Куплена и оплачена

ГЛАВА 11

Меган

Я не могла дышать, не говоря уже о том, чтобы думать. Я сейчас так нервничала из-за Джексона, словно он был диким животным, а я была его последней едой, лакомым куском, который утолит его голод.

— Я заставлю тебя увидеть, как сильно я хочу тебя и как много ты для меня значишь, — он произнёс эти слова тихо, наполнив жаром, страстью и одержимостью.

Он помог мне слезть с него, и прежде чем я поняла, что он делает, он заставил меня развернуться и согнуться пополам. Мои руки были вытянуты, ладони лежали на гладкой коже сиденья передо мной. Я тянулась к нему, в такой позе я чувствовала себя незащищённой, несмотря на то, что я была полностью одета.

Я оглянулась через плечо и почувствовала, как мои щёки горят, зная, что они красные. Я нервничала, но предвидела это. А затем он потянулся к молнии сзади на моём комбинезоне и медленно потянул её вниз. И когда шелковистый материал соскользнул с моих бёдер и скопился у моих ног, я почувствовала, как холодок пробежал по мне, несмотря на то, что я горела.

— Так идеально, — сказал Джексон, почти бормоча про себя. Он держал руки на моей заднице, его ладони были такими большими, такими мужественными, обхватывали холмики.

Трусики, которые были на мне, представляли собой простой клочок ткани: тонкая верёвочка, прикреплённая к кружевному материалу, закрывающая мою киску, но оставляла обнажённой задницу.

Я не могла дышать, а от нехватки кислорода у меня закружилась голова. Или, может быть, это было моё возбуждение, работающее сверхмеры.

Прежде чем я успела подумать о том, что должно было произойти, Джексон раздвинул мои ягодицы, и холодный воздух коснулся чувствительной части меня. По моему телу побежали мурашки, и я вздрогнула.

— Тише, — промолвил он, его рот был так близко ко мне, что я почувствовала нежную струю его тёплого дыхания вдоль складок моей киски и задницы.

Он провёл языком по моей киске, начиная с клитора и ведя его вверх, пока не начал дразнить мышцы вдоль отверстия моей киски. Я снова вздрогнула, но он больше не поедал меня. Вместо этого он помог мне встать, развернул меня и взял за талию.

— Так чертовски мило.

Он поднял мою ногу и поставил её на подлокотник, располагая меня для своего удовольствия. Прохладный воздух снова ласкал открытую кожу внутренней части бедра. Я была настолько мокрой, что чувствовала, как мои соки скользят по губам моей киски. Я была готова к нему и не могла дождаться, когда меня будут трогать, дразнить и мучить. Я была близка к тому, чтобы умолять его об этом, но прежде чем я издала хоть звук, он снова начал лизать мою киску, проводя языком по моим мокрым губам, заставляя меня стонать и умолять о большем.

Я подняла руки, положила их ему на плечи, чтобы успокоиться, и просто отпустила. Он держал руки на моей заднице, почти болезненно сжимая холмики, пожирая меня, делая меня своей рабыней желаний.

Ещё раз облизнув мою киску, он отстранился, его рот блестел от моего возбуждения, его дыхание было прерывистым.

— Я чертовски возбуждён для тебя, — признался он и потянулся вниз, потирая рукой чудовищную выпуклость, видневшуюся сквозь его брюки. — Христос.

Я задыхалась от того, как он меня взволновал, и видела, насколько диким он был сейчас. Я была настолько наивна, когда дело касалось подобных вещей, но мне хотелось быть смелой, выражать то, что я хотела, самым жестоким способом.

Прежде чем я смогла обрести смелость и стать распутной, Джексон снова начал пировать на мне. Он держал свои большие пальцы на губах моей киски, раздвигая их, облизывая и посасывая, как будто ему было мало. Он как будто умирал за меня, как будто он был так заведён, что не имело значения, насколько высоко мы находились в небе, или что его лётный состав мог пройти через дверь, которая нас разделяла, и увидеть порочные, хорошие, развратные вещи, которые он делал со мной.

Он лизал меня до тех пор, пока мои ноги не начали трястись, пока я не была на грани того, чтобы кончить для него, просто выкрикивая его имя и умоляя его погрузить в меня свой толстый член. Он провёл ртом по моему клитору, посасывая твёрдый маленький бутон, заставляя меня хныкать, требуя большего, нуждаясь во всем этом.

— У тебя такой чертовски приятный вкус, такой сладкий, такой… мой.

Он лизал и сосал, мучил меня и доставлял удовольствие. И вот так я кончила, крича и впиваясь ногтями в ладони. Он хмыкнул и возобновил свои усилия надо мной.

И когда я больше не могла справляться с чувствительностью — когда удовольствие было настолько сильным, что было почти больно — я осторожно оттолкнула его, и только тогда он поднялся и обнял меня. Он водил руками вверх и вниз по моей спине, успокаивая меня, заставляя чувствовать себя растопленным маслом.

Я с восторженным трепетом наблюдала, как он опустил руку к пуговице своих брюк, расстегнул её и вытащил свой толстый, твёрдый член. Джексон гладил себя снова и снова, просто наблюдая за мной, заставляя меня чувствовать себя незащищённой не только в том, что я обнажена.

— Трахни меня.

Я не знаю, что на меня нашло. Я чувствовала себя злодейкой, наркоманкой, которой нужно то, что мог мне дать только Джексон. Я услышала его резкий стон прямо перед тем, как его пальцы впились в мою плоть, и его хватка стала грубой и вышла из-под контроля.

Тогда я поняла, что это всё, что он, наконец, возьмёт меня снова.

Джексон резко раздвинул мои ноги, удар его ногой по моей, заставивший меня раскрыться, как цветок. А затем я почувствовал кончик его члена у своего входа, предвкушая мощное вторжение, которого я не могла дождаться.

— Надеюсь, ты готова к этому, потому что я дам тебе всё, что ты хотела, Мегги, — и одним мощным толчком он вонзился глубоко в моё тело.

Я ахнула от этого вторжения, от того, как он меня растянул. Я не могла ясно мыслить и могла только чувствовать его глубоко внутри себя. Он застонал позади меня, его лицо прижалось между моими лопатками, его дыхание было хриплым.

Я не могла избавиться от того факта, что моя киска продолжала сжиматься вокруг него, сжиматься, пытаясь втянуть его внутрь себя, глубже и дальше.

— Ты моя, и я ни за что тебя не отпущу.

И несмотря на то, что я это знала, знала это с самого начала, когда услышала, как он говорил — это была музыка для моих ушей. Для меня это была самая сладкая капитуляция, и мне не хотелось ничего больше, чем отдаться ему безвозвратно.