Отравленный памятью

* * *

С самого детства мальчика Никиту волновал один вопрос: от чего на кладбищах бывает так тихо? Словно даже сам воздух в почтении перед прахом умерших заглушает все звуки внешнего мира. Я всегда любил гулять между надгробиями, читать таблички, высчитывая в уме, кто сколько прожил. Странное увлечение для ребёнка, но я никогда не говорил, что хоть когда-то был нормальным.

Мать говорила, что я родился таким — чёрствым, не понимающим чужих проблем, не ведающий сострадания. Никто не понимал, откуда во мне всё это, потому что семья-то у меня была хорошая. По общественным меркам. Ни тебе побоев, ни издевательств, ни дурного примера или затяжного алкоголизма. Родители даже никогда не пытались развестись, потому никаких психологических травм в моём анамнезе не прослеживается. Значит, и правда таким меня создала природа.

Проходя мимо знакомых памятников, трогаю вечно ледяной, даже летом, камень могильных плит и в который раз убеждаюсь, что самым незыблемым в нашем бытие является смерть. Рождаясь, мы только тем и занимаемся, что движемся по прямой дороге навстречу вечному покою.

Я решил начать свои поиски именно с кладбища, потому что если и есть у Кристины повод вернуться в этот город, то только ради одной-единственной могилы. Медленно иду, проходя всё дальше вглубь, вспоминая, высматривая. Я не знаю точно, где именно искать нужный памятник, но торопиться некуда, поэтому рано или поздно найду. Или спрошу у тружеников скорбного предприятия, которых пока не видно, но где-то же они есть.

Примерно через час бесплодных поисков, когда головная боль снова грозит вернуться и разорвать мозг на части, замечаю согбенную фигуру в грязной поношенной одежде, склонившуюся над кучей мусора. Что-то знакомое мерещится, и я напрягаю зрение, чтобы узнать этого человека. Не могу сообразить, кто это, но он явно мне знаком.

— День добрый, — говорю, подойдя к оборванцу на расстояние вытянутой руки. — Вы здесь работаете?

— Добрый, да, — отвечает мужик, поднимая голову и вперивает в меня взгляд мутно-серых глаз. — О, Никитос! Какая встреча!

Не успеваю ничего сообразить, а он уже кидается ко мне и сжимает в медвежьих объятиях. В нос бьёт запах нестираной одежды и застарелого перегара. Мерзко.

— Ага, он самый, — произношу, силясь вспомнить, кем из прошлой жизни может оказаться данный неприятный субъект. Хотя в моём окружении было мало приятных и гармоничных личностей, однако с бомжами никогда не водился.

— Очень рад тебя видеть, — склабится, вытирая нос рукой. — Выпустили?

Да кто же это, чёрт возьми, такой?

— Точно, вот домой приехал.

— Молодец, только делать в этом городишке нечего.

— Ну, я только второй день на воле, пока осматриваюсь.

— Чтобы тут осмотреться и двух часов хватит. — Мужик снимает с рук перчатки, и взгляду открывается татуировка в виде черепа на тыльной стороне ладони. Так вот кто это! Марк — дружок мой школьный. — Временем располагаешь?

— Времени у меня нынче вагон, — усмехаюсь, глядя на то, во что превратился первый парень на районе.

— Пошли ко мне в апартаменты, — предлагает Марк и издаёт горлом какой-то булькающий звук, означающий, наверное, смех. — Давно не виделись, пообщаемся хоть как люди, а не на бегу.

Киваю, и вот мы идём по узким тропинкам мимо надгробий и, в конце концов, оказываемся в небольшом шлакоблочном домишке, на стене которого красуется чуть заржавевшая табличка с гордой надписью "Администрация".

— Видишь, какую я карьеру сделал, — усмехается Марк, жестом предлагая присесть на стул. — Но, в общем-то, не жалуюсь. Местечко тёпленькое, хлопот не так, чтобы много, зато меня никто не трогает, если на кладбище порядок. Директор редко приезжает, всё больше удалённо руководит, а мне и выгода.

— Аж завидно.

— Зря иронизируешь, — говорит Марк и снова издаёт горлом противный звук. — После всей той заварушки вообще хорошо, что мне удалось хоть где-то пристроиться.

— Понимаю.

После "той заварушки" Марку удалось соскочить, как и многим другим. Больше всех огрёб именно я, потому и не могу успокоиться, пока Кристина не получит по заслугам.

— Давай, Никитос, жахнем, — предлагает Марк и тянется к шкафчику, где за шторкой находится что-то типа бара. Ассортимент алкоголя невелик: водка, водка и ещё раз водка, зато много. — За встречу, за то, что мы ещё пока живы.

— Отличный повод нажраться, — ухмыляюсь, потому что и правда: за это сто?ит выпить.

Когда водка разлита по стаканам, а на столе материализовалась вполне приличная закуска, говорю:

— За отмщение.

Марк кивает понимающе и, спустя пару мгновений, в наших стаканах уровень жидкости заметно снижается. Водка обжигает, но и дарит блаженное тепло.

— Ты же не зря на кладбище припёрся. — Марк снова наполняет наши стаканы и искоса смотрит на меня. — Я тебя очень хорошо знаю, ты даже к родителям никогда не ходил — вон, могилы до неба заросли. Что ты искал?

— Могилу Эдика.

— Совесть замучила? — хмыкает Марк и хрустит солёным огурцом. — Но вообще-то это не про тебя. Тогда зачем тебе его могила?

— Хотел посмотреть, ухаживает ли кто за ней. Если мои догадки верны, и Кристина приезжает хоть изредка на кладбище к Эдику, то тогда можно в администрации узнать, видел ли её кто-то, а, может быть, даже и разговаривал.

— Как ты всё придумал здо?рово, — Марк приподнимает удивлённо бровь и берёт в руку стакан. — Давай выпьем за нужных знакомых. Потому что я-то как раз тот, кто сможет тебе помочь.

— Неужели? Ну, тогда выпьем, конечно.

— Только ты же понимаешь, что за "спасибо" такие вещи не делаются. Дружба дружбой, но жрать я привык сытно, а пить — много.

— Да вроде бы не был никогда дураком, потому, само собой, заплачу.

— Десять тысяч и всё, что знаю сам — твоё, а знаю я, поверь, кое-что действительно интересное.

— Тебе нужно не на кладбище мусор с дорожек убирать, а сценарии к сериалам писать. Интригуешь прямо знатно. Хорошо, заплачу пятнадцать, если информация на самом деле окажется сто?ящей. Но в любом случае десятка твоя.

Вижу, как загораются мутные глазки Марка, а на лице расплывается алчная улыбка.

— Хорошо, договорились. — Марк расправляет узкие плечи, откидывается на спинку скрипящего стула и, заложив руки за голову, начинает: — Она приезжает сюда примерно пару раз в год: осенью и весной. Убирает могилу, привозит цветы. В городе можешь даже ни у кого не спрашивать: дальше кладбища она не проходит, да и старается особенно и здесь не светиться. Наверное, не хочет, чтобы её кто-то узнал, потому что обычно кутается в платок, очки напяливает, но я-то вижу, что это она.

— Ну, пока что эта информация не стоит и трёшки, потому что я бы понял это и, на могилу придя. Мне бы узнать что-то, что найти её поможет, а не то, что она в платке шастает.

— Нетерпеливый какой, — ухмыляется Марк и принимается раскачиваться на стуле. От скрипа начинает сводить череп и чувствую, что ещё немного, и выбью этот стул из-под его тощей задницы. — Ты дальше слушай, а не перебивай.

— А ты говори по существу.

— Ладно. Короче, однажды я был в магазине на остановке. Ну, той, где пригородные тормозят, дачников высаживают. Стою, значит, возле уличного столика, пью себе пиво, не трогаю никого — выходной, красота. Пялюсь на девчонок, и тут останавливается Газель, и из неё выпрыгивает Кристина. Мазнула по мне взглядом, не узнала, наверное, и попёрла в сторону кладбища.

— Ещё ближе к сути.

Марк морщится, закидывает в рот кружок колбасы и, прожевав, продолжает:

— У меня память хорошая, поэтому и запомнил, из какого именно города она приехала. Совсем рядом, кстати. И было это пару месяцев назад, поэтому, наверное, она до сих пор там.

Он говорит название города, который и правда, в часе быстрой езды отсюда. И что самое прекрасное во всей этой ситуации: именно там я планирую кое с кем встретиться и договориться насчёт работы. Судьба всё-таки хоть иногда, но поворачивается ко мне лицом.

— Но и это не самое интересное.

— Есть ещё что-то?

— А то! — на красном, опухшем от вечных пьянок, лице блуждает хищное выражение. — Она не одна ведь приезжала в этот раз.

— Ну, хори её меня вообще не интересуют.

— Да это-то тут при чём? — удивляется Марк. — Нет, она с ребёнком приезжала. Пацан мелкий с ней был, шустрый очень. Женей зовут — услышал, как звала его по имени. И даже не это самое интересное, а то, что он кое на кого дико похож.

— На кого это?

— На тебя, придурок.

Однако. Новость о ребёнке действительно неожиданная, потому что я не знал, что Кристина забеременела. Но почему она оставила сына? Почему не сделала аборт?

— Больше ничего не знаешь?

Марк разводит руками и улыбается.

— Извини, приятель, это всё. Но если ты её действительно собрался найти, то хоть какие-то зацепки у тебя уже есть. И всё благодаря мне.

— Да, спасибо, друг, услужил. — Достаю из кармана смятые купюры, которыми разжился у таксиста, и, отсчитав пятнадцать тысяч, кладу их на стол перед Марком. Тот плотоядно улыбается и тянет руку к деньгам. — Ну, я пошёл.

— Уже? — с деланным сожалением в голосе спрашивает друг детства. — Удачи в поисках.

— Ага.

Медленно поднимаюсь на ноги и, улучив момент, когда Марк не смотри на меня, пересчитывая заработанное, беру бутылку в руки и со всей силы бью ею по голове приятеля. Тот охает и заваливается вперёд. Забираю свои деньги, обхожу стол, пробую пульс на шее и, услышав слабое биение, приподнимаю его голову за волосы. Бутылка от удара разбилась, преобразовавшись в "розочку" с острыми, словно бритва, краями. Резко провожу ею по горлу Марка, и кровь бурным потоком вырывается на свободу. Нахожу на полке небольшой пакет и складываю в него всё, до чего мог дотронуться: "розочку", стакан. Сгребаю туда же остатки еды, столовые приборы. Теперь кажется, что Марк пил один — все следы моего пребывание здесь покоятся на дне пакета.

Наклоняюсь к уху покойника и произношу: "Извини, ничего личного, но ты слишком смекалистый для обычного алкаша".

Оглядываюсь по сторонам в последний раз и выхожу на улицу. Вокруг всё та же тишина, и, зайдя за здание администрации, нахожу в заборе знакомый с детства лаз, через который и покидаю это мрачное место.