко мне.

Она перестала тявкать и стала тереться об ноги мужика и принимать от него поглаживания. Это уже совсем нонсенс, совершенно не в её характере. Подойдя поближе, я узнала Исаева. И, совсем некстати, в ушах зазвенел тембр его голоса, когда он произносил: «Иди ко мне, Лиза…» И весь мир отправлялся в свободное плавание…

— Доброй ночи, подружки! Рад видеть вас вместе. У меня здесь друг живёт, к нему заходил, раз уж тут оказался. И застрял, такая ночь хорошая, тишина у вас, хоть и центр города.

— Старый центр, почти захолустье. И живут тут пенсионеры да тётки с детьми. Чего домой не идёте? — Я старалась говорить как можно ровнее и спокойнее, шок от реакции на этого человека ещё давал о себе знать.

Не ожидала я от себя такого! Да ещё Сонькин рассказ. Оказывается, жена Исаева — бывшая чемпионка по художественной гимнастике, татарочка с испанским именем Кларисса. Исаев ей многим обязан, она была с ним там, в застенках двух карликов. Видимо оттуда и ребёнок, обязательная программа благодарности за труды. А произвольная — это то, что перевернуло, перелицевало, разрушило мой мир. Но Соня не разделяла моего мнения на этот счёт. Она считала, что обстоятельства не всегда складываются так, как нам хочется. Ей ли не знать, дорогой подружке моей. И пыталась доказать, что нельзя строить жизнь, опираясь только на свои эмоции и чувства. У любых отношений есть две половинки, у каждой — своя правда, да и взгляд со стороны не помешает. И только, пропустив сложившиеся обстоятельства через сердце и разум, можно делать выводы. Причём, если это касается не себя любимого, мы разводим мосты на раз. Ну а уж, если затронуто наше эго, тут мы становимся намного прагматичнее, методично расставляя всё по полочкам. Но вот этого, как раз, и не получалось, полки под названием «Исаев» в моих запасниках не было. Потеряв Мишкиного ребёнка, последнее, что связывало с ним, я закрыла дверь на семь запоров. Правда каждый следующий за первым замок закрывался вместе с моей кровью и плотью. Бог послал мне Динку, маленькую мою монголочку, копию своего отца, тоже оставшегося в той жизни. Сколько их у меня, этих жизней? Ну, не кошка же, Лиза Романова. А кто? Внешне, очень даже симпатичная мадам, изнутри представляла собой комок намотавшихся в беспорядке разноцветных жизненных нитей. И только одна красная — дочка. А остальные — неважно, лучше не заморачиваться, ничего хорошего из этого не получается. Вот и сейчас…

— Дома нет никого, жена с дочкой в пансионате, а я, с некоторых пор, не очень люблю находиться один. Как живёшь, Лиза?

Я вздрогнула. Уже же спрашивал. Но тон, которым он произнёс этот вопрос сейчас, отозвался в моей душе камертоном, тренькнуло что-то под сердцем, заныло. Какой чёрт принёс этого бойца жизненных единоборств? Не видела его, и жила, правил не нарушала. Нет, явился, свои порядки устанавливать!

— Самое время поговорить об этом. Что, вдруг? Заскучали без жены? Налево потянуло? Это не ко мне, уважаемый! Герда, домой!

— Зачем ты так? Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Чего ты злишься? Ты же сама так решила, так чего уж теперь. Как сложилось, так и сложилось. Просто, мне не всё равно, я держу вас с Соней в поле зрения, вы мне не чужие. Не лезу в глаза, наблюдаю издалека. Вот и сегодня…

— Вы следите за нами? Очень интересно. А по какому праву?

— По человеческому. Несмотря на то, что ты отказалась от меня…

— Я? А было от чего отказываться? Так, всё, какое-то ночное умалишённое рандеву. Домой, домой!

Сна, как не бывало. О каком отказе идёт речь? Что сложилось, как сложилось? Я, явно, чего-то не знаю. А нужно ли теперь? Проворочавшись полночи, кое-как уснула. Но с этого дня моя жизнь изменилась, я ощущала себя как микроб под микроскопом. Не часто, но с настырной периодичностью Исаев появлялся в поле моей видимости, один, или с дочкой, или даже с женой и дочкой. Они выглядели очень гармоничной парой: фигуристая гимнастка, плавно двигающаяся в пространстве, и исполин с лицом, хранящем следы боевых заслуг. Он нежно поддерживал женщину за тонкую, гибкую талию, а на другой руке висела малышка с тёмными глазами папы, но с разрезом — в маму. Пятьдесят на пятьдесят, пополам от обоих родителей. Чего не скажешь о моей Ахметовой, подобравшей за своим отцом все крошечки, кроме цвета глаз. Но какая красотка, необычная, с миндалевидными зелёными глазками, ярким ротиком и чудным весёлым нравом. Радость моя, смысл жизни Елизаветы Романовой, балды и неумехи, ничего не понимающей в жизни.

Как-то вечерком Соня вызвала меня на разговор. Мы расположились в любимой беседке во дворе, детвора рядом в песке с пасочками и ведёрками. Они могли так заниматься часами, показывая друг другу свои достижения. Начав издалека, про посевную и прогноз погоды, моя подружка неожиданно выдала целую тираду, видимо, накипело.

— Лиза! Я очень люблю тебя! Ты знаешь, что стала близкой и родной мне, и я считаю тебя своей сестрой. Помню, помню, при каких обстоятельствах, и не забыла твоё дурацкое: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Ты стала очень категорична, развешиваешь ярлыки направо и налево, отсекаешь все попытки помочь тебе и морально, и материально, и физически. В чём дело? Появление Исаева радикально поменяло тебя, ты злишься? На кого? На него?