Папочкин Ангелок

⁓

Похороны проходят в маленькой местной церкви, расположенной за городом между холмистыми полями. Солнце светит в церковь, которая выглядит как коттедж. Мне приходится пройти через маленькие коричневые ворота и каменную арку, увитую цветами, по старой мощеной дорожке и подойти к большим, старым, коричневым двойным дверям здания, которые дают возможность заглянуть в прошлое. Сама церковь из старого серого кирпича, с высоким арочным витражом над дверью и вокруг нее.

При входе нам раздают листовки с фотографией Джастина и эпитафией. Внутри церкви есть большие каменные арки с крестами и старые резные надгробия с датами и именами. Между ними два ряда скамей, которые сделаны из старого дерева, а подушки для коленей прикреплены к спинке передней скамьи.

В задней части церкви стоит стол с тарелкой для сбора пожертвований и листовками для Джастина. Здесь нет ни гроба, ни тела — вероятно, оно уже в земле, — но все одеты в черное, и церковь очень полна.

Я неловко стою там, сжимая в кулаках листовки и сумку, не зная, куда идти. Куда сесть. Я замечаю Тайлера впереди, он сгорбился, сидит на первой скамье. Его черный костюм натянут на широкие плечи, его голова склонена, и вокруг него никого нет. Тайлер выглядит таким одиноким, что у меня щемит сердце. Я хочу потянуться к нему, утешить, но не думаю, что он хотел бы этого. Слезы наполняют мои глаза, у меня скручивает живот, а сердце обливается кровью. Я не могу отвести от него взгляд, от человека, которого люблю.

Человека, который разбил мое сердце.

Но здесь его собственное разбито в клочья, и как бы все ни сложилось, мне больно видеть, как Тайлер страдает.

Больно видеть его страдающим и одиноким.

В этот момент кто-то касается моего локтя, и я поворачиваюсь, чтобы встретиться с печальными глазами отца Тайлера. Он одет в черный костюм, его лицо осунулось. Сегодня он выглядит старше. Его жена стоит рядом с ним в черном платье, похожем на мое. Когда я встречаю его взгляд, он мягко улыбается мне.

— Хочешь посидеть с нами?

Я облизываю губы и смотрю на Тайлера, а затем на его отца, глаза которого наполнены тысячей невысказанных слов. Кажется, он понимает, потому что кивает.

— Я посижу с Тайлером, чтобы он не был один. Пожалуйста, знай, что мы всегда рады тебе, Лекси. Ему просто больно. — Отец Тайлера смотрит на сына и в этом взгляде сквозит боль. — Не отказывайся от него. Он винит себя, и его душа разодрана. Ты нужна ему сейчас больше, чем когда-либо, но это будет нелегко.

Он сжимает мою руку, берет руку своей жены и направляется вниз к скамье, где сидит Тайлер. Как только он доходит до него, Тайлер встает, и они обнимаются. Тайлер зарывается головой в плечо отца, его спина дрожит.

Сглотнув, я отворачиваюсь, пока не начала рыдать, и вместо этого сажусь на заднюю скамью в одиночестве. Другие сидят группками, тихо переговариваясь. Я слышу слова «трагедия», «такая внезапная смерть», «поражение» и многое другое. Каждое слово заставляет меня сгорбить плечи за то, что я вообще здесь.

Потому что я здесь не ради Джастина, а ради Тайлера.

В конце концов, церковь заполняется, и все занимают свои места, пока викарий идет к входу, чтобы начать службу. Он останавливается перед Тайлером и его отцом, которые все еще стоят и разговаривают. Викарий пожимает им руки и немного говорит, прежде чем подняться на подиум у входа.

Тайлер поворачивается, чтобы посмотреть, куда сесть, и наши взгляды сталкиваются. Эти обычно темные глаза светлеют от горя. Под глазами у него мешки, а лицо осунулось и обвисло от усталости и боли. Он совсем не похож на моего Тайлера.

Он выглядит сломленным.

На мгновение все остальное исчезает, все, кроме нашего пристального взгляда.

Взгляд, который говорит мне о миллионе вещей. Я вижу его боль, его горе, его вину… и его принятие. Тай думает, что это то, чего он заслуживает. Он смирился. Затем Тайлер отворачивается и садится, лишая меня своего внимания. Я падаю, тяжело дыша, слезы стекают по моим щекам, а сердце разрывается снова и снова.

Мы могли бы быть незнакомцами, а не любовниками, он мог бы быть не тем человеком, который знает мои страхи и мечты. Кто обнимал меня, когда я плакала, когда была счастлива. Кто заставлял меня смеяться, кто поддерживал и любил меня.

Я — ничто, просто еще один призрак в этом месте.

Тай так легко отвернулся, а я изо всех сил стараюсь не бежать к нему, умолять его принять меня обратно, простить меня. Винить меня, ненавидеть меня, что угодно, кроме этой холодности. Я бы приняла его гнев, его боль. Я бы позволила Тайлеру нарисовать их на моем теле, словно провозглашение.

Но я остаюсь сидеть на своем месте, склонив голову, пытаясь контролировать эмоции, пока викарий читает Библию.

Я пропускаю почти всю службу, я так потеряна в своей боли, но когда они встают, чтобы петь, я тоже встаю, бормоча слова. Когда люди начинают выходить из церкви, я оцепенело следую за ними, обхватив себя руками.

Мы идем по обозначенной дорожке вокруг церкви, проходим через железные ворота и попадаем на соседнее кладбище. Я следую за процессией к участку под деревом. Земля уже взрыхлена. Очевидно, Джастин уже похоронен там. Надгробия еще нет. Викарий обходит нас по кругу и снова начинает говорить, пока я ищу глазами толпу. Я киваю отцу Тайлера, а затем смотрю на Тайлера. Он стоит один у основания могилы и смотрит на нее. На его лице застыло выражение боли, каждая черточка вызывает волну, которая проходит через меня, пока я не могу остановиться.

Я иду к нему, спотыкаясь на ходу, не в силах отвести взгляд, чтобы посмотреть, куда направляюсь. Тайлер — центр моего мира, и я должна добраться до него и помочь, поддержать его. Сделать это лучше, если смогу.

Ни один родитель не должен хоронить своего ребенка, смотреть, как заканчивается его жизнь, и чувствовать, как разбитые осколки ее остаются в груди, словно постоянное напоминание.

Я подхожу к Тайлеру. Он вздрагивает, но даже не поднимает глаз, чтобы посмотреть, кто это. Но я знаю, что он чувствует меня так, как мы всегда чувствуем друг друга. Его рука свисает на бок, и я придвигаюсь ближе, прижимая свою ладонь к его руке. Я сжимаю ее, пытаясь без слов дать ему понять, что я здесь.

Я принадлежу Тайлеру.

Мгновение ничего не происходит, затем медленно, очень медленно, Тай сжимает мою руку своей. Мое сердце взлетает ввысь, и разбитые осколки начинают собираться воедино. И все это от одного прикосновения.

Но через долю секунды он отталкивает мою руку, стряхивая мое прикосновение, и, ни на кого не глядя, поворачивается и уходит. Эти хрупкие части моего сердца снова и снова рушатся, опускаясь вниз по моему телу и оставляя после себя зияющие раны. Я смотрю вслед человеку, которого люблю, мое сердце лежит на земле вместе с Джастином, пока Тайлер забирается в свою машину и уезжает.

Я поворачиваюсь, не в силах остановить себя, и слезы текут по моему лицу. Я смотрю, как Тайлер уходит, но когда я оборачиваюсь, все тоже смотрят ему вслед, пока не переводят обвиняющие взгляды на меня. Все они смотрят на меня, обвиняя, и я почти слышу их осуждение и их мысли. Все, кроме его отца, который смотрит на меня печальным, понимающим взглядом. Их тяжелые взгляды заставляют меня попятиться назад, их осуждение покрывает мою кожу словно масло, капая на меня, пока я не могу дышать или думать. Сглотнув, сердце забилось, и боль пронзила грудь; я огляделась по сторонам, затем, пригнув голову, бросилась обратно через кладбище к церкви и своей машине.

Оказавшись там, я распахнула дверь и захлопнула ее за собой, прижимая голову к рулю. Мои руки трясутся, когда рыдания, наконец, вырываются наружу, как будто вытекают из самой глубины моего сердца.

Слезы затуманивают мое зрение, сопли капают из носа, а губы дрожат, когда с моих губ срываются прерывистые звуки. Я кричу и бьюсь, ударяя по рулю, а потом вытираю лицо, размазывая макияж, но мне все равно. Он ушел. Тайлер ушел, как будто я была никем, оставив меня наедине с последствиями моих действий.

Он ушел.

Мое сердце повторяет этот избитый напев до тех пор, пока я больше не могу его выносить. Я вытираю лицо трясущимися пальцами и убираю пряди волос назад, чтобы иметь возможность видеть.

Я завожу двигатель и даю задний ход, почти не глядя на то, куда еду.

На самом деле, я не помню большую часть пути, но я дома, и когда я вижу, что мою дверь наконец-то починили, я сползаю по стене коридора, глядя на нее со слезами, текущими по моему лицу. Тайлер починил мою дверь. Я говорила об этом ранее перед смертью Джастина… что двери не было после того, как Джастин сломал ее, а теперь она на месте. Даже в самый худший день своей жизни Тайлер привел кого-то сюда, дабы тот починил мою дверь, чтобы убедиться, что я в безопасности. Сидя там и рыдая, я начинаю дрожать от холода, поэтому, спотыкаясь, поднимаюсь на ноги, иду к двери, отпираю ее и закрываю за собой.

Я вижу новую систему безопасности, и рыдание застревает у меня в горле — даже сейчас Тайлер защищает меня.

Я мчусь по коридору, спотыкаясь на каблуках, но останавливаюсь на полпути, чтобы сбросить их. Я бросаю туфли с криком, наблюдая, как они летят по воздуху. Одна туфля пробивает штукатурку стены и падает на пол.

Не обращая внимания, я иду по коридору в ванную и раздеваюсь, как только оказываюсь там. Мое черное платье падает на пол у моих ног, забытое, как и я.

Слезы все еще льются потоком, когда я забираюсь в душ и включаю его, вздрагивая от холодных брызг, прижимаю руки к стене и рыдаю. Я позволяю звуку льющейся воды заглушить мою боль.

Но она бьет слишком сильно. Мне кажется, что меня разрывает на части, когда я сползаю на пол душевой кабины и скручиваюсь в клубок, захлебываясь рыданиями.

Он оставил меня.

Мой Тайлер ушел… и все, что осталось — это память о нас.