Первая встречная

Из Пулково, в котором Дарья даже не посмотрела в сторону своего любимого Старбакса, сразу же вызвали такси и отправились к храму.

«Воскресенский Смольный собор, — она хмыкнула в мыслях. — Так… пафосно»

Но тело Яны, на тот момент, туда уже доставили.

«Надо же, прожила в Петербурге пятнадцать лет и впервые в него захожу. Проект самого Франческо Растрелли» — в голове совершенно некстати вспыли воспоминания из курса истории искусств. Явно не о том ей сейчас следовало думать.

Когда подъезжают к месту, замечают катафалк. Девушка извлекает из сумки черный платок и покрывает им голову, прежде чем выйти из такси. Алессандро так и остается абсолютно холодным и равнодушным. Возможно, происходящее тормошит не очень приятные воспоминания в его памяти, но вида не подает. Казалось, что ему безразлична вся эта ситуация. Хотя, почему же «казалось»? Наверняка, так и есть на самом деле.

— Здравствуйте, — Русецкий первый покинул автомобиль и уже направился в храм.

— Доброе утро, — пожилая женщина встретила его на входе. Подождав Алессандро и Дарью, они вместе направились внутрь.

«Ни черта не доброе»

Выбеленные стены, высокие потолки, чудесные колонны с фигурными капителями и барельефами. Проходят несколько помещений и попадают в огромный зал. В центре него находится раскрытый гроб, внутри которого покоится Яна. Прямо над ней подвешена люстра с множеством подсвечников, содержавших в себе свечи. Их фитили подожгли прямо у них на глазах, и, потянув за цепь, подняли люстру под потолок.

Дмитрий стоял над телом покойной жены, едва сдерживая слезы. Только сейчас Соколова смогла, хотя бы немного, поверить в их любовь.

Стук каблуков разлетается эхом по воздуху. Девушка, зажмурившись, медленно подходит к покойнице. Страшно. Очень страшно. Про себя считает до трех и распахивает глаза. Бледное лицо, синие губы, на тело нацепили белые тряпки, а руки, держащие крест, покоятся на груди. Ощущение, будто Яна лишь спит.

— Мама, — тихий шепот. По щекам покатились слезы, благо, красные глаза прикрывали черные линзы очков. Зажимает рот ладонью, лишь бы не завыть в голос. Дарья в этот момент готова была на все: даже упасть на колени перед гробом или лечь в могилу рядом с матерью.

Почему всякие ублюдки живут до старости? Почему женщина, честно живущая всю чертову жизнь, и имевшая характер божьего одуванчика, умирает за год до сорокалетия? Никто и никогда не озвучит ответа на этот вопрос.

«Это я виновата. — Ноги ватные, лицо все мокрое. Паническая атака начинает с огромной силой сжимать горло. — Если бы я тогда не приняла наркотики, ничего бы этого не случилось»

Неожиданно, даже для Алессандро, он привлекает Дарью к себе, прижимая за плечо. От этого еще страшнее и непонятнее.

«Что вообще происходит?»

— Успокойся, все будет нормально, — тихий шепот где-то над ухом. Настолько тихий, что даже сама Соколова едва ли смогла его расслышать и правильно понять.

«Да что, просто что, будет нормально? Что в моей жизни может стать нормальным?»

Пожилая женщина, встретившая их на входе, поджигает свечи на алтаре и по четырем сторонам от гроба. Далее в зал заходит священник. В руки каждому попадает по свече, которую поджигают от пламени свеч на алтаре, и начинается молитва…

Три человека. На похороны этой прекрасной, добрейшей женщины пришло всего лишь три человека. Русецкий, после рассказа Манфьолетти, принял решение уволить Светлану. Поэтому, она не решилась соваться на похороны, хотя и хотела. Ей было искренне жаль.

Соколова выпала из реальности. Устремила взгляд на тлеющий фитиль восковой свечи в руках и забылась. Опомнилась только спустя пару десятков минут и треть свечи.

— Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, — высокий женский голос ударяет в голову и режет уши, хотя и звучал поистине прекрасно. Жаль, главная героиня не в состоянии оценить его сполна.

— Еще молимся о успокоении души усопшия рабы Божья, Яны, и о еже проститися ей… — услышав мужской голос опять выпала в свой мир.

«Да этому священнику все равно же… Получит свои двадцать кусков и забудет. Он видел таких — тысячи»

Капля воска медленно стекает по свече, замерев.

Русецкий принялся креститься. Она же креститься не будет — атеистка. Все происходящее было отвратительным. Вокруг гроба ходит поп, раскачивая кадилом с благовониями, от которых можно задохнуться, а тебе хочется упасть от бессилия на пол. За эти сорок минут в мыслях раз десять промелькнуло: «сожгите мои останки после смерти, молю».

— Теперь, по желанию, подходим к покойному и прощаемся. Целуем ленточку на лбу и крестик в руках. Свечи ставим в подсвечники, — священник указывает рукой на алтарь.

Первой идет Соколова. Наклоняется к лицу матери, придерживая очки, чтобы те не упали. Глотая ком в горле, целует ленту, затем крест. Застывает над женщиной на пару секунд. Хочется залезть в гроб, прижаться к Яне и попросить Манфьолетти, чтобы тот закопал их вместе.

Вторым подходит Русецкий. Смотрит на безжизненное тело и опущенные веки, вероятно, в надежде, что они поднимутся. Прикладывает пальцы к своей переносице и отходит. Не может. Просто не может.

— Прощаемся на кладбище, затем опускаем гроб в яму, каждый трижды кидает горсть на крышку гроба и закапываем. Еще, заберете эту лампадку. Поджигаем на могиле, — вкладывает ее в руки Соколовой. — Приходите на могилу — поджигаете. Уходите — тушите и забираете с собой. Всем добра и сил, — развернувшись, ушел. Просто взял и так легко ушел.

Ноги уже не держали, а лампадку она отдала отчиму, опасаясь ее разбить.

Вышли из храма, сели в катафалк. Через несколько минут оказались на кладбище. Могильщики выгрузили гроб на несколько табуретов подле уже установленного памятника и отдалились. Дарья не захотела больше трепать себе нервы и пожелала тоже остаться стоять в сторонке, но вот Дмитрия было не оторвать от покойной.

На вопрос «все ли попрощались?» Русецкий кивнул.

С грохотом захлопнули крышку и опустили гроб в яму. Соколова кинула три горстки земли, будто совершенно не замечая важный песок под ногтями. Затем Русецкий, и только потом — Алессандро.

Копачи приступили активно сбрасывать лопатами землю в яму. Минут через десять они уже уехали. Лампадку поставили на холм, образованный землей, рядом оставили цветы. Вызванное такси уже подъехало. Русецкий направился в Пулково, но вот Даша решила еще побыть в Питере. Да и Алессандро против не был — Санкт-Петербург явно красивее Москвы.

Добравшись до старой квартиры, у Соколовой хватает сил лишь на то, чтобы принять душ и упасть на кровать, забывшись сном. По-крайней мере, сама девушка так думала. Однако когда та действительно оказалась в постели, сонливость напрочь куда-то улетучилась, а к ней на смену пришла тревога. Дарья, пожалев, что, даже все еще имея на руках рецепт от психиатра, не купила транквилизаторы, сверлила потолок глазами до рассвета.

За эту бессонную ночь Соколовой пришла довольно бредовая, на ее взгляд, мысль, что ей холодно и непривычно спать одной.

***

15 сентября.

— Я нашел его! — воскликнул Алессандро, поднимая голову от монитора ноутбука. Сейчас они сидели все в той же хрущевке, в спальне: Манфьолетти — на диване, Соколова — на своей кровати.

— Кого? — она удивленно вскидывает брови.

— Соколов Валерий Владиславович. Родился 6 июля, 1981 года. Настоящее место жительства: город Краснодар, микрорайон Черемушки, улица…

Девушка содрогнулась, будто ее ударило током. И явно не из-за положительных мыслей.

— Стойте. Он переехал в Краснодар?

— Видимо, да, — Алессандро задумался. — Не желаешь скататься на юг?

— Я не знаю.

— Он последний твой кровный родственник, — Алессандро медленно закрыл крышку новенького макбука, всматриваясь в лицо Дарьи. — Да жалеть же будешь, если хотя бы не увидишь, — продолжал капать на мозги, пытаясь вызвать в ней чувство вины и пробудить уснувшую совесть.

— Вы просто хотите съездить в Краснодар, вот и все, — бросила девушка и снова устремила свой взгляд в телефон.

— Ой, да зачем я вообще тебя спрашивал… Сказал: «поедем», значит поедем, — вновь открыл компьютер. — Сейчас билеты найду.

***

16 сентября.

Билеты нашлись лишь на ночь (или уже утро?) с шестнадцатого на семнадцатое число. К трем они уже должны быть в Пулково, а в половину четвертого перелет. Сейчас только шесть, но спать хочется нещадно.

Алессандро посчитал гениальным решением в данной ситуации сварить кофе. Есть одно «но» — он так и не научился его варить.

— Я очень извиняюсь, но, позвольте мне? — Соколова, болезненно морщась от сего зрелища, забирает турку из его рук. Напиток вновь с шипением убежал на плиту, пока Алессандро снова отвлекся на треклятого Булгакова.

— Да ради Бога, — тот радостно выдыхает и отправляется с книгой на стул.

Наступает молчание. Слышно, как мужчина переворачивает страницу, а Дарья выключает плиту и переливает кофе в чашки.

— Я не знаю, что скажу ему, — аккуратно ставит кружку перед Алессандро, после чего берет свою и усаживается на стул напротив.

— Я уверен, он тоже не знает, что тебе сказать. — Тяжелый вздох на этот раз слетает с губ девушки. Перелет за перелетом, каждый день в новом городе… Ей бы чрезвычайно сильно хотелось сбавить этот бешеный темп, но, к сожалению, это не возможно. Не в этой ситуации. Не сейчас.

— У него… есть жена? Или дети? — сделала глоток. Слишком горько.

«Сколько зерен он сюда насыпал? Половину пачки?»

— Без понятия, этой информации не было. Поедем и узнаем. — Дарья горько хмыкнула. В такой же степени горько, каковым являлся кофе, что она в эту секунду пила.

***

Краснодар, 17 сентября.

Выходят из аэропорта. На часах уже пятнадцать минут восьмого, значит, троллейбусы должны ходить. Алессандро настаивал на том, чтобы не снимать номер в отеле, а сразу после визита к отцу вернуться в Италию. Хотя бы в этом Соколова была полностью с ним согласна.

Подходят к остановке. Манфьолетти пытался уговорить девушку на то, чтобы взять такси, но в итоге вышли на компромисс. Вызвали такси и стали ждать троллейбус — что раньше приедет, то и используем (делаем вид, что нам нисколечко не жаль таксиста).

— Я правильно понял: ты предлагаешь нам проехать в этой толкучке, семнадцать, мать их, остановок? — прямо перед ними остановился старенький троллейбус, с грохотом распахнув свои двери.

— Это семерка — наш, — девушка выпустила выходящих людей и проскользнула внутрь транспорта.

— Вот же черт, — страдальчески простонал Алессандро, но последовал за ней.

В сентябрьском Краснодаре еще жарко. Даже очень. Троллейбус, естественно, без кондиционеров, а старушкам, сидящим подле окон, вечно холодно и дует. Так что поездка предстоит в духоте и толпе.

— Да это же скотовозка, — Алессандро перешел на итальянский, чтобы их не поняли другие люди. — Тебе еще не плохо?

— Я в таких пятнадцать лет своей жизни прокаталась. Ничего, жива, — в ответ усмехнулась Соколова.

Пару раз Дарью впечатывало в рядом стоящих людей, когда троллейбус резко тормозил или же наоборот — трогался с места. Из-за бессилия ее кидало по салону из стороны в сторону и чтобы устоять на ногах Соколовой приходилось прикладывать неимоверные усилия. Однажды, во время очередной остановки, она даже налетела на Алессандро, чьи руки придержали ее за плечо, не позволяя полететь дальше, на другого пассажира. В ответ он лишь хмыкнул мрачное «а я говорил».